живые пока неслись крайне нерегулярно. Так что приходила Евдокия домой поздно, уставшая, и в такие дни, если я возвращался раньше, готовка ужина ложилась на мои плечи.
У меня за эту неделю случились два выезда за пределы Куракино. Первая поездка была в село Долгоруково, где пожилая женщина слегла с гипертоническим кризом. Таблетка «Адельфана» не помогла, вызвали врача, вот мы с Семёнычем и помчались. Больную транспортировали в амбулаторию и положили под капельницу.
А в пятницу, не успел занять место после утренней планёрки в своём кабинете, как пришлось ехать на заимку лесника, расположенную в нескольких километрах от маленького села Александрово-Ростовка. Лесник с вечера загибался с почечной коликой, и под утро его жена пешком отправилась в село, где из сельсовета позвонила в амбулаторию.
Чемоданчик с набором всего необходимого мне достался по наследству от Вяземской. Схватил — и к Семёнычу, который в гараже копался под капотом своей «ласточки».
— К леснику? Это Потапенко который? Бывал я у него на заимке однажды. Пасека у него там хорошая, мёду с собой давал. В этот раз ему, похоже, не до мёда. У меня ведь тоже как-то колики были, ух, врагу не пожелаешь! Ладно… Хотел я было карбюратор почистить, но теперь, похоже, в другой раз. Дай бог, туда-обратно сдюжит.
Ночью прошёл дождь, и грунтовая дорога раскисла, так что дорога заняла минут сорок. Пасека, кстати, о которой упоминал Абрикосов, имелась. Правда, в отдалении, к ней вела небольшая просека, так что количество ульев я с дороги посчитать не смог. Причём довольно приличная, на два десятка ульев. И «ГАЗ-69» я увидел, тот стоял просто под навесом. Выходит, лесник при колёсах, вполне подходящих для сельской местности.
Встречать нас вышла супруга болезного Настасья Кирилловна, вместе с ней на крыльцо выскочила собака, причём породистая, спаниель. Обнюхала нас с Семёнычем и помахала хвостом, вроде как приветствуя.
Сам же Андрей Юрьевич Потапенко — кряжистый мужик под пятьдесят с двухдневной щетиной на лице — лежал на мощной, сколоченной из дуба двуспальной кровати. Приступ у Потапенко, со слов его жены, был серьёзный. От боли бедолага ночью чуть ли не стенку не лез, метался из угла в угол, лишь под утро, обессиленный, провалился в какое-то полубессознательное состояние. При моём появлении лесник открыл глаза, разомкнул пересохшие губы и просипел:
— Ты кто?
— Это доктор, Андрюша, — засуетилась Настасья Кирилловна. — Из Куракино приехал. Сейчас он тебе поможет.
У больного ещё и температура подскочила до 38,8. Впрочем, это обычное явление при приступе мочекаменной болезни.
— Покажите, где болит? — спросил я Андрея Юрьевича.
— Вот тут.
Он приложил ладонь к левой нижней части живота. Понятно, скорее всего, камешек застрял в мочеточнике. Но это моё умозаключение, а по логике вещей нужно делать рентгеноскопию. Дальше проводить медикаментозную камнеизгоняющую терапию с назначением мочегонных, спазмолитиков и обезболивающих препаратов. Если камень большой — оперировать.
Всё это значит, что больного придётся везти в Сердобск. Это до часу времени, да ещё по кочкам, в районной больнице, опять же, пока все предварительные процедуры проведут для установки диагноза. Впрочем, это уже не моя забота, сдам в приёмном покое с рук на руки — и назад в Куракино.
Я вколол в ягодицу болезному но-шпу и анальгин, после чего сказал стоявшей рядом со скорбным видом женщине:
— Придётся везти вашего мужа в Сердобск.
Та со вздохом кивнула:
— Раз надо — везите.
— Бензина хватит, — поддакнул Семёныч. — Если что, перед обратной дорогой в Сердобске заправимся, у меня талоны есть.
— Ну и отлично, — кивнул я, и повернулся к Настасье Кирилловне. — Вы с нами?
— Никуда она не поедет, — неожиданно твёрдо заявил Потапенко. — На кого хозяйство оставим? Кто о пчёлках позаботится? Кто будет подкармливать пыльцой зимний молодняк? Один поеду!
Я переглянулся с супругой лесника, та отвела взгляд.
— Ну что ж, пчёлы — дело серьёзное, — пожал я плечами. — Как вы себя чувствуете?
— Вроде малость отпустило.
— Это обезболивающее действует. До машины сами дойдёте?
— Да уж как-нибудь.
Потапенко с кряхтением сел на кровати, и в этот момент в окно забарабанил дождь. Блин, вот только тебя не хватало! Дорога и так не пойми какая, а сейчас вообще будет сплошное болото. Не факт, что наш вездеход где-нибудь не сядет.
Тем временем Потапенко не без помощи подававшей ему одежду жены облачился в полосатую рубашку с длинным рукавом, и серые ватные штаны. На ноги натянул резиновые сапоги с отворотами, сверху накинул брезентовую плащ-палатку с капюшоном.
Тут вдруг охнул, схватившись за левый бок. Даже псина шарахнулась в сторону. Понятно, от всех этих телодвижений
и камешек сдвинулся. В таких случаях даже инъекция обезболивающего не всегда помогает. Тем более это даже не баралгин, а но-шпа с анальгином — прошлый век. Хотя он и есть прошлый… Вон как кряжистого мужика скрючило.
С моей помощью он всё же добрался до машины, в салоне я велел ему лечь на носилки, но Потапенко воспротивился:
— Я знаю, какая тут дорога, на носилках ещё больше растрясёт. Уж лучше на лавке посижу.
— Ладно, ваше дело, — не стал возражать я.
Сам уселся рядом с больным. Дождь тем временем не переставал, наоборот, только усилился. Я слышал через раздвижное окошко в перегородке между кабиной и салоном, как Семёныч конкретно так матерится, преодолевая очередную яму, заполненную грязной водой. Если можно было объехать по обочине — объезжал. Одна из таких ям — примерно на полпути между заимкой и Александрово-Ростовка — оказалась неодолимой преградой для нашей «буханки», и мы сели в ней намертво, несмотря на полный привод.
— Твою же мать! — матерился уже во весь голос Семёныч, пытаясь вызволить свою «ласточку» из западни.
Увы, наш полноприводный вездеход не был бароном Мюнхгаузеном, который вытаскивал себя из болота за волосы. Дождь почти закончился, но нам от этого уже было ни жарко, ни холодно. Свою коварную работу он уже сделал.
