От возмущения я взвыла! Коврижки и тоска особенно задели чувство моего достоинства! Походило на то, что семейный юрист тронулся своим большим законоведческим умом от невнятной лесной жизни…
Или… бедный Долман настолько влюблен в меня, что ему стали важны мельчайшие детали? Не зная, как приблизить меня, он обзавелся подробной историей наблюдения? Чувство жалости кольнуло, похоже, парень по уши влип… Я с некоторой брезгливостью посмотрела на исписанные мелким почерком бумаги и подавила первый порыв — сжечь их. Не покидало ощущение, что кто-то разворошил ящик с моими панталонами. Схватила клетку с голубем и отнесла на конюшню, где много зерна, под присмотр Тодра.
Вечер прошел спокойно и даже мило, я продолжала витать в облаках, и даже пару раз хлопнула себя по щекам, обнаружив блуждающую блаженную улыбку. В моей душе протекали необъяснимые процессы и оставалось ждать, когда ощущения улягутся по ровным полкам, словно банки с вареньем, и ко мне вернется ясный ум. Вот-вот, яркость чувств схлынет, словно волна, обнажая под собой ровные и гладкие камни-мысли.
Утро следующего дня началось с переполоха. Я проснулась от истошного женского вопля и, что самое отвратительное, не менее истошного вопля кота. Понимая, что происходит явная непотребность, я вскочила с кровати и в пижаме выскочила в коридор, на всех порах понеслась в сторону гостевого крыла, откуда доносились крики. На лестнице я столкнулась с Гаудией, злой и взлохмаченной, в сползшей с левого плеча ночной сорочке. Как в кошмарном сне я увидела, как эта фурия без единой толики жалости ожесточенно трясет несчастного калеку Ку-ку, вздернутого за задние лапы, приговаривая:
— Будешь мне всякую гадость таскать? Будешь? Сейчас я тебе эту мышь…
— Отпусти немедленно животное! — потребовала я, прерывая её речь, и вцепившись в передние лапы Ку-ку, потянула их на себя. Гаудия не отпустила, а я почувствовала особый соревновательный азарт и уже не могла ослабить хватку.
Несчастный кот, растянутый в разные стороны ополоумевшими девицами, завопил еще истошней, так, что у меня заложило уши. Вокруг начала собираться встревоженная публика. Мистер Стен схватился за голову и сделал неудачную попытку разнять нас, но вскоре был вынужден подхватить Клозель, грациозно сползающую вдоль обитой бархатом стены. Однако мы, словно переполненные духом сражения борцы, не хотели сдаваться и трясли несчастным животным, гневно глядя друг другу в глаза.
— Он хотел мне отомстить! — выдвинула обвинение Гаудия, расширяя ноздри от негодования. — Он мне крысу положил! В нос! На подушку!!! Синехвостое чучело!
— Прошу не оскорблять кота! — обиделась я. И удивилась. — Крысу??? — дело в том, что из-за особенностей разнонаправленных глаз охотника из Ку-ку не вышло и он частенько не мог пройти даже в дверь, упираясь в соседнюю стену. — Это бездоказательное обвинение!
— Бездоказательное?! — яростно взревела Гаудия, посылая молнии из глаз. — А крот? А сардельки? А курица? Я тебе покажу бездоказательное!
Очевидно, Гаудия была не в себе. Но девушка оказалась настроена решительно. Я пошатнулась, когда она внезапно отпустила кота, не удержалась и плюхнулась на многострадальное место, взвыв от боли. Ку-ку сделал кульбит в воздухе и с гордым рычанием, не иначе как представив себя горным львом, приземлился на четыре лапы. Задрав хвост трубой и сделав вид, что ничего не произошло и это не его только что болтали в воздухе две взбешенные девицы, источник ссоры с чувством собственного достоинства медленно, словно нехотя, двинулся по своим делам.
Гаудия бросилась в свою комнату, на секунду скрылась, затем выскочила, скосив хорошенькое лицо и, хорошенько размахнувшись, не колеблясь, что-то кинула в нас. Маленький, пушистый и серый безвольный комок приземлился у ног Клозели. Тетушка охнула и завизжала не хуже Гаудии, рассмотрев отдавшую Богу душу мышь около своего лакированного туфля. Мистер Стен и растрепанный после сна Кловес в одних штанах — единственные, кому удавалось сохранять хладнокровие в сложившейся ситуации, пытались унять разбушевавшихся дам. Но только до тех пор, пока следующим из девичьей светелки не полетел крот, к сожалению, уже бездыханный и попавший прямиком в лоб мистера Стена, от чего тот приглушенно вздохнул и осел. Следом взлетела связка сарделек, ну а под конец озверевшая девушка швырнула в нас общипанную синеватую тушку цыпленка. Цыпленок, хоть и не умел летать, но приземлился прямо в меня, неприятно пристукнув окорочком по макушке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Этого оскорбления я уже перенести не смогла, размахнулась и отправила птицу в обратный полет, радуясь своей меткости, когда та точно также настигла Гаудию звучным шлепком. Однако на этом склочная девица не успокоилась, тряхнула копной темных кудрей и с криком:
— Куртизанка!!! — бросилась и вцепилась мне в волосы.
— Бесприданница! — честное слово, понятия не имею, откуда мне на ум пришло это сравнение.
Гаудия взвыла и больно дернула мои пряди, а я с остервенением, достойным собаки бойцовой породы, вцепилась в её шевелюру. Мы повалились на каменный пол, ожесточенно брыкая друг друга и шипя совсем без должной интеллигентности.
— Это я невеста Ратмира, а не ты! — Гаудия тяжело выдохнула мысль, которая терзала её все это время. Ошалев от неожиданного признания, я запротестовала:
— Нет, я невеста!!! — и если вчера я перебирала женихов, то сегодня некуда было деваться от невест!
— Дамы, дамы!.. — безуспешно взывал к нашему разуму мистер Стен, боясь прикоснуться к катающемуся по полу клубку.
Еще пару дней назад, заяви Гаудия такое, я бы с радостью с ней согласилась, лишь бы меня оставили в покое. Но сейчас ситуация изменилась, и под ложечкой препротивно ныло от последних слов наглой девицы…
— Гаудия, ты что?? Ты же его племянница!!!
— Не кро-ов-на-я-я-я!!! — завопила девушка — быть может, потому что я накрутила черную прядь на кулак… или?.. я всмотрелась в лицо Гаудии и поняла, что оно заплаканное. Казалось, девушка провела в слезах всю ночь. — Ненавижу этот лес! Не-нави-и-ижу!
— Хватит! — рявкнула я, резко отпуская противницу, поднимаясь с пола и судорожно поправляя растрепанную прическу. — А ну-ка в комнату!!!
Отшвырнув носком кротовую тушку, я решительно затолкала раскисшую девушку в приоткрытую дверь. Наблюдатели и доброжелатели вломились за нами, испугавшись оставлять нас наедине. Но мы, не сговариваясь, хором рявкнули:
— Всем вон!!!
Я захлопнула дверь перед испуганными лицами мужчин и повернулась к притихшей девице:
— Ты что тут, плачешь по ночам?
— Да-а-а! — не сказала, а провыла Гаудия, картинно заломив ладони. И выставила вперед палец: — Это все ты!
— Я? Ну и ду… шка, — в сердцах чуть не выпалила ругательство я. — На лицо явное отсутствие деятельности ума!
— Что? — вытаращила глаза страдалица.
— Нашла по кому плакать! По этому вечно кислому лимону? По сморчку, что всю жизнь просидел на одном месте? По этому… тирану-параноику, которому самое место в лечебнице по восстановлению душевного равновесия? Ты что, парней в своей жизни не видела?
— Видела. Мы жили в небольшом поселении, — тяжело вздохнув, решила пооткровенничать соперница, — довольно далеко отсюда. Иль Ратмир знаком с нашей матушкой лишь по переписке. Она подобрала нас в детстве у нищенки, следующей по торговому пути. Позже родились свои дети. А когда время подошло, обратилась к далекому родственнику, по слухам небедному, с просьбой устроить нашу судьбу. Ратмир предложил отправить нас в Высший Университет, а до этого организовать занятия по подготовке. Так мы и оказались здесь…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Это же замечательно, Гаудия! — воскликнула я, с горечью осознавая, что за все время жизни в лесу, у девушки не было никого, с кем можно было бы пооткровенничать и поплакаться в жилетку — ни матушки, ни подруги. Для меня самой дни без сестер и Джит превратились в серьезное испытание. Навыки острословия приходилось оттачивать на ком ни попадя. — Жизнь дает тебе шанс стать собой! Университет — это целый мир, почти что город. Надо использовать возможность, а не оставаться в этой глуши, — со вздохом порадовалась я, что хоть кому-то открыта дорога в будущее.
