Он мешком опустился на подушки. Мардук, разумеется, уловил издевку в голосе пленника: этому человеку нечего было терять. Он давно потерял все, что имел. И мог позволить себе подобный тон.
– Моя мудрость простирается не столь далеко, Иехония, – признался Мардук. – Тем не менее ее хватило для сущего пустяка: внедрить с десяток опытных шпионов в среду пленных рабов-иудеев. Ты не поверишь – моим людям удалось узнать интересные вещи. Слушал и удивлялся – почему я не занялся этим ранее? Их донесения любопытны и тревожны: одни и те же слова, повторенные многими ртами. Оказывается, ваш народ ждет, пока сбудется таинственное проклятье, которое должно сокрушить Вавилон. Поэтому я и призвал тебя: выслушать правду из первых уст…
Иехония спокойно пожал плечами, раздался звон кандалов. В маленькой комнате, напоминавшей птичью клетку, пахло цветами, но было ужасно душно. Оставляя грязные полоски, по лбу узника бежали капли пота.
– Удивляюсь, великий царевич, – ответил он, на этот раз без улыбки. – Разве можно верить глупым базарным сплетням? Ты же знаешь простолюдинов, они обожают выдумки. Даже в плену раб надеется обрести свободу. Он невольно ловит любые намеки, предвещающие близкое освобождение. Что еще осталось моему бедному народу, кроме бесплодных мечтаний? Не суди строго.
Мардук нагнулся к нему – так близко, что они почти соприкоснулись носами; царевич стоически вынес запах грязи и застарелого пота.
– О нет, милый Иехония… – тишайше, с садистским удовольствием произнес он. – Да, мои люди тоже уверены: это лишь безобидная байка, старая легенда, утешающая глупых рабов… но я придерживаюсь иного мнения. Во-первых, названа точная дата – это событие должно произойти через четверть века после разрушения Ерушалаима и пленения царства Иудейского. А во-вторых, фигурируют приметы начала конца. «И цари великого Бавеля, семя от семени царей, задрожат, когда увидят во снах своих реки алой крови». Но даже это я бы не удостоил вниманием, если б не одно обстоятельство… Кровь, Иехония. Я ВИЖУ КРОВЬ. Каждую ночь. И не только реки – целые озера, моря и океаны: захлебываясь, я пью ее и никак не могу напиться. Ты обязан открыть тайну. Что это за проклятие? Назови. Если ты откажешься, я призову палача и прикажу пытать тебя так, что ты обезумеешь от боли, превратишься в животное.
Звон тяжелых кандалов заглушили звуки старческого смеха. По стенам комнаты шуршали хвосты юрких ящериц: страдая от голода, они разыскивали в воздухе мух. Пленный царь давно завидовал их свободе.
– Мой город мертв, – прохрипел Иехония. – Мой народ в рабстве, а сам я не знаю иной судьбы, кроме как миска жидкого отвара из пальмовых корней, которую швыряют в лицо. Неужели ты думаешь победить меня угрозами? Я слишком слаб. И умру от пыток прежде, чем ты успеешь что-то узнать.
Царевича не смутил отказ, Мардук полностью продумал ход беседы. Ласково обняв правителя Иудеи за плечи, он с неожиданным пылом поцеловал его в грязную щеку. Тот с удивлением и опаской отстранился.
– Понимаю, о мелех,[53] – переменил тон царевич – с угрожающего на почтительный. – Но если тебе безразлична своя судьба, подумай тогда о других. Десятки тысяч рабов лелеют проклятие в адрес Вавилона и открыто радуются тому, что оно сбудется. Ты можешь молчать и далее, но если мой отец узнает… он велит убить всех – детей, женщин, стариков. А я не скажу даже слова в их защиту, ибо не хочу видеть кровь в снах. Отец обещал: в случае любого заговора каждый десятый из твоего племени будет казнен, закопан в землю. А он находит заговоры всюду. Задумайся, благородный мелех, хочешь ли ты смерти своих невинных подданных?
Брови на изможденном лице Иехонии дрогнули, и царевич не без удовольствия заметил, что добился нужного результата. Надо ковать железо, пока горячо; броня пленного мелеха треснула, расширяем щель.
– Мой отец уже стар и болен, – шепотом заметил Мардук, оглядываясь на дверь. – Пройдет год или два; я окажусь на троне Дракона, и мои статуи пронесут по Дороге Процессий через Врата Иштар. Как только это произойдет… клянусь богами, я отблагодарю тебя за услугу. Забудь о подземелье, я отведу тебе комнату во дворце. Сниму с твоего тела нищенское рубище и заверну в ткани финикийских купцов. Слуги доставят к обеду яства с моего стола. Я поставлю твой престол в Тронном зале выше других царей-вассалов, чтобы все видели, как я возлюбил тебя.
…Рубцы на месте глаз Иехонии налились кровью.
– Ты не понимаешь, царевич. От того, что я тебе расскажу, ничего не изменится. Проклятие ха-гадоля нельзя остановить: Вавилон и его зиккураты падут. При всем желании… ты не в силах этому помешать.
Мардук почувствовал страшный озноб – словно за шиворот ему вывалили целую кучу ледышек. Поежившись, он обхватил трясущиеся плечи руками. Царевич ждал признания, он готовился вырвать его из губ пленника лестью, посулами, клещами – но никак не ожидал, что получит настолько легко. Подошва сандалии расплющила не успевшую убежать ящерицу.
– Даже если и так, – отвернувшись от мелеха, борясь с искушением вцепиться ему в горло, произнес Мардук. – Я хочу знать, почему это происходит. Дело не только в кровавых снах. Совсем недавно я видел, как мой друг превратился в жуткое чудовище: если бы я сам хотел создать демона, то не додумался бы до такого облика. Ты можешь мне не верить… он перерезал себе горло на моих глазах, но не умер. Отец считает, я одурманен ядом. Однако я знаю: никакого яда нет. Мой приятель обернулся демоном с бледной кожей, жаждущим крови… Хорошо, пусть проклятие не остановится. Я обещаю, ты в любом случае получишь то, о чем я говорил. Я не испытаю радости, если уничтожу тебя. Что сделано, то сделано, Иехония. Отец зря пришел в Ерушалаим.
Молчание Иехонии длилось долго. Мардук терпеливо ждал.
– Первый раз мы сдали Ерушалаим без боя, – с трудом проглотив комок в горле, вымолвил слепой царь. – Думали, спасем мирных людей. Мой отец явился к Навуходоносору с дарами, но тот приказал отрубить ему голову.[54] На трон вавилоняне посадили меня – властитель Бавеля вообразил, что я буду до конца жизни благодарен ему за отцеубийство. Однако я отказался быть «вавилонской тенью», и он вернулся. Город снова пал без сопротивления. Запоздалая покорность не помогла: вырвав мои глаза в качестве урока за ослушание, вавилоняне увезли меня в плен – так же, как и десять тысяч знатных заложников-иудеев. Престол Ерушалаима, ставший вавилонской игрушкой, занял мой дядя Седекия. В ночь, предшествующую падению столицы,[55] я вызвал Навина – одного из главных ха-гадолей, то есть первосвященников Синедриона…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
