В этот момент камень, должно быть, пролетел над разрывом в облаках, потому что перед Ринсвиндом на мгновение предстала туманная, но страшно далекая панорама зазубренных горных пиков. Падать до них было очень долго.
Волшебник что-то неразборчиво пробулькал и медленно, дюйм за дюймом, пополз назад.
— Это смешно, — сказал он туристу. — Каменные плиты не летают. Они славятся именно тем, что этого не делают.
— Может, они летали бы, если б могли, — предположил Двацветок. — А эта как раз научилась.
— Будем надеяться, что она не разучится, — отозвался Ринсвинд.
Он съежился в своем промокшем балахоне и мрачно посмотрел на окружающее облако. Он допускал, что где-то в мире есть люди, которые могут как-то контролировать свою жизнь. Они встают по утрам и ложатся в постель с разумной уверенностью, что не упадут за Край света, не будут атакованы какими-то придурками и не очнутся, сидя на плите, которая занеслась слишком высоко. Ринсвинд смутно припомнил, что он тоже когда-то вёл такую жизнь.
Волшебник принюхался. От плиты пахло жареным. Запах, казалось, исходил откуда-то спереди и взывал прямо к его желудку.
— Ты что-нибудь чуешь? — спросил он.
— Думаю, это ветчина, — ответил Двацветок.
— Я надеюсь, что это ветчина, — сказал Ринсвинд. — Потому что я собираюсь её съесть.
Он поднялся на подрагивающем камне и потрусил вперед, в гущу облаков, вглядываясь во влажную темноту.
На переднем — ведущем — крае плиты у небольшого костерка сидел в позе «лотоса» невысокий друид. Его голову прикрывал завязанный под подбородком квадратный кусок клеенки. Декоративным серпом друид помешивал на сковородке кусочки ветчины.
— Предупреждаю, с угонщиками я буду расправляться сурово, — заявил он и яростно чихнул.
— А мы тебе поможем, — вызвался Ринсвинд, с тоской взирая на подгорающую ветчину.
Его высказывание слегка озадачило друида, который, к удивлению Ринсвинда, оказался не так уж и стар. Теоретически волшебник допускал, что в мире должны существовать молодые друиды, просто он никогда не пытался представить их себе.
— Так вы не собираетесь угонять мою плиту? — спросил друид, опуская серп.
— Я даже не знал, что камень можно угнать, — устало ответил Ринсвинд.
— Извини, — вежливо вмешался Двацветок. — Кажется, твой завтрак горит.
Друид взглянул вниз и принялся без особого успеха хлопать руками по языкам пламени. Ринсвинд поспешил ему на помощь. Поднялось изрядное количество дыма, пепла и суматохи, однако разделенный триумф по поводу спасенных кусочков подгоревшей ветчины сделал больше, чем целая книга по дипломатии.
— А вообще, как вы сюда попали? — спросил друид. — Мы сейчас летим на высоте пятисот футов, если только я опять не перепутал руны.
Ринсвинд постарался не думать о высоте.
— Мы вроде как заглянули к тебе, пролетая мимо, — сказал он.
— По пути к земле, — дополнил Двацветок.
— Но твоя плита прервала наше падение, — заключил Ринсвинд. Его спина заныла. — Кстати, спасибо, — добавил он.
— Некоторое время назад мне показалось, что мы угодили в какое-то возмущение, — припомнил друид, которого звали Белафон. — Должно быть, это были вы, — он поежился. — Сейчас, наверное, уже утро. К чёрту правила, я поднимаюсь вверх. Держитесь.
— За что? — поинтересовался Ринсвинд.
— Ну, просто обозначьте общее нежелание упасть отсюда, — сказал Белафон и, вытащив из кармана балахона большой железный маятник, сделал над костром несколько непонятных взмахов.
Вокруг замелькали облака, на приятелей навалилась ужасная тяжесть, и плита вдруг вырвалась к солнечному свету.
В нескольких футах над облачным покровом, попав в холодное, но ярко-голубое небо, она выровнялась. Облака, которые казались леденяще далекими прошлой ночью и ужасно сырыми сегодняшним утром, расстилались пушистым белым ковром. Несколько горных пиков выступали из него на манер островков. Поднятый плитой ветер взбивал облачный ковер в недолговечные вихри. Камень…
Он был примерно тридцати футов в длину, десяти футов в ширину и отливал нежно-голубым цветом.
— Какая потрясающая панорама, — пробормотал Двацветок с сияющими глазами.
— Э-э, а что удерживает нас наверху? — спросил Ринсвинд.
— Убеждение, — ответил друид, выжимая подол балахона.
— А-а, — с умным видом протянул Ринсвинд.
— Удерживать их наверху легко, — сообщил друид. Он поднял вверх большой палец и, прищурившись, нацелился на далекую гору. — Труднее всего приземляться.
— А с виду и не подумаешь, правда? — сказал Двацветок.
— Убеждение — вот то, что не дает вселенной развалиться на части, — заявил Белафон. — И магия здесь ни при чём.
Ринсвинд случайно взглянул сквозь редеющее облако на расстилающийся внизу снежный пейзаж, от которого его отделяло значительное расстояние. Он знал, что находится рядом с безумцем, но к этому ему было не привыкать. Если слушать этого безумца означает оставаться наверху, он — весь внимание.
Белафон уселся на край плиты и свесил ноги.
— Да не беспокойся ты так, — сказал он. — Если ты будешь постоянно думать, что каменные плиты не летают, она может услышать тебя и поддаться твоему убеждению. И ты окажешься прав, понятно? Сразу видно, что с современным мышлением вы не знакомы.
— Похоже на то, — слабо откликнулся Ринсвинд.
Он пытался не думать о камнях на земле. Он старался думать о булыжниках, проносящихся в небе, как ласточки, резвящихся над землей, испытывающих радость полета и взмывающих к солнцу…
Он с ужасом осознал, что это ему не очень-то удается.
Друиды Диска гордились своим прогрессивным подходом к познанию тайн вселенной. Разумеется, подобно другим друидам, они верили в единство всех форм жизни, в целительную силу растений, в естественную смену времен года и в необходимость сжигать заживо тех, кто подходит к этим постулатам с недолжным умонастроением. Они долго и упорно размышляли об основах мироздания и сформулировали следующую теорию: функционирование Вселенной, говорили они, зависит от равновесия четырёх сил, которые определяются как чары, убеждение, неуверенность и извращённость.
Так вот и выходит, что солнце и луна вращаются вокруг Диска, потому что их убеждали не падать наземь, а не улетают по причине неуверенности. Чары позволяют деревьям расти, а извращенность удерживает в вертикальном положении. И так далее.
Некоторые друиды высказывали предположение, что в этой теории имеются кое-какие изъяны, но их старшие братья по ордену очень доходчиво разъясняли им, что здесь действительно существует место для аргументированной дискуссии, для обмена выпадами в увлекательных научных дебатах — и место это находится на вершине следующего равноденственного костра.
— А, значит, ты астроном? — сказал Двацветок.
— О нет, — отозвался Белафон. Плита плавно обогнула какую-то гору. — Я консультант по компьютерному оборудованию.
— А что такое компьютерное оборудование?
— Ну, вот оно, — ответил друид, постукивая обутой в сандалию ногой по плите. — Во всяком случае, его часть. Это запасная деталь. Я доставляю её на место. На Водоворотных равнинах возникли какие-то неполадки в больших кругах. По крайней мере, так говорят. Я был бы не прочь получать по бронзовой гривне за каждого пользователя, который не прочел руководство по эксплуатации.
Он пожал плечами.
— И каким целям служит это компьютерное оборудование? — спросил Ринсвинд.
Всё, что угодно, лишь бы не думать о лежащей под ними пропасти…
— Его можно использовать для того, чтобы… чтобы узнавать, какое сейчас время года, — объяснил Белафон.
— А-а. Ты имеешь в виду, если плита покрыта снегом, значит, сейчас зима?
— Да. В смысле нет. Предположим, ты должен определить, когда взойдет некая определенная звезда…
— Зачем? — спросил Двацветок, излучая вежливый интерес.
— Ну, может, тебе нужно узнать, когда следует сеять хлеб, — пожал плечами Белафон, начиная покрываться испариной. — Или, к примеру…
— Если хочешь, я одолжу тебе свой календарь, — предложил Двацветок.
— Календарь?
— Это такая книжка, которая сообщает, какой сегодня день, — устало сказал Ринсвинд. — Как раз по твоему профилю.
Белафон напрягся.
— Книга? — переспросил он. — Обычная, из бумаги?
— Да.
— Ненадёжно всё это. Откуда книге знать, какой сегодня день? Бумага считать не умеет, — язвительно заметил друид и с громким топотом, от которого плита угрожающе закачалась, удалился к переднему краю летающего булыжника.
Ринсвинд с усилием сглотнул слюну и подозвал Двацветка поближе.
— Ты когда-нибудь слышал про культурный шок? — прошипел он.
— А что это такое?
