Взятие Новгорода (1570 год)
«2 генваря 1570 года, – говорит Соловьев, – явился в Новгород передовой отряд царской дружины, которому велено было устроить крепкие заставы вокруг всего города, чтоб ни один человек не убежал; бояре и дети боярские из того же передового полка бросились на подгородные монастыри, запечатали монастырские казны;
игуменов и монахов, числом более 500, взяли в Новгород и поставили на правеж до государева приезда; другие дети боярские собрали ото всех новгородских церквей священников и дьяконов и отдали их на соблюдение приставам, по десяти человек каждому приставу; их держали в железных оковах и каждый день с утра до вечера били на правеже, правили по 20 рублей; подцерковные и домовные палаты у всех приходских церквей и кладовые именитых людей были перепечатаны; гостей, приказных и торговых людей перехватали и отдали приставам, дома, имущества их были опечатаны, жен и детей держали под стражею. 8 числа приехал сам царь с сыном Иваном, со всем двором и с 1500 стрельцами, стал на торговой стороне, на Городище. На другой день вышло первое повеление: игуменов и монахов, которые стояли на правеже, бить палками до смерти и трупы развозить по монастырям для погребения. На третий день, в воскресенье, Иоанн отправился в кремль к св. Софии к обедне; на Волховском мосту встретил его, по обычаю, владыка Пимен и хотел осенить крестом; но царь ко кресту не пошел и сказал архиепископу: „Ты, злочестивый, держишь в руке не крест животворящий, а оружие и этим оружием хочешь уязвить наше сердце: с своими единомышленниками, здешними горожанами, хочешь нашу отчину, этот великий богоспасаемый Новгород, предать иноплеменникам, литовскому королю Сигизмунду-Августу; с этих пор ты не пастырь и не учитель, но волк, хищник, губитель, изменник, нашей царской багрянице и венцу досадитель“. Проговоривши это, царь велел Пимену идти с крестами в Софийский собор и служить обедню, у которой был сам со всеми своими, после обедни пошел к архиепископу в Столовую палату обедать, сел за стол, начал есть и вдруг дал знак своим князьям и боярам, по обычаю, страшным криком; по этому знаку начали грабить казну архиепископа и весь его двор, бояр и слуг его перехватали, самого владыку, ограбив, отдали под стражу, давали ему на корм ежедневно по две деньги. Дворецкий Лев Солтыков и духовник протопоп Евстафий с боярами пошли в Софийский собор, забрали там ризницу и все церковные вещи, то же было сделано по всем церквам и монастырям. Между тем Иоанн с сыном отправился из архиепископского дома к себе на Городище, где начался суд: к нему приводили новгородцев, содержавшихся под стражею, и пытали, жгли их какою-то «составною мудростию огненною», которую летописец называет поджаром; обвиненных привязывали к саням, волокли к Волховскому мосту и оттуда бросали в реку; жен и детей их бросали туда же с высокого места, связавши им руки и ноги, младенцев, привязавши к матерям; чтоб никто не мог спастись, дети боярские и стрельцы ездили на маленьких лодках по Волхову с рогатинами, копьями, баграми, топорами и, кто всплывает наверх, того прихватывали баграми, кололи рогатинами и копьями и погружали в глубину; так делалось каждый день в продолжение пяти недель. По окончании суда и расправы Иоанн начал ездить около Новгорода по монастырям и там приказывал грабить кельи, служебные домы, жечь в житницах и на скирдах хлеб, бить скот; приехавши из монастырей, велел по всему Новгороду, по торговым рядам и улицам товары грабить, анбары, лавки рассекать и до основания рассыпать; потом начал ездить по посадам, велел грабить все домы, всех жителей без исключения, мужчин и женщин, дворы и хоромы ломать, окна и ворота высекать; в то же время вооруженные толпы отправлены были во все четыре стороны, в пятины, по станам и волостям, верст за 200 и за 250, с приказанием везде пустошить и грабить. Весь этот разгром продолжался шесть недель. Наконец 13 февраля утром государь велел выбрать из каждой улицы по лучшему человеку и поставить перед собою. Они стали перед ним с трепетом, изможденные, унылые, как мертвецы, но царь взглянул на них милостивым и кротким оком и сказал: „Жители Великого Новгорода, оставшиеся в живых! Молите Господа Бога, Пречистую его Матерь и всех святых о нашем благочестивом царском державстве, о детях моих благоверных, царевичах Иване и Федоре, о всем нашем христолюбивом воинстве, чтобы господь бог даровал нам победу и одоление на всех видимых и невидимых врагов, а судит Бог общему изменнику моему и вашему, владыке Пимену, его злым советникам и единомышленникам: вся эта кровь взыщется на них, изменниках; вы об этом теперь не скорбите, живите в Новгороде благодарно, я вам вместо себя оставлю правителем боярина своего и воеводу, князя Петра Даниловича Пронского“. В тот же день Иоанн выехал из Новгорода по дороге в Псков; владыку Пимена, священников и дьяконов, которые не откупились от правежа, и опальных новгородцев, которых дело еще не было решено, отослали с приставами в Александровскую слободу».
Псковичи, объятые ужасом, встретили царя с крестами и хоругвями, горожане пали перед ним на колени. Впрочем, такого безумия, как в Новгороде, в Пскове он не творил. Были пожоги и погромы, разграбление имущества, но городской мост не был использован для уничтожения горожан. Прожив так две недели, опричное войско ушло в Москву. В Москве началось слушание по новгородскому делу. Известно, что 180 человек было помиловано и многие казнены.
В одной из летописей под 1574 годом имеется интересное известие о том времени:
«Казнил царь на Москве, у Пречистой, на площади в Кремле многих бояр, архимандрита чудовского, протопопа и всяких чинов людей много, а головы метали под двор Мстиславского. В то же время производил царь Иван Васильевич и посадил царем на Москве Симеона Бекбулатовича (крещеного татарина, касимовского хана) и царским венцом его венчал, а сам назвался Иваном Московским и вышел из города, жил на Петровке; весь свой чин царский отдал Симеону, а сам ездил просто, как боярин, в оглоблях, и как приедет к царю Симеону, ссаживается от царева места далеко, вместе с боярами».
Симеон Бекбулатович был в земщине царем недолго, однако даже после «отмены» этого царя и «возвращения» Иоанна опричнина никуда не делась. Отменить или оставить ее он завещал своим детям. Поскольку слово «опричнина» вызывало у народа приступ ужаса, со временем он просто дал ей иное именование – двор. Но суть управления от этого не изменилась: страна была объята страхом, доносчики доносили, пытошные мастера пытали. И не забывайте, что все это время страна находилась в состоянии войны с Польшей и Швецией.
Претензии на польский трон
Впрочем, когда умер польский король Сигизмунд Август, который был бездетен, в Польше возник вопрос о выборе короля. Некоторые паны предлагали пригласить на трон младшего сына Ивана Федора. Однако Иван не отказал, но выжидал: он сам желал занять вакантный престол, соединив таким образом уже не два, как по Люблинской унии 1569 года соединились Литва и Польша, а три государства. Зная характер русского царя, можно было с уверенностью сказать, что на такую смертельную глупость паны бы не пошли. Царь не посылал представителей на сейм, но в то же время ничего не открывал полякам. За это время сейм склонился в сторону французского принца Генриха Анжуйского, впрочем, тот недолго был королем в Польше, и снова пришлось искать претендента на престол. Тогда Иван послал грамоты, и панам стало ясно, что царь предлагает собственную кандидатуру. Боясь, что в Речи Посполитой будет то же, что и в Московии, паны потребовали гарантий. Иван снова раздумывал. В конце концов паны нашли более удачного кандидата – Стефана Батория, трансильванского воеводу, он и был избран королем. Ивану это избрание принесло неприятности: Баторий сразу же возобновил войну с Москвой. Только героическая оборона Пскова в 1581 году спасла страну от полного разгрома. Оборону возглавлял князь Иван Петрович Шуйский.
Для Ивана были характерны странные поступки, лежащие вне обыкновенной логики. Так, он послал к римскому Папе с жалобой на Батория, обещая быть в согласии с германским императором и выступать против общих врагов. Посланный по этому поводу в Москву иезуит Поссевино быстро понял, что с таким непроходимым православием достичь понимания невозможно. Папа собирался помогать только в том случае, если Иван перейдет в католичество. Ни о какой латинской вере и речи идти не могло. Во время мирных переговоров, завершивших Ливонскую войну, Поссевино поддерживал не Ивана, а Батория. Иван на иезуита обиделся и стал искать союзников вдали от Рима. Очень в этом смысле его привлекала сильная морская держава Англия. Тем более что Иван собирался предложить этой заморской королеве брачные узы. Поняв, что Елизавета никогда не возьмет его в мужья, он стал думать о родственнице королевы, но из этого ничего не выходило, тогда царь решил, что Англия – остров и потому это хорошее место, если придется бежать в изгнание… Мысли у царя путались.
