– Я могу заверить вас, что он будет иметь законную силу, – тихо произнес священник, – а что касается светских обычаев, то вы знаете, что по шотландским законам требуется всего лишь простое объявление при свидетелях.
– Я хочу видеть свидетельство о браке, – сказала Майра и протянула руку.
Рэнкл молча вручил ей бумагу. Она поднесла ее к свече, а Фейвор, затаив дыхание, молилась, чтобы эта карга обнаружила какой-нибудь подвох, что дало бы ей еще несколько дней, в течение которых – если Господь проявит к ней милосердие – лицо Рейфа начнет тускнеть в ее памяти.
Майра подняла голову с торжествующей усмешкой на лице. Надежда Фейвор умерла.
– Это законно, и все ясно как день. Да! – сказала Майра. Она схватила Фейвор за локоть и толкнула вперед. – Говорите ваши слова, святой отец, и внимательно слушайте ее ответы.
Фейвор не могла бы сказать, что удержало ее на ногах: рука Майры или ее собственная сила воли. При виде торжества Майры последняя надежда угасла. Комната преобразилась в тускло освещенную сцену, люди превратились в карикатурные типажи, бормочущие непонятные реплики. Шла пьеса, которая ее не интересовала. Фейвор смотрела на ореолы вокруг свечей, слышала монотонный голос священника сквозь тупую боль, пульсирующую в висках. Ноги у нее подгибались, мысли разбегались. Она отвечала слабым голосом, только когда получала пинок в бок, кивала и соглашалась, а в глубине души твердила одно имя, словно заклинание от дьявола: Рейф. Рейф. Рейф.
А потом все было кончено. Рэнкл пожелал ей всего доброго и опустил кошелек в протянутую руку священника. Майра с горящими торжеством глазами сложила свидетельство и затолкала себе за корсаж.
– Я должна немедленно ехать, чтобы показать это всем уцелевшим членам клана.
– Не уезжай, – прошептала Фейвор и поняла, что в конце концов силы ее кончились, раз она просит помощи у Майры. Ей следовало знать, что она ее не получит.
Майра сжала ее подбородок пальцами и подергала с пугающей игривостью.
– Не будь смешной. Деревня, где живут последние Макларены, находится всего в пяти часах езды отсюда. У тебя нет причин так нервничать, детка. – Она наклонилась к ней поближе и шепнула на ухо: – Карр слишком болен, чтобы выполнять свои супружеские обязанности. – Она скупо улыбнулась. – Если очень повезет, он умрет раньше, чем сможет это сделать.
Фейвор смотрела вслед быстро удаляющейся старухе. Священник с напряженным от беспокойства лицом, последовал за ней.
– Леди Карр. – Рэнкл поклонился и тоже ушел.
Она осталась одна.
Фейвор стояла до тех пор, пока ее взгляд не сфокусировался на черном, маслянистом локоне, дрожащем на корсаже. Она подняла прядь, словно это было нечто неживое. Ее захлестнуло отвращение.
Она выкрасила волосы, чтобы завлечь Карра. Теперь она своего добилась. Сейчас ей хотелось лишь избавиться от этого ядовитого цвета. Рейф терпеть его не мог.
Она должна немедленно смыть его. Просто должна.
Фейвор вернулась к себе в комнату, разделась, бросив измятое платье на пол, и стянула корсет, сорочку и нижние юбки. Затем, обнаженная, перелила часть воды из заказанной Майрой сидячей ванны в меньший тазик и окунула туда голову.
Она начала медленно намыливать голову куском грубого мыла, которым Майра смывала с себя грим. Онемевшими пальцами она втирала его в корни волос. По мере того как вода становилась темной, росло ее нетерпение избавиться от краски. Она терла все сильнее и быстрее, зарывалась пальцами в густую массу волос, взбивала пышную серую пену.
Ее желание превратилось в одержимость. Она выплеснула грязную воду на пол и, стоя в растекающейся луже, снова наполнила таз чистой водой. Снова и снова она мыла и полоскала волосы, пока пена не стала белой, а вода прозрачной.
Тепло разливалось по ее телу. Фейвор открыла глаза. Неяркий свет наполнял комнату. Рассвет наконец наступил.
– Фейвор, любимая, проснись.
Она повернула голову, уверенная, что ей снится сон. Но это был не сон.
Рейф стоял над ней, и мягкий солнечный свет освещал каждую резкую, милую черточку его лица. На нем не осталось и следа гнева, ярость исчезла; он знает, что проиграл. Они проиграли.
– Твои волосы, – пробормотал он, голос его был полон нежности. Он протянул руку и потрогал одну прядь. – Они такие же яркие, какими я их помню. Еще ярче.
– Ты опоздал, – прошептала она.
– Да, – печально согласился он. – Кажется, я на много лет опоздал.
Реальность проникла сквозь охватившую ее вялость. Она попыталась подняться, не замечая своей наготы.
– Тебе надо уходить! Если тебя найдет…
– Спокойно, милый ястреб. – Он схватил ее за плечи, сел на постель рядом с ней и заставил лечь обратно на подушки. – Нет никакой причины для тревоги. Твоя драконша-дуэнья уехала, слуги заняты другими делами, а Карр болеет в своей берлоге.
Фейвор охватило чувство облегчения и благодарности. Она никак не ожидала снова увидеть его, и все же он здесь и так болезненно переживает разочарование от потери. Она повернула голову и поцеловала его в ладонь.
Без колебаний он просунул свои длинные пальцы под ее голову и поцеловал ее в губы. Она слегка удивилась; он требовал этот поцелуй, а не просил его, но вскоре она потеряла способность думать о чем-либо другом. Ведь это ее любимый обнимал, целовал и ласкал ее. Это был Рейф.
Фейвор с рыданием обвила руками его шею, отвечая на поцелуй.
– Ты моя, Фейвор, – прошептал он прямо в ее губы.
– Я уже замужем, Рейф.
– Я знаю. – Его тон был полон боли. Он отстранился и посмотрел ей в глаза, в их глубине вспыхнули искры ярости. – Это не имеет значения. Ты моя, Фейвор. И всегда будешь моей, какое бы имя ни носила, куда бы ты ни убежала. Я люблю тебя.
«Да, – беспомощно подумала она, – да». Его слова поразили ее своей истинностью. Она не могла отрицать эту истину, как не могла отрицать собственного сердца. Но не могла и признать ее.
Она принадлежит Рейфу, и он – ее любовь, но все же у нее другое имя, и она скоро убежит во Францию…
Но не сейчас. Еще нет. Ей дано несколько часов передышки, несколько часов, чтобы остались воспоминания на всю жизнь. Она крепче обняла его.
Этого ответа было достаточно. Он осторожно положил ее на спину и лег сверху. Его тело прежде служило ей якорем, скалой, за которую она цеплялась, чтобы устоять на ногах под напором ощущений, которые он пробуждал в ней. Теперь она почувствовала знакомую тяжесть, когда он накрыл ее сверху, и наслаждалась ими.
Она выгнулась дугой, ей хотелось большего, хотелось того, что он дал ей несколько ночей назад, того, что она уже не надеялась никогда больше испытать. Он отбросил в сторону простыни, обнажив ее груди перед своим жадным взором.
