— Богдан, — удивилась она, — а ты чего здесь?
— Здрасте, баба Фрося, — в комнату свою приехал вселяться, через неделю шестнадцать будет.
— Так тебя же усыновили, и увезли на Урал! — настаивала бабуля, — тю-тю твоя комната.
— Здрасти, приехали, — я еще раз поздоровался, — это моего младшего брата усыновили, а я в детский дом поступил без экзаменов.
— Все равно твою комнату уже заселили, — сказала вредная бабуля, и потеряла ко мне интерес.
Наша коммунальная квартира, под номером один, в первом подъезде, на первом этаже совмещала в себе четыре взаимно отталкиваемые ячейки общества. Кроме бабы Фроси, в одной комнате проживал мать одиночка, тетя Таня, в другой семейная чета Петровых с двумя ребятишками, и наконец, четвертая комната была наша с матерью. В нее я вломился без стука.
— К вечеру, чтобы вашего духа здесь не было, хозяева вернулись, — с порога я заявил напуганному мужичку в тельняшке, который сидя за столом, ел яичницу.
— Да я тебе сейчас уши надеру, пацан, — увидев перед собой совсем не авторитетную мою личность, опомнился он.
— Вижу, что по-хорошему вы разговаривать не хотите, тогда поговорим по-плохому, — я с ноги заехал по столу, и яичница из сковороды мигом перекачивала на волосатую грудь мужичка.
Тот вскочил, заревел как медведь, и бросился на меня, — удавлю!
Я хладнокровно сделал шаг назад, и резко пробил двоечку, мужик рухнул и завыл, — не имеешь права! Я буду жаловаться участковому! Не трогай меня!
Крикнул он, когда я попытался его поставить на ноги.
— Еще раз для тех, кто в танке, повторяю, я хозяин этой комнаты, жилплощадь через час должна быть свободна, — я развернулся, забрал ключи от комнаты и входной двери, и пошел знакомиться с председателем жил конторы.
Толстый, потный неприятный дядька, занимавший должность председателя домоуправления, долго меня уверял, что произошла ошибка, что его ввели в заблуждение, что по закону в течение трех месяцев он выселит незаконно живущего в моей комнате жильца, но сейчас от меня требуется еще немного потерпеть.
— Прошу отнестись с пониманием, — с лицом полным сочувствия сказал он.
— Не суетись, дядя, — я со всей дури шлепнул домкома по плечу, чтобы он мог себе представить, что его ждет, если что, — жилец сам, по своей инициативе выселится через полчаса. Кстати, сколько сейчас за спекуляцию дают в СССР? От двух до семи? Или от семи до десяти?
— До семи лет с конфискацией имущества, — пробубнил толстяк.
— Значит, суши сухари, — хохотнул я.
На репетицию, я конечно опоздал. Пока мыл пол, выносил мусор, драил окно с подоконником, замочил постельное белье. Часы пролетели незаметно. В репетиционной комнате, нашего сторожа Прохора я уже не застал. Зато его черный котофей Васька, чувствовал здесь себя как дома.
— Лопнет ведь! — забеспокоился за здоровье кота Толик, видя, как в очередной раз Наташа и Иринка кормят усатого хитрюгу.
— Лучше меня покормите, — взмолился Санька.
— Ты большой, сам можешь о себе позаботиться, — ответила Иринка, — а он маленький. Му-му-му, маленький ты мой, — как с ребенком заговорила она с Васькой.
— Прохор сказал, что ему нужны инструменты для работы по дереву, — сказал мне печальный Вадька, — говорит, что переделает наши гитары.
— Что ему ночью делать? Пусть работает, он ведь плотник шестого разряда, — улыбнулся я, — если сделает гитары лучше, это же здорово!
— Жалко, — посмотрел на меня грустными глазами он.
— Жалко, Вадька, у пчелки. Давайте репетировать, через два дня дискотека, а у нас еще новый медляк не готов, — обратился я к группе, — девчонки, лопнет ведь, в самом деле, Василий, давайте работать.
И мы заиграли «Mammy Blue», аккорды простые, но вещь вирусная, подумал я, мелодия как врежется в голову, так и поешь ее целый день.
— Я не забуду никогда, — запел я, так как единственный знал слова, которые за эти дни еще и дописал:
Твои бездонные глаза, И счастья целый океан, Весны дурман. И обещания любить, Я не сумею позабыть, Но рвется притяженья нить, Как быть, как мне быть… — А припев я предлагаю такой, — после небольшой паузы продолжил я:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Снежная, снежная вьюга следы наши замела, мила мила ми. Снежная, снежная вьюга следы наши замела. — Это что за такое мила мила ми? — Санька брякнул палочками о хэт.
— А когда в песнях поется о о о о-о, — тебя не смущает заступилась за меня подруга.
— Ты тоже сравнила, о о о и мила мила ми, — возмутился Зёма, — это все равно, что сравнивать кхе с лопатой, — Санька намеренно кашлянул, чтобы при девчонках не выражаться.
— Можно спеть так, — рассудила нас Иринка, — мило мела-а-а.
— Снежная, снежная вьюга следы наши замела, мило мела-а-а, — спела Наташка, — все это будет моя песня!
— Наташа, — подскочил со стула Толик, — в песне идет повествование от лица мужчины, который переживает разрыв с девушкой.
— Толя, окстись! — взревела моя подруга.
Я не забуду никогда, Твои бездонные глаза, И счастья целый океан, Весны дурма-а-ан, — спела акапельно Наташка, — где здесь переживания влюбленного юноши?
— Богдан, ну скажи ты ей! — взмолился Маэстро.
— Толя, — сказал я успокаивающе, — ты поешь «Звезды над Москвой», я — «20 лет спустя», третий медляк «Снежная вьюга» пусть поет Наташа.
Наташка показала брату язык.
С репетиции, на которую опоздал, я уехал раньше всех. Для того чтобы отчистить отдраить загаженную за год комнату. До конца недели с жильем нужно было что-то решать. Пока что самым реальным было предложение, девчонок в мою комнату, а я с ребятами в строительную общагу. Свой нехитрый скарб в деревянном чемодане я перенес в ДК, в нашу репетиционную. Джипсы и прочие красивости я так же приберег для концертов. Вот и сейчас я ехал одетый в кеды, шаровары и футболку. Кстати хорошо сочиняется, когда размеренно стучат колеса московского метро. Под мышкой я сжимал сверток с набором постельного белья, который выпросил у нашей заведующей детским домом на время. Я так увлекся написанием второго куплета «Снежной вьюги», что чуть не оставил его в метро.
— С одесского кичмана, Тургенева романа, Я вычитал хорошенький стишок: «Как хороши стервозы…»
Услышал я под гитару характерный с хрипотцой голос, поворачивая к себе во двор. На лавочке, во дворе, сидела компания из шести человек. Самый крупный из них в размерах с восточными чертами лица был Лева, его весь двор знал. Второй щупленький среднего роста, по всей видимости, Аркаша. Я плохо помнил парней во дворе, которые старше меня. За гитарой хрипел сам Володя Высоцкий, розовощекий тракторист Андрей Пчелка из «Стряпухи», хотя ее еще не сняли. Женскую часть компании составляли, жена Левы, Инна, красавица блондинка Наталья Панова, и еще девушка, похожая на актрису Людмилу Марченко.
— Люся тебе налить вина? — поинтересовался у нее Аркаша.
— У меня есть, — отмахнулась девушка.
Точно Марченко из кинофильма «Мой младший брат», догадался я.
— Ай, мама, моя мама! Какая панорама! Две девочки — глазенки как миндаль! — заливался Высоцкий.
Я же просто встал, как вкопанный, ради одного этого можно было в прошлое смотаться.
