рвущийся из напичканных по всему заведению динамиков, я мысленно прошу Бету, чтобы в следующий раз она обязательно предупреждала, прежде чем решит перезагружаться, а главное, выбирала моменты поспокойнее.
Когда кто-то, взявший управление на себя, пресекает на корню любые попытки импровизировать, ведя тебя строго по намеченному им пути, а потом вдруг исчезает, не оставляя даже намёка на план, ты поневоле начнешь сомневаться в любом совершаемом тобой действии. И вообще, если ты идешь к какой-то цели не один, а цель эта не твоя, понятность планов и действий очень много значит.
— В целом было бы здорово, если бы ты предупреждала, прежде чем это делать.
— Ок, — коротко соглашается та и подсвечивает нож для колки льда, почему-то лежащий на барной стойке.
Клуб ничем не отличается, например, от той же «Неоники». Ну, разве что, лицами. Люди также до изнеможения пляшут, напиваются, трахаются в вип-кабинах и, наверняка, закидываются дурью. Кто-то легальной, кто-то нелегальной и от того имеющей не всегда приятные эффекты.
Пинг даёт мне знак рукой и ведет сквозь толпу к разрисованной светящимися граффити стене, а точнее, к завешенной портьерой двери в этой стене. Громила, с отсутствующим видом пялящийся на толпу танцующих, кажется расслабленным. При виде нас его взгляд становится осмысленным, но не настолько, чтобы можно было уверенно сказать, что парень не под чем-то. В «Бессоннице» секьюрити себе такого не позволяют.
Пинг показывает охраннику какой-то жетон, после чего лицо громилы вновь становится добродушным и тот, отодвинув ширму, отодвигает двери в сторону, впуская нас внутрь. Коридор с десятком выпуклых дверей, стилизованных под старинные, деревянные доски. Пинг уверенно идет в его конец, прикладывает жетон к сенсору на одной из дверей, набирает код на цифровой панели и та, отъехав в сторону, открывает нам круглую комнату, метров трех в диаметре с небольшим круглым столом посередине.
Перед глазами появляется красный восклицательный знак и Бета предупреждает:
— Мертвая для наблюдения зона.
— Чем чревато? — спрашиваю я.
— В качестве устройств наблюдения я могу использовать только твои органы зрения, слуха, осязания и обоняния.
— Тогда что за паника?
— Наоборот, я отмечаю это помещение как безопасное.
Вот же ж. Иногда она всё-таки передаёт интонации не совсем верно.
— Ну и славно.
Пинг вновь удивленно смотрит на меня, болтающего с самим собой. Бета реагирует подсказкой.
— Мысли вслух, — объясняю парню, подхватывая её подсказку.
Тот буднично кивает, будто говорящие сами с собой люди для него обыденность и объясняет, садясь за стол:
— Официально это кабинки для завсегдатаев. Неофициально — идеальное место для всякого рода тихих встреч, — читаю я в нижней части поля зрения перевод того, что он говорит.
Киваю, мол, понял, сажусь напротив и некоторое время мы сидим молча. Затем Пинг всё-таки спрашивает:
— Если это всё-таки не шантаж, то что?
Я отмечаю для себя, что голос его стал увереннее. Возможно, потому что он находится в знакомой для себя обстановке.
— Скажем так, комплекс мероприятий, направленный на то, чтобы поднять мой авторитет посредством укрытия тебя от службы безопасности, полиции или как у вас называются те, кто занимается правонарушениями?
— А тебе это для чего?
— Не обязательно знать такие подробности для того, чтобы решить проблему, которая вот-вот возникнет у тебя.
— Тогда говори, что я должен делать.
— Ждать.
— Чего ждать?
— Ждать пока тебя начнут искать.
Пинг молчит, то ли чего-то недопонимая, то ли что-то формулируя. Я не жду, пока он всё-таки созреет на вопрос или на что он там должен созреть, а объясняю, читая текст, созревающий в моём мозгу и интерпретируемый ИскИном в транскрипцию:
— Ты без пяти минут лишён всех привилегий и определен в люфы. Ну, или отправлен на завод, поближе к источникам радиации. Это ж всё-таки национальный музей, а не сырьё для таблеток, как у Тай Лин. Представляешь себе, как это будет происходить? Если нет, то я расскажу. Служба безопасности музея или служба охраны правопорядка… кто у вас тут этим заниматься будет, определяет запчасти по маркировке, по серийным номерам, поднимает данные о тех, кто именно покупал тот или иной экземпляр, приходит к владельцам этих стиральных машин, роботов-пылесосов, грузовых помощников, тренажёров и задаёт вопрос: где?
Смотрю на Пинга, пытаясь понять, не мешает ли мой акцент усваивать то, что я говорю. Тот, видимо, расценивает мой взгляд, как вопрос, следит ли он за моей мыслью, потому что кивает. И я продолжаю.
— Законопослушные владельцы честно признаются, что сдали эту рухлядь на металлолом. Второй вопрос, который им задают: когда? Они называют даты. Может не точные, но спецы не поленятся пересмотреть записи с камер в диапазоне нескольких дней. И на всех этих записях увидят тебя.
— Собирать роботов из старого хлама не противозаконно, — неуверенно говорит Пинг. — А камень я не крал.
— Естественно, — достаю из кармана куртки Небесное Око и кладу на стол перед Пингом, — потому что его украл я.
Тот несколько мгновений заворожено смотрит на искрящийся даже при таком тусклом свете бриллиант, а потом, не отрывая глаз, спрашивает:
— А что мне мешает сдать тебя?
— Бессмысленность этого поступка.
— Почему?
Усмехаюсь.
— Слушай, как ты робота собрал, если такой непонятливый? Хотя… — машу рукой, — чего я спрашиваю человека, который умудрился подставить себя, так и не успев ничего украсть?
На несколько мгновений испуг на лице Пинга уступает место досаде, но всего на несколько секунд. Спрашиваю его:
— Как ты вообще умудрился так встрять-то?
И он рассказывает. Пока я его слушаю, даже проникаюсь сочувствием. Продумать реализацию такого амбициозного, учитывая существующие условия, проекта, сделать всё, что от тебя зависит и в итоге выяснить, что на последней стадии из-за мести и ревности твои компаньонки всё похерили, а одна даже сандалики отбросила — это мощно. И одновременно смешно. Но я не смеюсь. Я объясняю Пингу, почему меня не найдут.
— Понимаешь ли, все эти средства слежения для меня не представляют проблемы. Буду откровенен…
— Лишняя информация, — звучит в голове голос Беты, но я отмахиваюсь от этого предупреждения. ~ Вероятность того, что в случае его поимки, озвученные Пинг Хо версии будут разрабатываться службами охраны правопорядка, насколько бы невероятно они не звучали, равна восьмидесяти пяти процентам.
— …до тех пор, пока я в поле зрения камер и сенсоров, но не живых людей, меня, фактически, нет. Можешь называть это магией, но это наука, — выдерживаю паузу, достаточную для того, чтобы он осознал сказанное и спрашиваю: — Хочешь проверить или поверишь на слово?
Забираю драгоценный камень со стола и возвращаю себе в карман. Пинг, переведя взгляд на собственные кисти рук, отвечает, начиная откуда-то издалека:
