Она дала ему выговориться. Все, что он ей наговорил, она могла бы сказать и сама.
— Если ты закончил, то сядь и послушай меня. Поверь, я полностью разделяю твои чувства, но не твою политику. Что ты мне предлагаешь? Поехать на заседание Генеральной Ассамблеи ООН и там публично рассказать всю эту историю? Или потребовать созыва Совета Безопасности? Я думала о таком варианте. И с удовольствием произнесла бы соответствующую речь. Но в чем, собственно говоря, официально упрекнуть правительство Соединенных Штатов? В том, что фирмы и разные частные лица скупают акции нашего концерна, не нарушая при этом наших и своих законов? Максимум, что я могу при этом требовать, это проведения специального расследования комиссией по ценным бумагам и бирже. Твоя гора родит вот такую маленькую мышь.
Бернардсен слушал и в растерянности искал, но не находил аргументов против ее холодного благоразумия. Хотелось взяться за шпагу. Но и он понимал, что вышел из гусарского возраста.
— Обвинить их в организации налета на наш объект? Но среди убитых нет ни одного американца. Загадочный вертолет даже не заснят нашими фотокамерами. Хотя на нем наверняка не было опознавательных знаков. Так что, если бы мы и нашли эти фото в недрах ведомства Хансена (я не исключаю, что их там припрятали), все равно нам бы это ничего не дало. Еще надо сказать им спасибо, что они не вооружили своих людей русским оружием и не подсунули им удостоверения советских военнослужащих. Будь уверен, если бы было так, наша пресса уже кричала бы на весь мир и требовала крови. Почему она молчит? Думаю, что неспроста. Одним словом, с таким обвинением я только вызову насмешки и американцев, и своих. Скажут: Гунардсон совсем свихнулась или перекрасилась в красный цвет, продалась большевикам. Что можно еще ожидать, мол, от социалиста? Нет, Оле, так мы не выиграем.
Она перевела дух, встала и подошла к понурому Бернардсену, положила ему руку на голову.
— Или заявить, что нападение на Йонсена — это дело нью-йоркской полиции. Опять-таки в большой политической игре бедный Гарри — лишь самая последняя пешка, которую уже нельзя превратить в ферзя. Могут спросить: а почему ваш сотрудник в ООН и его советский коллега вообще занимаются этим? Суют нос в дела, стоящие на грани национальной безопасности? И действительно, зачем? Из честности, патриотизма? И не потому ли, что Йонсон попал под скверное влияние красного агента Нефедова? Ты меня понимаешь, это я все говорю за них, за своих противников. Я могу найти возражения, и очень убедительные. Но тогда мы рассоримся с ними по-настоящему. Готовы ли мы к этому? О Нильсоне я уже говорила. Спасибо Штромсену, что он помог убрать эту мразь с нашего пути. Рагнеру на новом посту придется хорошенько разобраться, кто есть кто. А пока я полагаю, что лучше спустить все дело на тормозах и разыграть из себя иксляндских простаков. Пусть делают следующий ход, а мы посмотрим.
Она поглядела на часы.
— Теперь нам предстоит встретиться с Якубсеном. Алекс звонил утром и просил его срочно принять. Останься. Наверное, новый председатель ВВФ скажет что-то о своем концерне. В свете того, что мы с тобой здесь обсуждали, это может быть интересно. Да, кстати, о папке Йонсона он ничего не знает и не должен знать.
Она забрала папку у Бернардсена и заперла в потайной сейф в стене.
Алекс Якубсен вошел, улыбаясь и заметно хромая. Он был одет подчеркнуто элегантно в дорогой темно-серый костюм в полоску. Из нагрудного кармана торчал ярко-зеленый платок под цвет галстука. Казалось, что его лысина стала меньше, волосы — обильнее, а сам он — моложе лет на десять.
«Вот что делают повышение и вновь обретенные надежды в шестьдесят лет», — подумала Патриция.
— Какие новости? — любезно спросила она, предлагая Алексу кресло. — Всего несколько дней, как вы на новом месте, а уже весь в горячем порыве. Молодец, Алекс, если позволите так себя называть.
— Спасибо, вы очень любезны, — отвечал Якубсен. — Вы правы, благодаря вам я буквально ожил. По сравнению с Симериксом работа в правлении и жизнь в столице — чудодейственное лечение.
— Вы уже видели Ленартсена? — спросила Патриция как бы невзначай.
— Мельком, — осторожно отвечал Якубсен. — Мы обедали у него в «Меркурии».
«Хорошо, что не соврал», — подумала Патриция. И вслух:
— Я очень довольна, что он принимает участие в делах нашего концерна. Это — самая высокая экспертиза, на которую мы можем надеяться.
— Святая истина, — согласился Якубсен. — Я хочу предложить его кандидатуру в состав нового совета директоров. Тогда мы сможем его видеть чаще, а он — давать еще более квалифицированные советы.
— Ваши предложения о директорах уже готовы? — удивилась Гунардсон.
— Нет, официально я должен их обсудить на исполнительном комитете. Но я хотел бы предварительно проконсультироваться с вами и… — тут он повернулся в полнаклона к Бернардсену, — и с министром координации. К сожалению, мы еще с господином Бернардсеном подробно не беседовали.
— Вот и хорошо, — быстро сказала Гунардсон. — Когда поговорите, дадите мне знать.
Она сделала паузу, давая понять, что ждет наконец объяснения цели его посещения.
— Должен вас огорчить, госпожа премьер-министр, — сказал Якубсон, помрачнев. Его северный акцент сейчас был особенно сильным. — Несколько дней назад по вашему распоряжению к нам были переправлены материалы ранее законсервированных исследований. Вчера я поинтересовался, в каком они состоянии и с чего нам следовало бы начать. И вот неожиданный казус…
— Их перехватили по дороге? — не выдержал Бернардсен. — Но мне сообщали, что никаких инцидентов в пути не было.
Якубсен снял очки, тщательно протер их мягкой тряпочкой и вновь надел на кончик носа. Монгольские его глаза, неподвижные и хитрые, на несколько мгновений остановились на премьере.
— Хуже, — пробасил он, чеканя каждое слово. — Одно из исследований пришло в таком виде, что позволяет сомневаться в достоверности документации.
— Что это значит? — резко спросила Гунардсон.
— Прежде чем идти к вам, я все внимательно проверил. Два года назад на хранение была отправлена одна документация, а вернулась к нам другая. То, что пришло, абсолютный, полный хлам. Там нет ничего, что могло бы представлять интерес для наших лабораторий и предприятий.
— О каком исследовании идет речь? — спросил Бернардсен, догадавшийся об ответе Алекса.
— О проекте К, — ответил тот, глядя на него поверх очков.
27
— Как вы, госпожа премьер-министр, оцениваете результаты ваших встреч с президентом?
— Если говорить коротко, то полагаю, они укрепят дружбу и сотрудничество уже существующее между Иксляндией и Соединенными Штатами. Наша страна — давний друг Америки. И мы гордимся этим. А теперь наши отношения станут еще более близкими.
— Вы говорите об исторических традициях. Достаточно ли этого в наш динамичный век?
— Наши отношения опираются не только на историю. Мы придерживаемся одних и тех же демократических ценностей и идеалов, принадлежим к числу наиболее привилегированных государств благодаря высокому уровню жизни и экономическому потенциалу. Наши возможности для сотрудничества огромны.
— Но мы знаем, что в недавнем прошлом между нашими правительствами нередко возникали проблемы. Как будет дальше? Изменит ли что-нибудь ваша встреча с президентом?
— В отношениях между друзьями политические разногласия, во всяком случае, серьезные, возникают крайне редко. Думаю, что это не требует доказательств. Но у нас демократические правительства, и, естественно, время от времени мы по-разному оцениваем различные международные проблемы и события. Однако по большинству вопросов мы находимся в согласии.
— Вы часто подчеркиваете, что вы — маленькая страна. Не уменьшает ли это вашу роль в международных делах?
— Думаю, что нисколько. В наше время все страны имеют право участвовать в мировых событиях. Потому что любой военный конфликт может вызвать мировую войну, а она затронет все страны на нашей планете, независимо от их расположения. Тем более в Европе, где десятки государств соседствуют друг с другом на очень ограниченной территории. От войны проиграют все, в том числе и мы.
— Разрешите ли вы вашим фирмам участвовать в СОИ?
— Мы соблюдаем традиционный нейтралитет и не входим в военные блоки. Но мы имеем свои вооруженные силы и военную промышленность, которая обслуживает нашу оборону. Из коммерческих соображений наши фирмы продают оружие и некоторым другим странам. Это создает ряд политических трудностей, и мы хотели бы ограничить свой экспорт оружия. Эти же соображения относятся и к СОИ. Трудно соблюдать нейтралитет фактический, если наши фирмы поставляют оружие лишь одной стране в потенциальном конфликте.
