Канто и Накацука посмотрели друг на друга и что-то сказали друг другу.
— Если позволит мистер Фесс, я бы начал, — сказал уже по-английски Канто. — Будем говорить начистоту. Больше всего нас беспокоит антияпонская кампания в вашем конгрессе. Мы понимаем чувства конгрессменов, когда торговый баланс между нашими странами постоянно складывается не в вашу пользу. Но они никак не могут понять, что конкуренция есть конкуренция и в ее результатах никто не виноват. Когда ваши сенаторы выходят на капитолийскую лужайку и публично, перед объективами телеоператоров, разбивают на мелкие кусочки японский телевизор, то, естественно сердца миллионов японцев обливаются кровью. Вы должны понять их чувства.
— Вы прекрасно знаете, что с нашими конгрессменами разговаривать нелегко.
— Мистер Гудхарт, вы абсолютно правы. С ними действительно бывает нелегко. Хотя у наших лоббистов другая точка зрения. Когда речь идет о получении финансовой поддержки, конгрессмен не очень стесняется. Сегодня он обедает с нашим представителем в лучшем вашингтонском ресторане, а завтра берет в руки дубину, чтобы посильнее ударить по нашему телевизору. Нам это неприятно.
— Гудхарт не отвечает за конгресс, — вмешался Фесс, — он отвечает за контракты.
— Совершенно правильно, мистер Фесс. Он не отвечает за конгресс. Но подумайте сами. Наши компании выпускают самые разные товары. В Америке японской электроники сбывается на несколько десятков миллиардов долларов в год. А ваши контракты по СОИ пока очень невелики. Самый большой — несколько сотен миллионов. И это — для американских компаний, не для иностранных. Наша душа лежит там, где лежат миллиарды. Это — хорошее правило бизнеса, вы сами нас ему научили.
— Символическая поддержка сегодня приведет к миллиардам завтра, — глубокомысленно заметил Гудхарт.
— Мы тоже любим символы, мистер Гудхарт. Понимание символов в крови у японцев. Но нас глубоко интересует и существо дела. У нас есть такой вопрос: как скоро вы начнете заключать настоящие, большие контракты? И кому вы их предназначаете?
Гудхарт вопросительно взглянул на Фесса.
— Мое соглашение с Татэкава Эйсаки остается в силе, — сказал Фесс внушительно. — Как только мы получим то, что ищем, посыпятся контракты, и ваша доля в них будет такой, как мы договорились.
Японцы посмотрели на Гудхарта. Тот — утвердительно кивнул.
— Мы слышали, — сказал молчавший до сих пор Накацука, — что новые обстоятельства последних дней могут заставить вас пересмотреть договоренность о долях.
Фесс внутренне выругался. Ленартсену он верил, но, как видно, у японцев была хорошо поставлена осведомительная служба.
— Если доли изменятся, — спокойно произнес он вслух, — то поровну для нас и для вас.
— Абсолютно поровну или относительно? — спросил Накацука.
Фесс быстро подсчитал что-то в уме. Если Ленартсен входил в долю, ему надо было дать, скажем, пять процентов, не больше. Американцы рассчитывали на семьдесят процентов, японцы — на тридцать. Если поровну абсолютно, то обе стороны теряют по два с половиной процента. Если поровну относительно, то американцы теряют три с половиной процента, японцы — лишь полтора.
— Полагаю, что можно найти золотую середину между двумя крайностями, — объявил Фесс.
Японцы быстро заговорили между собой.
— Это — тяжелый удар, — сказал Канто, — но Татэкава Эйсаки дал нам полномочия согласиться. Иначе говоря, три и два.
Фесс встал, за ним все остальные.
— Я никогда не думал, что мы так быстро договоримся, — сказал он.
— С вами, мистер Фесс, одно удовольствие торговаться, — возразил, всасывая воздух, Накацука.
Когда японцы уехали, а Гудхарт сел в голубой лимузин и покатил на ближайшую базу французских ВВС, Айлендер Фесс переоделся в спортивный костюм и не спеша направился в филиал вишийского института. Вечерняя программа была менее продолжительной и была направлена на подготовку ко сну. По дороге ему пришла мысль, с которой ему не хотелось отдаваться в руки массажистов. Он вытащил из кармана небольшой переносной радиотелефон и набрал номер.
— Крукс? — спросил он. — Постарайтесь узнать, каким образом японцам так быстро стало известно о планах Ленартсена. Да, они только что сами мне говорили. Главное: не ведет ли Торе двойной игры? Сколько времени? Сколько надо. Два-три дня, я думаю, будет достаточно.
Положив радиотелефон обратно в карман, он вновь зашагал к дверям института.
25
От неожиданности Штромсен привстал со стула. С фотографии, лежавшей на письменном столе, на него смотрели хорошо знакомые нагловатые глаза. Он вышел из-за стола, походил по комнате, несколько раз подпрыгнул на месте, стряхивая усталость, и вновь посмотрел на фотокарточку, приклеенную к тонкому личному делу. Сходство было поразительным. Он нажал на одну из кнопок телефона.
— Узнайте сразу же, где в данный момент находится старший помощник премьера Алекс Нильсен. Нет, ничего не передавайте, я свяжусь с ним сам.
Было только два варианта: убитым был либо сам Нильсен, либо его двойник, причем не просто двойник, а поразительно точная, неотличимая копия. Инстинкт подсказывал Штромсену, что, конечно, в бочку был замурован не Нильсен, а Феликс Бергман, тридцати семи лет, житель небольшого городка Хегелунда, расположенного в северо-восточной части страны, служащий тамошнего спортивного клуба. Если бы это был Нильсен, то полиция узнала бы об этом немедленно. Тем более что труп пролежал в бочке как минимум несколько дней. Помощник премьера не мог бы исчезнуть более чем на сутки без того, чтобы не поднялась тревога.
Зуммер телефона раздался почти сразу.
— Как сообщил дежурный по канцелярии, Нильсен покинул ее минут сорок назад и сейчас находится либо дома, либо на пути к дому.
— Хорошо, — буркнул Штромсен и положил трубку.
Теперь можно было сесть за стол, раскурить трубку и спокойно, не спеша подумать.
Когда утром он просматривал ежедневную сводку происшествий, то сразу же обратил внимание на сообщение о бочке с цементом, всплывшей в заливе возле Хегелунда. Местной полиции показалось странным, что такая тяжесть в состоянии держаться на поверхности. Когда цемент разбили, в нем оказался труп. Из-за воздушного пузыря, образовавшегося в бочке, она всплыла, и ее обнаружили рыбаки.
Случай был неординарным для городка, который о мафии и методах ее расправы с неугодными знал только из импортных кинобоевиков. Личность убитого установили сразу же, его здесь знал почти каждый. Начальник местной полиции Ларсен припомнил, что лет десять назад против Бергмана было возбуждено следствие. Он подозревался в торговле наркотиками, и была установлена какая-то его связь с подпольными маклерами. Бергмана тогда отправили в столицу провинции, он вернулся через несколько лет с хорошей характеристикой, с тех пор жил и работал в Хегелунде и ни в каких предосудительных поступках замечен не был. Вечера неизменно проводил в компании завсегдатаев бара «Мойомбамба», содержателем которого является некий Грасснер, несколько лет проработавший на строительстве в Перу и привезший вместе с большой суммой денег яркие воспоминания о тамошних красотках и напитках.
На требование Штромсена выслать ему старое дело Бергмана и Ларсен, и Томми Бругнер из провинциального полицейского управления в смущении отвечали, что досье исчезло, хотя они точно помнят о его существовании. Запросив центральный полицейский архив, Штромсен получил такой же ответ: фамилия и имя убитого числились в их списках, но карточки на него не было.
Это был чрезвычайный случай. За свою практику Штромсен не знал подобных прецедентов. Папки уголовников пропадали из местных полицейских отделений, реже в провинции, но никогда — из центральной картотеки.
Под вечер его осенило. За полчаса до конца работы в министерстве здравоохранения удалось найти историю болезни Феликса Бергмана, лечившегося и успешно излеченного от наркомании в частной клинике «Брудехавен» восемь лет назад. История болезни вместе с большой цветной фотографией пациента спокойно лежала в наркологическом отделе министерства и была охотно предоставлена в распоряжение полиции.
В руках Штромсена внезапно появились нити, прямо ведущие к убийству Берта Нордена. Разумеется, на грани провала хватаешься за любую соломинку. И все же опыт подсказывал ему, что наконец наступил долгожданный перелом.
Он встал, подошел к сейфу, вынул из него ксерокопии выдач ЭВМ, управлявшей спецохраной резиденции покойного премьера. Еще раз просмотрел ранее очерченные места. Да, все сходилось. Он нажал на кнопку телефона, дававшую выход в городскую сеть, и набрал номер. Через несколько секунд в трубке раздался ровный баритон министра координации. Линия была прямой, минующей секретарей и помощников.
