— Ну сказывайте, о чем спор, — велел Аким, когда они, войдя в избу и раздевшись, уселись за стол, на котором стоял самовар с горячим сбитнем.
— Вот пан Микушкин, пан государев розмысл, требует, чтобы мы делали работы, кои планами строительства никак не предусмотрены.
Аким развернулся к Потапу.
— Да, — упрямо набычив голову, кивнул тот, — требую. Потому как ежели по энтим самым планам все творить, летом, по малой воде, по каналу суда ходить не смогут.
— Почему это? — удивился Аким.
Проект канала составляли опытные голландские инженеры, кои считались лучшими строителями каналов в мире. Сейчас, на зиму, когда работы на канале были приостановлены и работники занимались только заготовкой материалов — камня, леса и остального, голландцы перебрались в Великий Новгород, где имелась обширная Немецкая слобода, а Потап остался, так сказать, на хозяйстве. Где, поди ты, решил посвоевольничать.
— Да потому, — огрызнулся Потап. — Потому как тут у нас не ихние Соединенные провинции. Был я там, видел… У них-то страна будто стол ровная. Да и почитай треть ея ниже моря лежит. Оне каналы не копают, а насыпают. Так и мыслить привыкли. Вот и ошиблись малешко. Ежели канал так, как они нарисовали, рыть — то по малой воде в ем и лодка малая начнет дно скрести, не говоря уж о торговых лодьях!
— А ну, покажи чертеж, — распорядился Аким.
Потап встал, подошел к стоявшему в углу шкапу и распахнул заскрипевшие дверцы. Достав папку с чертежами, он разложил их на столе.
— Эвон гляди — вода отсель самотеком пойдет, и вот досюда все нормально будет. А вот тут перелом большой. И потому вот здеся, как паводок пройдет, глубина всего-то с поларшина будет. И вот отсель и досель по малой воде большей глубины — никак не получится. Хоть ты тресни!
Аким некоторое время молча рассматривал лежащие на столе чертежи. Он, конечно, в каналах разбирался не шибко, но чертежи читал умело. По всему выходило, что Потап прав.
— Касселю о сем баял?
Голландец Ян Кассель был главным руководителем стройки.
— Баял, — помрачнел Потап.
— И что он говорит? — поинтересовался Аким.
— Лается, — угрюмо отозвался Потап. — Говорит, что того, о чем я баю, быть не может. Что его чертеж верный и ничего более делать не надобно.
— Лается, значит… — задумчиво произнес Аким. — Ну-ну… а знаешь что, дай-ка мне чистый лист и перо.
Потап сходил до шкапа и принес оттуда чернильницу, песочницу, заточенное гусиное перо и чистый лист бумаги. Аким взял перо, пододвинул к себе лист и быстро написал что-то. Затем достал из мешочка на поясе свою личную печать, подышал на нее и приложил к листу. А потом насыпал из песочницы мелкого песку и промокнул чернила.
— Вот. — Он протянул Потапу лист. — Завтрева пошлешь гонца в Новгород к Касселю.
Потап принял лист, покосился на Акима и, решив, что, поскольку тот протянул ему письмо незапечатанным, следовательно, его можно прочитать, приник к листу взглядом. И спустя минуту расплылся в улыбке.
— Ну спасибо, Аким, ну благодарствую.
— Что там? — поинтересовался пан Гонсевский.
— А то, — злорадно сообщил ему Потап, — что ежели все окажется так, как я сказал, то все работы по исправлению будут производиться за счет выплат, что положены твоему Касселю. Вот так-то…
— Ну… не такой уж он и мой, — глубокомысленно заявил поляк.
И все сидящие за столом расхохотались.
До Верхотурских заводов Аким добрался уже в начале апреля. Где-то уже вовсю звенела капель, текли ручьи, и земля выставляла на свет божий свою черную спинку, покамест еще не покрывшуюся свежей зеленой шерсткой, а здесь еще стояли такие морозы, что по ночам трещали деревья.
Начальник пороховой розмысловой избы Ерофей Подлящин встретил его с крайне довольным видом.
Аким усмехнулся:
— Никак сумел?
— А то ж! — отозвался Ерофей и удовлетворенно улыбнулся.
Еще три года назад государь велел пороховых дел розмыслам измыслить, как сделать так, чтобы весь порох, коий из государевых пороховых мельниц выходил, как можно более одинаков был. А то уж больно шибко одна партия от другой отличалась. Иной раз разброс чуть не в три деления мерной линейки выходил![41] А сие означало, что ружья надобно было снаряжать навеской пороха, рассчитанной на самый сильный заряд, дабы, ежели он таким окажется, не допустить разрыва ствола. И ежели порох оказывался хуже, как чаще всего и случалось, — то и ружье било также хуже, ближе и слабее. Так что прицельная стрельба до того момента, как стрельцы приноровятся к этому пороху, оказывалась практически невозможной…
— Пойдем, — потянул его за собой Ерофей, — успеешь еще свою дуру громоздкую посмотреть.
Аким усмехнулся и двинулся за Ерофеем. И действительно, успеет…
Спытанная изба пороховых розмыслов располагалась за дальним оврагом. Аким с Ерофеем подъехали к ней на заводских розвальнях.
— Вот, — гордо произнес Ерофей, когда они вошли, — вот, гляди. Семь разных пробных заводов сделали. С трех селитерных обозов. И уголь тоже с разных порубок. А разница всего в полделения.
Аким уважительно покачал головой. Что и говорить — молодцы…
Тут в дальнем конце спытанной избы что-то грохнуло, и оттуда повалил едкий дым.
Ерофей подпрыгнул и кинулся туда.
— Дёмка! — послышался из-за клубов дыма его разъяренный голос. — А вот я тебя ужо, шельмец! Сколько раз говорено — брось свои глупые придумки!
Аким покачал головой и двинулся в ту же сторону. Ох, Ерофей, ну сколько раз говорено и им, и государем — розмыслы для того и надобны, чтобы всякие глупые придумки… ну или каковые кажутся глупыми, спытывать и чего полезное в них отыскивать.
— Ну что тут у вас? — потирая слезящиеся глаза, спросил он.
— Да Дёмка, — сердито кашляя, досадливо пояснил Ерофей, — розмысл мой младший. У нас же тут китайска бумагоделательна мельница устроена. Так вот среди тех китайцев, что на ней работают, отыскался один искусник, коий всякие потехи огненные делать горазд. Вот с им Дёмка-то и задружился. А тот его своими россказнями совсем с толку сбил. Дёмке в голову втемяшилось, что те огненные потехи, кои в небесах лепо взрываются, можно так приспособить, чтобы они не в небесах, а во вражьих рядах взрывались и врагов побивали… Нет, ну придумал же глупость какую!
— И ничего не глупость! — упрямо проворчал парень. — И вообще, у меня нонича почти получилось нужную пороховую смесь подобрать…
— А я тебе говорю — глупость! — снова взъярился Ерофей. — И ежели старший тебе…
— А давно сим занимаешься? — прервав начальника пороховой розмысловой избы, поинтересовался Аким.
Паренек окинул его настороженным взглядом. А Ерофей, мгновенно переменив настрой, кинулся выгораживать подчиненного:
— Да нет. Это он так, балуется слегка. А так он все время над государевым делом трудится. Уголь спытывал разного обжигу…
— А знаешь что, Ерофей, — задумчиво произнес Аким, — а ослобони-ка его ото всех иных дел. Пущай он эти свои огненные потехи попытается до ума довести. Авось что и выйдет из этого путное.
Ерофей вытаращил глаза:
— Да… как же это?
— Ну так ведь с государевым заказом ты вроде как справился? Ничего такого срочного более нет. Так пусть парень и повозится… К тому же я там вам новую вещь привез. Мелкоскоп называется. В стекольной розмысловой избе придумали. У их наконец-то начали стекла увеличительные добро получаться. Так что теперь они и за такие вот штуки принялись. — Он доверительно наклонился к пороховым розмыслам. — Дюже забавная штука. Когда стальной излом под сей прибор подносишь, то кажется, будто с горы на землю смотришь — вместо мелкой зерни скалы да горы видятся…
Молодой экспериментатор тут же встрепенулся:
— А где он? Мне бы уголь березовый в него глянуть…
— Цыц, Дёмка! — оборвал его Ерофей. — Не лезь поперед батьки… сперва сам этот мелкоскоп спытаю, а потом уж посмотрю, кого к ему допустить, понятно?
До своей, по выражению Ерофея, «громоздкой дуры», в первую очередь из-за которой он и ехал сюда, в цареву Уральскую вотчину, Аким добрался только через два часа. Ему пришлось распаковать и собрать этот самый мелкоскоп, а потом еще и учить Ерофея, а также прилипшего к нему Дёмку, да и подтянувшихся к ним со своих рабочих мест еще двоих пороховых розмыслов, как устанавливать линзу, как настраивать зеркальце и как двигать винтом вторую, более мелкую линзу, в кою и надобно было смотреть. Впрочем, как он и думал, от такой затяжки ничего недоброго не случилось. Трое розмыслов под руководством Иринея Акинфиевича, коего, несмотря на то что этому розмыслу исполнилось всего-то двадцать семь годов, все вокруг именовали именно так, спокойно дожидались его в своем сарае. О том, что государев розмысл прибыл в цареву Уральскую вотчину, известно стало еще неделю назад. Так что часом больше, часом меньше…
