– Это вызов?
– Вам по плечу эта задача.
– Да, но иногда мне очень нравится, когда вы ведете себя как повеса.
– Я знаю.
Чандлеру было приятно ощущать, как Миллисент прижалась к нему, словно ища в его объятиях убежища. Ему понравилось, как она без всякого жеманства предложила ему обнять себя и сказала, что никогда по-настоящему не сердилась на него, если он и нарушал границы приличий. Чандлер не сомневался, что сейчас Миллисент находится там, где ей и следует находиться – в его объятиях.
– Сегодня вы доказали, какая вы смелая. На меня произвело сильное впечатление то, как вы боролись с леди Хиткоут.
– Это была не столько смелость, сколько уверенность. Я не была бы так напориста, если бы не была уверена, что виконтесса под юбкой что-то прячет. Но если бы вы меня не поддержали, она просто отмахнулась бы от моих требований.
– Вы преувеличиваете важность моей поддержки.
Миллисент вздохнула, уткнувшись в тепло его фрака.
– Мне все еще трудно поверить, что леди Хиткоут оказалась светским вором. По приезде в Лондон я столько времени провела с ней.
–Очень печально, что этой женщине пришлось прибегнуть к воровству, чтобы поправить свои дела.
– А вы верите, что виконт ни о чем не догадывался, как он это угверждает?
– Думаю, что да. Когда виконтесса вынула из кармана серебряный чайник, лицо у него буквально посерело. И в конце концов, он ведь настаивал, чтобы она доказала, что ничего не прячет.
Чандлер прижал Миллисент к себе и поцеловал ее в макушку. Карета двигалась быстро. Ему хотелось повернуть девушку к себе и осыпать поцелуями и ласками, но, помня о ее ране, Чандлер вел себя спокойно.
– Надеюсь, виконтесса расскажет полиций всю правду, и вещи, которые она украла, будут найдены. Я знаю, как вам хочется вернуть своего ворона.
Но почему-то ворон уже не казался Чандлеру таким важным.
– Я уверен, что она не стала бы говорить об этих вещах, если бы их у нее не было.
– Нет, вы только представьте себе: она украла драгоценности, картину, вашего золотого ворона, а потом вдруг поняла, что не знает, как их можно продать.
Чандлер коротко рассмеялся.
– Нам повезло, что она не обратилась к ростовщикам, чтобы те нашли покупателя.
– Да.
Карета остановилась. Чандлер открыл дверцу и спрыгнул на землю. Он внимательно осмотрел обе стороны улицы и только потом помог Миллисент сойти, накинув ей на голову свой плащ, так что если бы кто-то и оказался поблизости, то не смог бы ее узнать. Он велел кучеру ждать, чтобы потом отвезти Миллисент домой.
Уинстон открыл дверь особняка, и они быстро вошли. В передней гостиной горел свет, поэтому Чандлер провел Миллисент туда и помог ей снять плащ.
– Уинстон, мисс Блэр поранилась.
Камердинер шагнул вперед.
– Что я могу сделать, сэр? Позвать врача?
– Нет, – одновременно сказали Чандлер и Миллисент, а Чандлер добавил:
– Не думаю, что это настолько серьезно, чтобы требовалось вмешательство врача. Принесите воды, салфетку и мазь.
– Слушаю, сэр, – сказал Уинстон и сразу же отправился за медикаментами.
– Садитесь вот сюда. – Чандлер зажег лампу, стоявшую на столе у небольшого диванчика. Потом подошел к буфету и налил два бокала бренди.
Один он подал Миллисент.
– Выпейте вот это. Вам станет лучше.
– Благодарю вас. – Она взяла бокал и сделала глоток.
– Вам не холодно? Я могу развести огонь.
– Нет, мне хорошо. Право же, не было никакой необходимости привозить меня к вам в дом, но я рада, что вы это сделали. Если только это ненадолго. Мне нужно поторопиться. Мне бы очень не хотелось, чтобы рассказы о сегодняшнем вечере дошли до леди Беатрисы прежде, чем я вернусь домой.
Чандлер все еще стоял, глядя на нее.
– Я уверен, что этого не произойдет.
– Вот, сэр, – сказал Уинстон, внося серебряный поднос, на котором стояли миска с водой и баночка с мазью и лежала салфетка.
Камердинер поставил поднос на круглый столик палисандрового дерева, стоящий рядом с диванчиком.
– Благодарю вас, Уинстон.
– Да, сэр. Могу я сделать что-нибудь еще?
– Нет. Теперь я сам обо всем позабочусь. Покойной ночи.
– Очень хорошо, сэр. Покойной ночи. – И Уинстон вышел, закрыв за собой дверь.
– Он, кажется, знает свое дело, – сказала Миллисент.
– Знает. – Давным-давно Чандлер сказал Уинстону, что слова «покойной ночи» означают, что больше к нему не следует входить в этот вечер.
– Вам стало лучше после бренди? – спросил он, садясь рядом с Миллисент.
– Да. – Она улыбнулась. – В третий раз говорю вам, что я чувствую себя нормально и вполне успокоилась. Даже голова почти прошла. Не нужно больше спрашивать.
– Хорошо. Давайте промоем рану.
Чандлер окунул салфетку в холодную воду и осторожно смыл кровь с раны и с кожи вокруг нее. Его лицо было совсем рядом с лицом Миллисент, и Чандлера так и подмывало поцеловать ее, но он молча и ласково ухаживал за девушкой. Когда он спросил, не больно ли ей, она молча покачала головой и сидела смирно, пока он накладывал мазь на рану.
– Ну вот. Готово. К счастью, все не так страшно, как я думал. Когда заживет, не будет даже шрама. Допейте бренди.
– Благодарю вас, – кивнула Миллисент.
Чандлер взял поднос и отнес его на стол, стоявший у окна.
– Приятно знать, что я выживу.
Чандлер вернулся к диванчику и снова сел рядом с Миллисент; гораздо ближе, чем следовало, взял свой бокал и сделал еще один глоток янтарного напитка, так похожего цветом на глаза Миллисент. Он не знал, бренди ли это согрело его или присутствие Миллисент у него в доме. Его вдруг охватило огромное желание обнять ее. Не стоило отсылать Уинстона спать. Быть наедине с Миллисент – это слишком большое искушение.
– Да, и доживете вы до той поры, когда будете рассказывать внукам, как вы обнаружили светского вора. У вас, быть может, все же останется небольшой шрам, так что будет доказательство вашего геройского поступка.
Миллисент рассмеялась.
– О, вы действительно представляете это событие гораздо более рискованным, чем то было на самом деле, но не забывайте, это вы первый заметили, что с юбкой леди Хиткоут не все в порядке.
Чандлер улыбнулся и провел тыльной стороной ладони по ее шеке.
– Нет, нет. Вся заслуга принадлежит вам, и ваше ранение – лучшее тому доказательство.
– Завидуете? – пошутила она.
– Ради вас я бы согласился на любое увечье. Я не хочу, чтобы с вами что-то случалось.
Ее лицо вдруг стало серьезным.
– Чандлер, могу я попросить вас кое о чем?
– Конечно. О чем хотите.
– Вы будете сегодня меня любить?
«Все, кроме этого!»
От этих слов у него похолодело в груди. Она, конечно, не знает, о чем говорит. Лучше пусть и дальше все идет в шутливом тоне. Она вызывает у него слишком большое желание, чтобы перейти на серьезный тон.
