Оба раза гуманитарная интеллигенция создавала Литовскую республику на основе этнического национализма, изначально формировавшегося на замкнутости и глухой оппозиции к другим культурным влияниям в своем регионе. При этом дважды строители национального государства пытались провозгласить его историческим преемником Великого княжества Литовского.
Именно это обстоятельство объясняет совершенно дикую и, казалось бы, невозможную в природе смесь постимперского синдрома с махровым национализмом и ксенофобией у литовских политиков. Причем геополитическим мессианством в странах бывшего СССР активнее всех занимаются как раз махровые националисты-консерваторы. Миссионерская проповедь либеральных ценностей и открытого общества в Белоруссии, Украине или странах Закавказья у них каким-то непостижимым образом сочетается со шпиономанией, «охотой на ведьм», цензурой и всевозможными запретами у себя на родине.
Вероятное объяснение этого парадокса всё то же: обращение к образу Великого княжества Литовского при формировании литовского национального государства. При этом национальная интеллигенция, создавшая литовскую нацию и Литовскую республику, смогла использовать лишь эффектную внешнюю сторону средневековой империи, располагавшейся на территориях сразу четырех современных государств. Эта интеллигенция неизбежно вынуждена была проигнорировать внутреннюю сущность Великого княжества Литовского: мультикультурного, многонационального и веротерпимого государства, под власть которого в силу этих качеств охотно переходили многие земли и народы.
Теперь же опереться на былую славу и мощь этого имперского проекта, объявить себя его наследником пытается государство, созданное на тщательном и педантичном выделении свой этнической идентичности из культур соседних польского, русского, немецкого, белорусского народов.
В результате и получается уже упомянутый парадокс: статуса регионального лидера, несущего в европейскую часть постсоветского пространства свет демократии, свободы и прав человека, отчаянно добивается замкнутая, ксенофобская, одержимая припадками паранойи и переругавшаяся с соседями страна — «осажденная крепость».
2. Литовская диалектика: Вильнюс и Каунас, социал-демократы и консерваторы
Во всех трех Конституциях довоенной Литовской республики было особо прописано, что столицей Литвы является город Вильнюс. Но это была выдача желаемого за действительное — Вильно тогда был захвачен Польшей, и фактической столицей литовского национального государства оказался Каунас. Вильнюс стал столицей Литвы в тот период, когда сама Литва стала участницей наднационального советского проекта — Литовской ССР.
Это обстоятельство окончательно сделало Вильнюс и Каунас двумя главными центрами литовской истории и современности, являющимися по ряду ключевых вопросов альтернативой друг другу.
По данным всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года, только 2 % населения Вильно были литовцами. Большинство горожан составляли евреи (40 %), на втором месте — поляки (31 %), за ними шли русские (20 %) и белорусы (4 %). Бывшая столица Великого княжества Литовского к моменту провозглашения независимости Литвы была крайне многонациональным городом. Предреволюционный Вильно был интеллектуальным центром литовского национализма, но также он был центром национализма белорусского и превратился к тому времени в один из важнейших городов польской истории и культуры. Связано это с тем, что город находился на стыке культурных ареалов сразу трех народов (сейчас Вильнюс, соответственно, находится в приграничье трех национальных государств), и все три соотносили с ним свои воспоминания о Речи Посполитой и Великом княжестве Литовском.
Как уже говорилось, после провозглашения Литовской республики Вильно был занят польскими властями, и временной столицей Литвы стал Ковно — Каунас.
За два десятилетия столичного положения этот провинциальный губернский город стал источником и центром литовского этнического национализма, коим он и является до сих пор.
В момент провозглашения независимости Ковно был так же многонационален, как и Вильно: абсолютное большинство горожан составляли поляки и евреи. Сейчас Каунас является одним из самых моноэтничных городов Литвы — литовцы составляют 93 % населения. За годы первой независимости население Каунаса увеличилось вдвое за счет притока литовских переселенцев с хуторов; кроме того, литовцы стали доминировать в этнической структуре за счет эмиграции и принудительной ассимиляции поляков. Именно в этот период литуанизация стала официальной государственной политикой — поляков принуждали указывать в паспортах литовскую национальность, отдавать детей в литовские школы, а не желавших ассимилироваться преследовали вплоть до польских погромов.
Разумеется, это было связано не только с тем, что бывшие батраки стали хозяевами, а их бывшие хозяева — национальным меньшинством, но и с тем, что Польша захватила Виленский край.
Это обстоятельство многократно усиливало органическую литовскую полонофобию, окончательно превращая её в официальную государственную идеологию, наряду с противодействием «большевистской угрозе».
«Для кампании освобождения Вильнюса было характерно убеждение, присущее литовскому национальному дискурсу, об экзистенциональной необходимости Вильнюса, а также волевое стремление политической элиты использовать акцию освобождения Вильнюса как идею сплочения этнической общины. Так или иначе, благодаря этой пропагандистской кампании литовское общество осознало Вильнюс как неотъемлемую часть литовского мира и настоящую столицу Литвы. Современники писали, что гимн СОВ „Эй, мир, мы без Вильнюса не успокоимся“ стал вторым гимном Литвы», — пишет историк Дангирас Мачюлис.
Вильнюсский вопрос и ненависть к «красным» сформировали особую политическую субкультуру Каунаса, которая пережила несколько десятилетий советского проекта в Литве и вышла из общественного «подполья» в конце 1980-х годов в виде «Саюдиса», восстановившего довоенную государственность именно на основе каунасской субкультуры.
Отличительные черты этой субкультуры: этнический национализм, полонофобия, антисоветизм и антикоммунизм (в дальнейшем развившиеся в русофобию, причем в литовском случае — в ненависть не столько к русским как к народу, сколько к России как государству), постимперский синдром с фантомными болями по утерянному Великому княжеству Литовскому при заведомо неубедительных попытках доказать свою преемственность с ним и гуманитарная интеллигенция в качестве главных носителей и распространителей субкультуры. На неформальном уровне влияние каунасской интеллектуальной элиты сохранялось всё время советской власти. Их идеи имели мощную базу социальной поддержки: традиционное общество запада Литвы, населенного исключительно литовцами, органически придерживающееся национал-консервативных взглядов, чуждое всех вешних веяний, в частности, чуждое советской модернизации Литвы.
В Западной Литве действовало наиболее ожесточенное движение «лесных братьев» — партизан-националистов, выступавших против коллективизации литовской деревни. Соответственно, именно там чаще всего были советские репрессии против враждебного населения, и там же произошли самые массовые депортации «классово чуждого элемента» в Сибирь.
В результате Каунасский край превратился в цитадель литовского антисоветизма. Благодаря перестройке этот антисоветизм получил свой исторический шанс выбраться из «подполья» в публичное пространство. Выходцы из Каунаса во главе со своим лидером Витаутасом Ландсбергисом составили кадровое ядро «Саюдиса». Первоначально основанный в 1988 году, «Саюдис» (Sajudis по-литовски — движение) из интеллигентского движения в поддержку горбачевских реформ («Литовское движение за перестройку») очень быстро превратился в массовое сепаратистское движение, объединившее в своих рядах около 180 тысяч человек и внесшее решающий вклад в выход Литвы из состава СССР и восстановление досоветской государственности.
Лозунги «Саюдиса» в конце 1980-х — начале 1990-х покорили не только Каунас и его окрестности, но и всю Литву. Включая Вильнюс — столицу советской Литвы. Хотя Вильнюс развивался по совсем иному пути.
Пребывание в составе Польши, а затем в качестве столицы Литовской ССР позволили сохранить многонациональный состав и мультикультурный характер города — советский интернационализм для республиканских властей исключал попытки принудительной ассимиляции.
Хотя при Советах Вильнюс по национальному составу стал в первую очередь литовским городом.
Самому заветному обретению древней имперской столицы Литва была обязана Советскому Союзу — передача Литовской республике Виленского края стала важнейшим условием соглашения между Иосифом Сталиным и литовским президентом-диктатором Антанасом Сметоной. Правда, Сталин не отдал Литве Малую Литву, оставив Караляучюс/Кенигсберг/Калининград за Россией. Зато Литовская ССР получила в свой состав Клайпеду, с XIII века и до Первой мировой войны называвшуюся Мемель и принадлежавшую Германии.
