Секунду спустя все четыре метательных кинжала, висящих у него за поясом, полетели к цели, прочертив в воздухе четыре стальных линии, соединяющих Гер-фегеста и Ламерка. Еще секунду спустя Ламерк, пораженный одновременно в сердце, правую руку, левый глаз и пах, упал на пол Нефритового зала, харкая кровью.
Герфегест был вне себя от ярости. «И этот человек, назвавший Конгетларов негодными трусами, а себя освободителем Синего Алустрала от наемных убийц, бросает кинжал в затылок воину, стоящему над телом поверженного врага!» Герфегест стремительно приблизился к Ламерку и снес ему голову. Быстрее, чем успел понять, что этого делать не следовало.
Когда он повернулся к Дюжине Сильнейших, он увидел, что положение далеко от того, каким он справедливо мнил его себе еще минуту назад. Разумеется, Ламерк сделал то, о чем тайно мечтал любой из Дюжины Сильнейших. Сколь бы подл ни был бросок кинжала в спину, он отвечал велениям сердца многих Гамелинов. Теперь для дальнейшей сечи был найден подходящий повод. Ламерк подал сигнал к бунту, и его сигнал был понят верно.
Вид обессиленной магическим действом госпожи Харманы придал Сильнейшим наглости, и они, только что присягавшие Герфегесту на верность, преклоняя перед ним колени, схватились за мечи. Хармана полулежала на троне и уже не видела ничего из того, что происходило. Остатка ее силы хватило лишь на то, чтобы дождаться победы Герфегеста. Ветер Вечности овевал ее лицо. Глаза ее были закрыты, а в лице не было ни кровинки.
Герфегест снова поднял меч. Неужели снова битва? Выходит, пока он не покончит со всей Дюжиной Сильнейших, не видать ему покорности Дома Гамелинов?
Двое самых молодых выступили вперед. «Что ж, значит они будут первыми во втором круге смерти», – вздохнул Герфегест, становясь в оборонительную стойку и отходя к стене, чтобы обезопасить свой затылок от метательных кинжалов. Но тут двери Нефритовой гостиной распахнулись и внутрь вошел, а точнее влетел подобно морскому бризу, юноша, которого Герфегест узнал тотчас же. «Никогда не забывается лишь первая женщина. Но всякий противник помнится до смерти», – так говорили Лорчи, и в этом Герфегест был с ними согласен. Он сразу вспомнил красивое лицо Артагевда, которое ничуть не проиграло после того, как Герфегест сломал ему нос рукоятью меча.
Артагевд был горяч и несдержан. Он был юн и слишком красив для того, чтобы быть по-настоящему хорошим бойцом. Но он был умен и сразу сообразил, о какой участи для Герфегеста молят Путь Стали Гаме-лины.
– Остановитесь! – вскричал Артагевд, вставая на пути между Герфегестом и Гамелинами и обнажая свой изукрашенный орнаментом клинок. – Этот достойный муж спас мне жизнь в Наг-Киннисте. Если кто-нибудь решит померяться с ним силой, пусть имеет в виду – я буду на стороне Конгетлара.
16
Среди Дюжины Сильнейших, которая теперь обратилась восемью колеблющимися вельможами, не нашлось желающих сражаться с блистательной парой, какую являли собой порядочно утомленный Герфе-гест и свежий и наглый Артагевд.
– Мы нижайше просим прощения у тебя, Герфе-гест Конгетлар, – сказал толстяк в малиновой мантии с пряжкой из черного сердолика. – Ламерк был самым знатным из нас, пока не появился Артагевд. Ярость замутила наш разум, ибо заведено у Гамелинов так: делать то, что делает самый знатный. Ламерк бросил кинжал, и мы, словно бессловесное стадо, последовали его примеру. Но теперь Артагевд старший среди нас. Его слово значит для нас очень многое.
«Люди Алустрала», – процедил сквозь зубы Гер-фегест, отирая пот со лба.
– Что здесь происходит? – осведомился Артагевд, опуская меч уже после того, как клинки присутствующих заняли свои места в глубине богато изукрашенных ножен. Он смотрел на обезглавленное тело Ла-мерка и на отходящего в земли предков Матагевда в полном непонимании.
– Мы всего лишь преклоняли колени перед новым Хозяином нашего Дома, – ответствовал Артагев-ду тот, что в желтых одеждах. – Госпожа Хармана пожаловала ему Перстень. Ты, Артагевд, можешь зреть голову нашего прежнего господина Стагевда в «мертвой корзине», которая стоит у подножия трона нашей госпожи.
Артагевд озадаченно вздохнул. Бросил на лежащую на троне Харману взгляд, исполненный нежности и сочувствия. Потом он спросил:
– Кого же госпожа Хармана желает видеть новым Хозяином Дома?
Воцарилось неловкое молчание. Не найдя ничего лучшего, Герфегест подошел к Артагевду и показал правую руку. Перстень Гамелинов горел на его указательном пальце, словно бы пойманная в кристальную ловушку капля лунного сияния. Артагевд склонил взгляд долу. Он понял все. В этот момент он пожалел о» том, что взял в подарок от Герфегеста жизнь. Не будь Герфегеста, новым хозяином Дома Гамелинов стал бы он, Артагевд.
– Я не добивался этого перстня, Артагевд, – сказал Герфегест. – Но слово вашей госпожи – закон не только для людей Дома Гамелинов.
17
Хармана не дышала. Герфегест держал ее холодные руки и целовал их, пытаясь возбудить в ней дыхание жизни. Магия – слишком опасная штука для того, чтобы использовать ее часто. Магия Стали, к силе которой воззвала Хармана для того, чтобы укротить неповиновение своих вассалов, унесла все ее силы без остатка.
Стагевд был мертв. Некому было поддержать ее. Невидимая линия, которая связывала его сердце и сердце Харманы, оборвалась. Герфегест, как бы сильно он ни любил Харману, не мог восстановить ее сил. Он не знал, что делать. Он был сведущ в Пути Ветра, но не в Пути Стали, который лишь грубые вояки вроде Матагевда называли Путем Правды.
Дюжина Сильнейших стояла вокруг трона своей госпожи, взявшись за руки, и произносила заклинания, призывающие душу Харманы вернуться в тело. Но, судя по результатам, что-то они делали неправильно. Торвент сидел у края тронного возвышения, уронив голову на колени. Его губы шептали искупительные молитвы. Герфегест чувствовал себя обессиленным и беспомощным. «Пожалуй, будь жив Стагевд, он в два счета привел бы госпожу в чувство», – вот о чем думали сейчас Сильнейшие. Вот о чем думал сейчас Герфегест.
– Ты – Носящий Перстень. Ты должен сделать что-нибудь, – тихо сказал Артагевд. В его глазах было столь много скорби, что Герфегест тотчас же догадался – не только весть о смене Хозяина Дома и не только мертвенная слабость Харманы делали его печальным. Красивый, словно мраморное изваяние крылатого бога, юноша был безответно влюблен в Харману и страшно ревновал ее к Герфегесту. «Как ему горько, должно быть, называть меня Носящим Перстень», – подумал Герфегест без всякой тени злорадства.
Хармана не умрет – это Герфегест знал абсолютно точно. Но сколь долго пролежит она без дыхания, бледная и прозрачная, словно сотканная не из плоти, а из стальных нитей и хрусталя, он не знал. Два месяца? Год? Три четверти Вечности? Герфегест помнил о том, сколь часто маги могут впадать в оцепенение на долгие годы. Он не хотел ждать годы. Он хотел видеть Харману, озаренную земным светом. Харману с румянцем на лице. Харману, чьи глаза переливаются всеми красками любви и жизни. Но он не знал, что делать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
