Девушка страшно сконфузилась, и я пожалел о своей резкости и хотел было обратиться к ней с более ласковыми словами, но она перебила меня.
— Пощадите меня, сэр, — сказала она, — я знаю все, я так несчастна, если бы мне удалось найти хоть какое-нибудь место, чтобы зарабатывать хлеб, я не осталась бы здесь ни минуты, так как здесь мне очень, очень тяжело.
В эту минуту послышались шаги возвращающихся охотников, и бедная девушка поспешила оставить комнату.
Господин Куртенэ сообщил мне, что, по его мнению, пастор готовит какую-то новую плутню, так как только что отправился в душегубке за реку. После истории с сумками от этого молодца можно было ждать всего; ввиду этого мы решили быть настороже, пододвинули наши кровати к окнам и легли не раздеваясь.
Чтобы скоротать время, мы разговаривали о капитане Финне и техасцах. Господин Куртенэ рассказал мне о случае кражи негров тем самым генералом Джоном Мейером, о котором так много рассказывал мой товарищ по путешествию через Техас, богослов. Однажды зимою мистер Куртенэ, возвращаясь с востока, был задержан в Венсенне (Индиана) глубокими снегами, которые на несколько дней сделали дороги непроезжими. Тут он увидел стадо овец прекрасной породы, которую решил завести на своей ферме, и узнав, что капитан собирается, как только пройдет лед, отправиться вниз по реке на большом дощанике, условился с ним насчет доставки дюжины овец на его плантацию, немного ниже устья Огайо, по ту сторону Миссисипи.
Два месяца спустя Мейер доставил овец и получил условленную плату. Затем он попросил разрешения остановиться на земле господин Куртенэ, так как его барка потерпела серьезные повреждения и требовала починки, которая должна была продлиться не менее пяти, шести дней. Господин Куртенэ разрешил Мейеру и его людям воспользоваться кирпичным сараем и приказал своим неграм доставлять им картофель и овощи.
Три или четыре дня спустя негры сообщили ему, что генерал толковал с ними, называл их дураками за то, что они остаются в рабстве, уверял, что они могут быть такими же свободными, как белые люди, и что если они отправятся с ним вниз по реке, то он отвезет их в Техас, где будет платить им по двадцати долларов в месяц за работу.
Куртенэ посоветовал им сделать вид, будто они согласны на его предложения, и указал, как действовать дальше. Затем он разослал письма к соседям, пригласив человек двадцать приехать к нему на плантацию, захватив с собой бичи, для которых найдется дело.
Кончив починку, Мейер явился поблагодарить за гостеприимство и сообщил, что намерен отплыть завтра утром. Ночью, когда, по его соображениям, все в доме улеглись спать, он отправился с двумя сыновьями на пустырь, где должны были собраться негры, согласившиеся бежать с ним. Он нашел полдюжины негров и, посоветовав им соблюдать тишину, приказал следовать за ним к барке; но, к своему удивлению, убедился, что пустырь окружен толпою других негров и белых, вооруженных страшными бичами из буйволовой кожи. Догадавшись в чем дело, он пустился наутек, но было уже поздно.
Генерал и его сыновья, без сомнения, привыкли к подобным сюрпризам, так как увертывались от ударов с изумительной ловкостью, но при всем том на их долю выпала жестокая порка, пока они успели добраться до берега, находившегося на расстоянии четверти мили. Тщетно они орали, ругались и молили о пощаде: удары сыпались немилосердно, особливо со стороны негров, которые, испытав на себе силу бича, с особенным удовольствием хлестали белых.
Наконец, доблестный генерал и его почтительные сыновья, изнемогая от ударов, добрались до барки, обрезали канат и отплыли на середину реки. С тех пор генерал Мейер, когда ему случалось бывать в этих краях, всегда проплывал мимо плантации ночью, придерживаясь противоположного берега.
Я сообщил господину Куртенэ все, что мне было известно о генерале Мейере. Во время моего рассказа наше внимание было привлечено каким-то шумом подле конюшни, находившейся на дворе против наших окон. Мы подозревали, что дело идет о попытке украсть наших лошадей, и Куртенэ, взяв мое ружье, поместился у окна, так чтобы видеть двор, через который воры должны были прогнать лошадей.
Мы прождали еще минут пять, а затем Куртенэ предложил мне занять его место, сказав:
— Если увидите кого-нибудь на дворе с нашими конями, стреляйте. Я же пойду вниз и попытаюсь захватить мошенника; я замечаю какую-то возню у конюшни и подозреваю, что пастор хочет отогнать наших лошадей в болото, где ему нетрудно будет отыскать их впоследствии.
Он направился к двери, но едва успел взяться за ручку, как раздался ужасающий вопль, а за ним громкое ржание, в котором я узнал ржание моего коня. Схватив пистолеты и ножи, мы поспешили во двор. Мы нашли наших двух лошадей и третью, принадлежавшую одному из охотников, подле конюшни; они были связаны гуськом, так чтобы их мог вести один человек. Только первая была взнуздана, а последняя, именно моя, находилась в состоянии страшного возбуждения, как будто с ней случилось что-то необычайное. Продолжая наши поиски, мы нашли тело молодого человека, страшно изуродованное: грудь его была совершенно вскрыта, так что сердце и внутренности выпали наружу.
По-видимому, мой верный конь, еще в Техасе проявивший неохоту расставаться со мной, нанес вору страшный удар, отбросивший его шагов на пятнадцать в виде изуродованного трупа.
Между тем на шум явились другие охотники, добыли фонари, и мы узнали в убитом старшего сына пастора, который недавно женился и поселился на восточном берегу Сент-Френсис. Вскоре явился и сам пастор, но не из дома, а с противоположной стороны, одетый, как накануне: очевидно, он не ложился в постель в эту ночь.
Узнав о печальном происшествии, он стал бесноваться и клясться, что проклятый француз и его проклятая лошадь поплатятся за это жизнью. Но Куртенэ подошел к нему и сказал:
— Придержи язык, негодяй! Полюбуйся на дело своих рук, потому что ты виновник этой смерти. Ты для того и переправился через реку, чтобы заставить своего сына помочь тебе украсть лошадей. Ни слова, ты меня знаешь, посмотри на своего первенца, подлый человек! Пусть эта смерть будет началом долгой цепи несчастий для тебя, и пусть последним звеном этой цепи будет виселица, которой ты заслуживаешь!
Пастор не отвечал ни слова, даже когда жена принялась упрекать его сквозь слезы:
— Я предупреждала тебя, — говорила она, — и вот мы дожили до беды, и я боюсь, что дальше будет еще хуже. В несчастный день я встретилась с тобою, и в несчастный день родился этот ребенок.
Я пройду молчанием окончание этой печальной сцены. Все мы сочувствовали матери и бедной девушке, которая была в отчаянии. Оседлав лошадей, Куртенэ и я уехали, а другие охотники остались ждать следователя, которого мы обещали прислать. Чтобы найти его, нам пришлось свернуть с большой дороги; проехав несколько миль, мы отыскали его дом, разбудили хозяина и, сообщив ему о происшествии, переправились на восходе солнца через реку.
