1) Еще раз вскрыть гроб в Петропавловской крепости – в присутствии духовных лиц и криминалистов, со строгим соблюдением соответствующих юридических процедур, с видеосъемкой. Крайне маловероятно, что в гробу будут чьи-то останки, но если они действительно будут, необходимо взять необходимый для экспертизы материал.
2) Точно с такими же строгостями следует взять частицу из мощей Федора Томского, из останков детей Александра I, его брата Николая I, других членов фамилии, а также контрольные частицы из останков других людей (не родственников). Если мощи Федора Кузьмича не сохранились, то можно использовать пряди волос или частички кожи на одежде (если они сохранились в музеях, в архивах).
3) Самый важный этап – генетическая экспертиза (сравнение ДНК), которая должна обнаружить родство, причем частицы для анализа, как и полагается в науке, должны проходить под номерами, чтобы окончательный результат стал известен только после всех анализов.
Убил ли Сухово-Кобылин свою возлюбленную Луизу?[32]
Это было одно из самых загадочных и громких убийств в России. Дело, не раскрытое, по сути, до нынешнего дня, для Московского уголовного розыска стало тяжеленной гирей-висяком.
8 ноября 1850 года в сугробе неподалеку от Ваганьковского кладбища обнаружили труп 30-летней женщины – француженки Луизы Симон-Деманш. Следствие еще не началось, а на устах всей светской Москвы уже было имя убийцы – Александр Сухово-Кобылин, известнейший драматург.
В 1841 году в Париже за ресторанным застольем Сухово-Кобылин познакомился с очаровательной француженкой без определенных занятий, не знавшей, как достойно распорядиться своей неуемной энергией. Он убедил ее уехать с ним в Россию. Желая познать русскую душу, без памяти влюбившись в русского литератора, Луиза прибыла в Москву, где между возлюбленными начался тягостный роман.
Чтобы не обременять себя семейными путами с взбалмошной и ревнивой Симон-Деманш, драматург снял для нее квартиру в Брюсовом переулке. В передней этого особняка полиция и обнаружила в ночь с 8 на 9 ноября кровавые пятна «величиной с тарелку». Хозяин не растерялся и спокойно ответил: «Мой камердинер страдает носовыми кровотечениями».
Следствие длилось несколько лет, писатель отпирался, изворачивался, его увозили то на допросы, то в кутузку, но потом отпускали. По одной из версий к кровавому преступлению Сухово-Кобылина подтолкнул его адюльтерный роман с известной московской дамой И.Н. Нарышкиной. Роман начался будто бы с остроумной провокации самой дьяволицы Нарышкиной: на званом вечере у себя в особняке, заметив француженку, стоящую под окном в поисках повода для скандала с то и дело изменявшим ей Сухово-Кобылиным, она поволокла ничего не подозревавшего ловеласа-гостя к окну и пылко расцеловала по всем канонам водевильного жанра. А вскоре Деманш отправилась на тот свет.
А.В. Сухово-Кобылин
Нарышкина же по дружбе пыталась составить предполагаемому убийце алиби, показав на следствии, что в ночь убийства он был на званом вечере.
Труп несчастной Луизы был ужасен: развороченный висок, перерезанное горло, густо залитое кровью праздничное платье. Драгоценностей убийца не тронул.
Сухово-Кобылин всю вину валил на своего повара, который после нескольких месяцев заточения и пыток (истязали на дыбе, кормили одной селедкой и не давали пить) написал под диктовку подкупленного Сухово-Кобылиным пристава признание в убийстве, обеспечив себе пожизненную каторгу, однако через три года повторное расследование доказало вину драматурга. Многочисленный капитал и связи, прошение о помиловании – письмо мамаши Александру II, подкупы, угрозы, подлоги – и Сухово-Кобылина вновь признают… невиновным.
А дело, возможно, выглядело так. 7 ноября одолеваемая очередным приступом ревности Луиза появилась в доме Кобылина на Страстном бульваре в тот момент, когда там была Нарышкина. Произошла разборка, полная взаимных угроз и оскорблений. Наш герой, недолго думая, схватив тяжелый подсвечник, запустил им в висок ревнивице. А на всякий пожарный, как сейчас бы отметили в газетной хронике, сделал «контрольный» перерез горла. Затем он приказал слугам оттащить тело усопшей подальше от дома, что и было выполнено. Полы в доме вымыли, подсвечник водрузили на место. Старинный фамильный подсвечник с монограммой «С-К» в 1992 году ушел на одном из аукционов за бешеные деньги.
Пирогов умирал голодной смертью[33]
Пройдя несколько десятков ступенек по крутой лестнице вниз, оказываешься в прохладном и полутемном помещении. Светильники выхватывают из полумрака герметичный саркофаг из стекла, сделанный на одном из военных заводов Москвы, а в нем – гроб. На таком необычном смертном одре вот уже более ста лет покоится тело всемирно известного ученого, легендарного военного хирурга, героя Крымской войны 1853—1856 годов Николая Пирогова. Все эти годы он лежит в своей усыпальнице в мундире тайного советника Министерства народного просвещения Российской империи.
Уникальность некрополя Пирогова – неоспорима. Во-первых, ни в одной стране мира, где нынче покоятся забальзамированными тела исторических деятелей – Ленина, Хошимина и Ким Ир Сена, – нет примера столь длительного (более ста лет) сохранения в «нормальном» состоянии останков. Во-вторых, речь идет о мавзолее, который был создан в глухой провинции, в имении покойного – селе Вишня Винницкой губернии.
Как же удается столько лет сохранять тело человека, впервые в мире применившего эфирный наркоз при хирургических операциях, автора знаменитой книги «Основы общей военно-полевой хирургии»? Этот вопрос до сих пор остается открытым.
И зная некоторые детали из истории его болезни и смерти, подробности процесса бальзамирования в студеном декабре 1881 года, невольно восхищаешься талантом ученика Николая Ивановича – Давида Выводцева. Он забальзамировал, между прочим, в свое время тела умерших в Санкт-Петербурге послов США и Китая, чтобы их можно было доставить на родину.
Именно книга Д. Выводцева «О бальзамировании», которую благодарный ученик подарил своему учителю, и заставила жену Пирогова Александру Антоновну еще при жизни мужа, умиравшего от неизлечимой болезни, принять решение о сохранении его тела. «Милостивейший государь Давид Ильич, – пишет она письмо Выводцеву, – извините великодушно, если я Вас обеспокою моим печальным известием… Не сочтете ли Вы за труд, когда Господу Богу будет угодно призвать к себе Николая Ивановича, приехать в с. Вишню и набальзамировать его тело, которое я хотела бы сохранить в нетленном виде для меня и потомков». Выводцев дал согласие, написав супруге Пирогова, что для этого нужно приготовить спирт, глицерин, тимол…
Н.И. Пирогов. Фото 1855 г.
Когда 5 декабря 1881 года Н. Пирогов скончался (Святейший Синод уже дал согласие жене на то, чтобы не предавать Николая Ивановича земле, как велит христианский обычай), Выводцев приехал в усадьбу. К тому времени из Вены доставили труну, заблаговременно заказанную Александрой Антоновной. В ней, как утверждают сотрудники музея, он лежит и по сей час.
Только на четвертый день после смерти Выводцев приступил к бальзамированию. Ему помогал фельдшер. Процесс, при котором присутствовал священник, длился несколько часов. Когда близким было дозволено войти в комнату, они увидели покойного отца и мужа словно спящим. Таким он сохранялся более шести десятков лет! Вплоть до 1944—1945 годов, когда сразу же после освобождения Винницы от немецких захватчиков по приказу Ворошилова началась подготовка к первой ребальзамации тела легендарного хирурга. Всю войну, к слову, оно находилось в усадьбе, немцы его не тронули.
Любопытны детали, которые говорят о высоком мастерстве Д. Выводцева и уникальности его методики бальзамирования. Он оставил в неприкосновенности и мозг, и внутренние органы. По сей день на теле Николая Ивановича остались следы лишь нескольких надрезов – в области сонной артерии и паха. Используя закон физики о сообщающихся сосудах, ученик Пирогова заполнил под давлением крупные кровеносные артерии покойного особым раствором, который и обеспечил сохранность тела более полувека.
По всей вероятности, такой поразительный эффект достигнут и благодаря тому, что Пирогов был человеком «мелкой кости». Он никогда не страдал тучностью, был всю жизнь худощавым и подтянутым. И что, видимо, тоже существенно – в мир иной он, по сути, ушел от голодной смерти.
Заболел Пирогов неожиданно, когда уже проживал постоянно в своем имении Вишня. В верхней части челюсти образовалась язва. Как оказалось позже – злокачественная.
– При таком заболевании, – рассказывала Галина Семеновна Собчук, директор музея-усадьбы Н. Пирогова, – Николай Иванович не в состоянии был даже просто глотать. Чтобы как-то поддержать жизнь, ему давали небольшие дозы шампанского и сцеженного грудного молока.
