Вежливо, но все же неохотно их провели вниз к жилым комнатам и оставили перед дверью Карлы Маргреты Альсинг.
— Когда соберетесь уходить, сообщите, — сказала сотрудница. — Персонал находится вон там.
Они застали Карлу в море шоколадных конфет и заколок. С длинными растрепанными седыми волосами, в небрежно накинутом кимоно, она напоминала голливудскую актрису, чья карьера не оправдала ее собственных ожиданий. Карла сразу узнала Карла и артистично откинулась назад, успев произнести его имя и сказать о том, как чудесно, что он стоит перед ней. У Вигги манеры взялись не с потолка.
Ассада она не удостоила даже взглядом.
— Кофе? — предложила Карла и плеснула из чайника без крышки в чашку, явно использованную по назначению не раз и не два. Карл огородил себя, но понял всю опрометчивость своего поступка. Тогда он обернулся к Ассаду и протянул чашку ему. Если кому-то сейчас и нужен был холодный настоявшийся кофе, то именно ему.
— Ну, тут приятно, — заметил Карл и оглядел мебельный пейзаж. Золоченые рамы, мебель красного дерева, кованые украшения и парча. Во всем этом никогда не было недостатка в высокопарной сфере деятельности Карлы Маргреты Альсинг. — На какие занятия вам хватает времени? — поинтересовался он, приготовившись прослушать лекцию о том, как трудно стало читать и насколько дурными стали телевизионные передачи.
— На какие занятия? — В ее взгляде появилось отстраненное выражение. — Да, помимо того, чтобы периодически видоизменять вот это…
Она остановилась посреди предложения, пошарила у себя за спиной под подушкой и извлекла оттуда оранжевый фаллоимитатор со множеством мыслимых и немыслимых нашлепок.
— …скоро можно будет вообще ни черта не делать.
Карл хорошо слышал, как позади него задрожала чашка у Ассада в руках.
29
С каждым часом силы постепенно уходили. Она пыталась кричать во все горло, когда смолк звук автомобильного мотора, однако после каждого опустошения легких вновь набрать в них воздух оказывалось все сложнее. Коробки были слишком тяжелыми. Мало-помалу дыхание становилось все более поверхностным.
Она немного повернула правую руку перед собой и слегка поскребла ногтями коробку у своего лица. Один лишь звук шуршащей бумаги давал какую-то надежду. Значит, хоть что-то она еще могла.
Она пролежала так несколько часов, и сил на крик совсем не осталось. Теперь нужно было просто выжить.
Возможно, он еще сжалится над ней.
Спустя пару часов она в подробностях воскресила в памяти ощущение, когда тебя вот-вот задушат. Тут смешивались чувство паники и бессилия и в некоторой степени также облегчение. Не менее десяти раз в жизни она испытала это ощущение. Легкомысленный и недалекий отец усаживался на нее, когда она была совсем крошкой, лишая ее воздуха.
— Ты сможешь освободиться? — всякий раз смеялся он. Для него это было просто игрой, но для нее — настоящим кошмаром.
Она любила своего отца, поэтому никогда не протестовала.
И вдруг в один прекрасный день он исчез. Игры кончились, но облегчение осталось. «Сбежал с какой-то бабенкой», — сказала тогда мать. Ее замечательный, милый папа сбежал с бабенкой. Теперь он возился с другими детишками.
Повстречав своего будущего мужа, она растрезвонила всем и каждому, что он напомнил ей отца.
— Вот уж чего ни в коем случае тебе не пожелаю, Миа, — ответила на это ее мать.
Слово в слово.
Теперь, пролежав целые сутки парализованная коробками, она знала, что умрет.
Она слышала его шаги по ступенькам. Он немного постоял перед дверью в комнату, прислушиваясь, а затем ушел.
Надо было простонать, подумала она. Возможно, в этом случае он решил бы положить всему конец.
Левое плечо совсем перестало болеть. Как и рука, она онемела. Но бедро, на которое приходился основной вес, причиняло ей мучения каждую секунду. В первые часы она обильно потела, охваченная приступом клаустрофобии, но сейчас потеть перестала. Единственной телесной жидкостью, которую она могла зафиксировать, была тонкая струйка теплой мочи, стекавшая по бедру.
Так она и лежала, в луже собственной мочи, пытаясь хоть немного повернуться, чтобы давление на правую коленку, на которой стояли коробки, перераспределилось на бедро. Это ей не удалось, но появилось остаточное ощущение. Точно как в тот раз, когда она сломала руку и имела возможность почесать только внешнюю сторону гипса.
И она принялась думать о днях и неделях, когда они с мужем были счастливы вместе. Первое время, когда он стоял перед ней на коленях и ласкал так, как она желала.
И вот он ее убил. Просто так убил, бесчувственно и без малейшего колебания.
Сколько раз он убивал людей прежде? Она не знала.
Она ничего не знала.
Она сама была ничто.
«Кто вспомнит обо мне, когда я умру?» — подумала она и распрямила пальцы на правой руке, как будто собиралась приласкать своего малыша. Бенджамин не в счет, он еще слишком мал. Конечно, мама. А спустя десять лет, когда мамы уже не будет в живых? Кто же вспомнит обо мне? Никто, кроме того, кто отнял у меня жизнь? Никто, кроме него. Да еще, может, Кеннета.
Помимо самого факта смерти, это было хуже всего. Именно эти мысли заставили ее попытаться сглотнуть, несмотря на пересохший рот, заставили ее истерзанную диафрагму сотрясаться в бесслезных рыданиях.
Всего через несколько лет ее позабудут.
Изредка звонил мобильник. Виброзвонок в заднем кармане давал ей надежду.
После того как звонок замолкал, она в течение часа или двух лежала и прислушивалась к звукам с улицы. А вдруг внизу стоит Кеннет? Вдруг он заподозрил неладное? Он ведь должен был почувствовать. Он же видел, какая дрожь ее охватила, когда они виделись в последний раз.
Она немного поспала и, дернувшись, проснулась, совершенно не чувствуя своего тела. Осталось только лицо. Теперь она вся превратилась в лицо. Сухие ноздри, зуд вокруг глаз, моргание в сумраке. Вот все, что от нее осталось.
Затем она осознала, от чего именно она проснулась. Это был Кеннет или всего лишь ее сон? Она закрыла глаза и внимательно прислушалась. Кто-то находился в доме.
Задержав дыхание, она снова принялась слушать. Ну да, это Кеннет. Она открыла рот, совершая вдох. Он стоял под окном у входной двери и кричал. Звал ее по имени, так что его слышал весь квартал, и она почувствовала, как улыбка растягивает ее губы, и собрала все оставшиеся силы для самого последнего, спасительного крика. Крика, который призовет к действию стоявшего внизу солдата.
И она закричала так сильно, как только могла.
И настолько беззвучно, что даже сама ничего не услышала.
30
Солдаты приехали в поцарапанном джипе поздним вечером, и один из них прокричал, что местные последователи Доу[31] спрятали оружие в сельской школе, и она должна показать, где именно.
У них была лоснящаяся кожа, и они остались непроницаемо холодны к ее уверениям о том, что она не имеет никакого отношения к режиму Самуэла Доу и знать не знает ни о каком оружии.
Рахиль, а точнее Лиза, как звали ее тогда, и ее возлюбленный слышали выстрелы в течение всего дня. Ходили слухи о том, что арьергард тейлоровских «гориллос» шел в кровавое и мощное наступление, поэтому они уже приготовились к бегству. Кто захочет дожидаться, чтобы узнать, пощадит ли новый кровожадный режим людей с их цветом кожи?
Возлюбленный отправился на второй этаж за охотничьим ружьем, и солдаты кинулись на нее, когда она попыталась вынести несколько школьных книг в пристройку. В тот день погорело много домов, она лишь хотела обезопасить себя.
А они оказались тут как тут, те, что весь день напролет убивали и убивали, желающие освободиться от мучительных разрядов, наэлектризовавших их тела.
Они перекинулись парой реплик, которых она не поняла, но язык взглядов был красноречивее. Она оказалась в неправильном месте. Слишком молодая и слишком доступная девушка в пустом школьном кабинете.
Изо всех сил она отпрыгнула в сторону и вскочила на подоконник к открытому окну, где и была схвачена за локти. Они втащили ее обратно и несколько раз как следует пнули ногами, пока она не затихла, лежа на полу.
Какое-то мгновение перед ее лицом мелькали три головы, а затем сверху навалилось два тела.
Чувство собственного превосходства и самоуверенность заставили третьего солдата отставить к стене свой «Калашников», пока он помогал двум товарищам раздвигать ей ноги. Они зажимали ей рот и по очереди вторгались в ее плоть, не переставая истерично хохотать. Она конвульсивно втягивала воздух через слипшиеся ноздри и в какой-то момент услышала, как в соседней комнате вздыхает ее парень. Она опасалась за него. Боялась, что солдаты его услышат и совершат скорую расправу.
Но он стонал совсем тихо. Помимо стонов, не проявляя никакой реакции.
