Владимир кивнул головой Зыбате и, припустив лошадь, помчался к отдалившемуся от них на далекое расстояние Малковичу.
Под стенами Родни
Зыбата, оставшись один, решил воспользоваться предложением Владимира. Он и сам был не прочь побывать в Родне, где находилось теперь столько его друзей; но более всего тянуло его в осажденный город желание повидать обреченного на гибель Ярополка.
Он поспешил сказать о своем намерении Добрыне, который, очевидно, был уже предупрежден племянником.
– Что же, побывай, дело неплохое, – отозвался тот, – посмотри, как там живут, лучше киевского али нет. Ты иди, как стемнеет, там, в передовых дружинах, я скажу, тебя пропустят дозорные.
Зыбата с великим нетерпением дождался вечера.
Наконец вечер настал.
У Зыбаты оказался оседланный конь, и он с удивлением заметил, что чьи-то заботливые руки привязали к его седлу всяких припасов.
«Зачем это?» – подумал молодой воин. Он хотел было оставить припасы, но потом раздумал и решил их взять с собой.
Когда совсем стемнело, он смело пустился в путь.
Дозорные беспрепятственно пропускали его, и вскоре добрый конь вынес Зыбату почти что к самой Родне.
С удивлением увидел бывший начальник Ярополковой дружины, что Родня вовсе не охранялась; ни на валах, ни у рвов не было выставлено стражи.
Он достиг осажденного Детинца без помех. Почти уже у самых ворот до его слуха донесся слабый, едва слышный голос:
– Ежели добрый человек, отзовись!
И перед Зыбатой появилась какая-то тень.
– Кто здесь? – воскликнул молодой воин.
– А ты кто? Как будто из новгородского стана. Уж не к нам ли, в Родню, передаешься?
Звуки голоса показались Зыбате знакомыми.
– Стемид, – воскликнул он, – никак это ты?
– Я, я. А ты-то кто будешь?
– Не узнаешь? Я Зыбата.
– Зыбата? – голос дозорного звучал радостью. – Ты, Зыбата? Быть того не может. Зачем ты к нам?
– Проведать вас.
– Ой, Зыбатушка, посмеяться ты над нами приехал.
– Да что же с вами? Расскажи ты мне толком. – Зыбата соскочил с коня. – Ты мне скажи, Стемид, ведь еще же кто-нибудь есть, кроме тебя?
– Ой, есть, Зыбатушка, есть. Да вот еще кое-как на ногах держусь, а остальные-то многие, пожалуй, и подняться не могут.
– Что же с ними такое?
– Изголодались мы. Не трогает нас Владимирова дружина, не знаю, почему. А лучше, кабы разом ударили. Хуже той беды, которая у нас теперь в Родне, и на Руси никогда не бывало.
– Да что же вышло? Как?
– Так и вышло, Зыбатушка. Ведь налегке пошел наш князь Ярополк сюда из Киева, ничего с собой не захватил. Все здесь найти думал, а здесь-то ничего и нет. Как окружили нас новгородские дружины, так мы, почитай, в день али в два все запасы проели, а теперь вот с голоду мрем. Худо, Зыбатушка.
– Бедные, бедные, несчастные, – воскликнул воин, – и все-таки вы верными князю остаетесь.
– Да как же не оставаться-то? Обещание дали, нужно. Ежели мы да изменим, то что же тогда будет. Ой, Зыбатушка, молю я тебя: не ходи ты к нам, не показывайся.
– Это почему?
– Да боюсь я, как увидят тебя дружинники-то наши, так кто их знает, еще больше духом смутятся, и бросят князя своего. Не ходи ты. Ежели что передать желаешь, так мне скажи.
Сердце Зыбаты так и трепетало от боли; уже по тону, каким говорил эти слова его бывший товарищ, он видел, что в Родне голод свил себе прочное гнездо.
– Вот, – сказал он, отвязывая от седла так неожиданно пригодившиеся припасы, – отдай ты. Мало здесь, ну, сколько есть, а князю поклон скажи. Обидел он меня, а я зла на него не имею.
– Ой, Зыбатушка, – воскликнул Стемид, – вот что я тебе скажу! Ведомо нам всем, что с Владимиром вы большие друзья и при нем ты в ближних людях состоишь; так я тебе одно скажу: хочет наш князь к вашему князю на поклон идти, хочет мира у него просить и милости, сам себя с головой ему выдает. Так поговори ты с Владимиром, может быть, и не поднимет он руки на брата своего.
– Не ищет Владимир головы Ярополка.
– Ой, ой! Он-то не ищет, да другие хотят.
– Кто другие?
– Ой, будто не знаешь?
– Нонне, что ли?
– И Нонне, и Блуд. Что только им Ярополк сделал, понять не могу, а злобятся они на него, и оба они лютые его враги.
– Так что же Ярополк не идет к Владимиру? Ведь ежели бы он с поклоном к брату пришел, так, может быть, и в самом деле милость у него заслужил бы?
– Да, видишь ты, не хочет он, старший брат, младшему кланяться. Хочет Ярополк до конца свою судьбу испытать. Блуд и Нонне задумали Владимиру передаться, а сами князю Ярополку то же советуют, то еще его отговаривают, подбивают в венгерскую землю бежать. А Ярополк им верит. Он не знает, на что и решиться, а все равно ждать не долго. И теперь-то нас новгородские рати голыми руками взять могут, а ежели только князя не будет, так сами передадимся. О-ой, Зыбатушка, прости меня, не гневайся, поспешу я скорее к товарищам с подарками твоими. Они и не знают, какое счастье, привалило. Пир мы устроим, какого и не видывали давно; и Варяжко, друга твоего, позовем, поклон от тебя скажем.
– А дозор-то как же? Разве можно бросать?
– Что дозор, все равно никто сюда не придет, никому мы не нужны. Так поезжай же ты, родимый, обратно.
Голос Стемида дрожал.
Зыбата угадывал, что он ждет не дождется, когда можно ему будет вместе с товарищами приняться за так неожиданно доставшиеся им припасы.
– Ну, прощай, Стемид, быть по-твоему, вернусь я в стан. Варяжко поклон скажи и князю челом ударь.
Повернул лошадь и тронулся обратно от неприветливой Родни.
«Судьба Божия неисповедимая сказывается, – думал он, – никто, как Бог всеведущий, предает Ярополка в руки Владимира, а что из сего будет – не человекам предугадывать. Может, и в самом деле Промысел Божий неведомыми путями ведет новгородского князя: в могилу, в язычество погружен он, а кто знает, не засияет ли через него над всей Русью свет великой Христовой истины?
Темные замыслы
В Родне действительно приходилось очень плохо всем осажденным. Легкомыслие князя особенно поразительно выказывалось в той неосмотрительности, с какой он принял здесь осаду. Трусливый Ярополк загнал здесь сам себя в такую ловушку, из которой, как только появились новгородские войска, не оказалось для него ни малейшего выхода.
Он знал, что дружины Владимира смелы, воинственны, решительны, что если они идут против врага, то думают лишь о том, как бы одолеть его. И вдруг словно какое-то затмение нашло на киевского князя: он вообразил, что Родня настолько неприступна, что новгородские дружины разобьются об нее, как разбиваются волны о неподвижные утесы среди моря.
Ярополк ожидал, что Владимир как придет, так и ударит сразу по крепостце, и не думал даже, что новгородский князь решится на длительную осаду.
Если бы Владимир пошел на приступ, то, очень может быть, силы его и разбились бы о стены Родни. Но он повел осаду, и в результате осажденные, застигнутые за стенами почти что без всяких запасов еды и даже воды, несмотря на близость Роси, очень скоро попали в критическое положение.
Грустный и сильно взволнованный, повернул Зыбата от Родни в свой стан. Зато Стемид, трепещущий от радости, пошел к товарищам, чтобы поделиться с ними подарками их бывшего начальника.
Заботливость Зыбаты была всеми оценена по достоинству.
– Спасибо Зыбатушке, – говорили окружавшие Стемида товарищи, – вот это вождь. Не позабыл в беде своих.
– Христианин он, оттого и не забывает.
– У христиан и враги должны любить друг друга.
– А, может быть, он с умыслом подъезжал-то?
– С каким там умыслом, что за умысел.
– Как с каким. Может, его новгородский князь подсылал, чтобы нас на измену сманить.
– И ни слова он об измене не говорил, – запротестовал обидчиво Стемид, – жалеть жалел, сердечно так жалел, как братьев родных, а чтобы переманивать, не было этого.
– Не таковский Зыбата, чтобы переманивать. Кабы тогда князь-то наш ни за что, ни про что на него не разгневался, так и он с нами остался бы.
– Вестимо, остался бы. Неволей ушел он и теперь об нас вон как заботится.
– Доносили те, кто в лагерь высматривать ходили, что у новгородского князя он как гость живет, а против Ярополка никогда не идет.
Все эти разговоры происходили, пока Стемид делил на равные части Зыбатовы подарки.
– А это я Варяжке снесу, – проговорил он, откладывая в сторону одну из частей, – он, Варяжко-то, как и мы, мучается.
– Вольно ему свою долю отдавать.
– Да ведь кому отдает-то? – возразил Стемид. – Князю самому.
– То-то, что князю. Ярополк будто не понимает, откуда ему так всего вдоволь подают, а Варяжко мучается. Принесешь ты, Стемид, так он и теперь все Ярополку отдаст.
– Что ж, это его дело, – ответил тот, – были бы мы покойны, что товарища не обделили, а там он со своей долей пусть что хочет, то и делает.
