поясняет он, ничего не делают даром (
XVIII, 34, 7–8). Нет, верить этому народу нельзя. Всего можно ждать от подобных людей.
Сторонники жесткого курса торжествовали. Они могли теперь с насмешкой спрашивать, к чему привела политика «сентиментального благородства»?[30] Политика, которая стоила Риму столько крови и сил. Какую благодарность получили римляне? В сенате, конечно, кипел бой. И усталые, убитые эллинофилы были сокрушены{33}.
* * *
После Персеевой войны мир впервые увидал лицо разгневанных римлян. Решено было на сей раз показать высшую суровость, на которую они способны. На Балканы явились десять уполномоченных. Прежде всего свою участь должны были узнать македонцы.
Эмилий издал указ, чтобы в Амфиполь явилось по десять представителей от каждого значительного македонского города. В назначенный день все они собрались. Огромная толпа заполнила всю центральную площадь города. Все оглядывались со страхом и любопытством. Македонцы не увидели привычных символов власти: ни порфиры, ни диадемы, ни трона, ни пышной золоченой свиты. Вместо того им предстала необыкновенная картина. На площадь вступили 12 служителей, несших связки прутьев и секиры. Они остановились перед сооруженным в центре возвышением. За ними шел сам Эмилий в пурпурном плаще. Он поднялся на возвышение и сел на маленькое украшенное слоновой костью кресло без спинки. Видя перед собой этот «новый образ власти», все поражались и трепетали. Затем глашатай подал знак, все затихло, и Эмилий возвестил решение их судьбы.
Страна разделялась на четыре независимых государства. Политические и экономические связи между ними прекращались. Налоги, которые македонцы прежде платили царям, сокращались вдвое и отныне шли в римскую казну. Это было другим видом контрибуции, которую Рим всегда взимал с побежденных{34}.
Золотые и серебряные прииски временно закрывались; железные же и медные по-прежнему разрабатывались теми, кто имел на них подряды.
Объявлялось общее разоружение, но пограничные племена сохраняли армию для борьбы с варварами.
Во вновь образованных странах устанавливалась демократия, причем в очень сложной и продуманной форме. Верховный совет выбирался на основе представительной системы, а главный магистрат — что-то вроде президента — всеобщим голосованием. Аналогичное положение было в Иллирии, которая разделялась на три части. Римляне не принимали участья в управлении, республики были совершенно независимы (Liv. XLV, 26; 29–31; Plut. Paul. 28; Diod. XXXI, 13){35}.
Эмилий Павел немедленно погрузился в составление новых законов для македонцев. Он делал это так добросовестно и с таким увлечением, «как будто назначались они не для врагов поверженных, а для добрых союзников» (Liv. XLV, 32, 7). И его труды увенчались успехом. Законы Эмилия, по словам античных авторов, выдержали главное испытание — испытание временем. Прошло двести лет, республики пали, а македонцы продолжали пользоваться законами Павла (Justin. XXXIII, 2, 7; Liv. XLV, 32, 7). Новое устройство Македонии английский ученый Скаллард называет достаточно удачным экспериментом, «особенно учитывая, что народ не привык к самоуправлению»{36}. Уже через 10 лет, в 158 г. Македония снова получила право разрабатывать рудники и чеканить монету.
Условия мира поразили тогдашний мир. Разумеется, римляне хотели разоружить и обезвредить Македонию. Удивительно было не это. Они в третий уж раз схватились в смертельной схватке со страшным врагом, свалили его, держали в руках… И что же? Вместо того чтобы уничтожить и поработить, они еще с необыкновенной заботливостью составили для них демократическую конституцию! Это у греков просто в голове не укладывалось. Полибий пишет: «Важные и многочисленные услуги оказали македонцам римляне: государство их освободили от произвола самовластных правителей и от тягости налогов, состояние рабства заменили свободой» (XXXVII, 9, 13).
Теперь надлежало заняться Грецией. К ней римляне отнеслись много суровее. Они и всегда бывали снисходительнее к открытым врагам, чем к тем, кого считали предателями. Начались расследование дел явных или тайных сторонников Персея. Решено было выслать их в Италию. Такова была судьба многих этолийских политиков. «Те члены сенатов этолийских городов, на которых еще нельзя было положиться, были отправлены с женами и детьми в Рим, их долго держали там, опасаясь, что они что-нибудь затеют у себя на родине. В течение многих лет посольства от греческих городов досаждали сенату просьбами о их освобождении и, наконец, они были отпущены каждый на свою родину» (Justin. XXXIII, 2, 8). Казни применялись в исключительных случаях. Так, в Греции казнили двоих — этолянина Андроника и фиванца Неона, которые склонили сограждан к союзу с Персеем (Liv. XLV, 31, 15). Как всегда, римляне выбрали одно государство, которое решили примерно наказать в назидание потомкам. Это был Эпир, который встал на сторону Персея и воевал с римлянами. Эмилий Павел получил приказ отдать на разграбление солдатам эпирские города. Ужасная и бессмысленная жестокость, которой нет оправдания! Греки заметили, что полководец выполняет это распоряжение с отвращением, ибо оно «в высшей степени противно его натуре снисходительной и мягкой» (Plut. Paul. 30).
* * *
Итак, говорит Скаллар, «Греция осталась свободной и, если не считать небольших повинностей на военные издержки, Рим не сделал попыток воспользоваться своей победой. Но его поведение изменилось… Старая эллинофильская политика умерла, убитая бесконечными распрями самих греков и настроением римлян, которое постепенно превратилось в усталое желание вымыть руки от всех греческих дел»{37}.
Полибий теряет родину
…вмиг ураган подхватил и понес их
Прочь от родных берегов…………..
Духом отважным своим я меж двух колебался решений:
Броситься ль мне с корабля и погибнуть в волнах разъяренных
Иль все молча снести и остаться еще средь живущих.
Одиссея. X, 48–52
Естественно, обстановка в стране была тяжелая и тревожная. В эти дни Полибия больше всего возмущала даже не суровость римлян, нет, — мучила его подлость его соотечественников. Спору нет, находились люди мужественные и твердые, достойные восхищения. Но, боже мой, сколько вынырнуло мерзавцев, которые готовы были воспользоваться чужими несчастьями! Афинян попросили ходатайствовать перед римлянами за беотийский город Галиарт, взятый за измену. Афиняне вообще охотно брались за подобные поручения. Римляне их почитали, они же умели говорить ужасно красноречиво. Итак, они попросили за Галиарт. Римляне отказали. Но афиняне и не думали настаивать. Вместо того они тут же попросили, чтобы им подарили земли Галиарта! Полибий ушам не верил. «Вместо того чтобы всеми средствами содействовать возрождению… города… постигнутого несчастьем, разрушать его до основания и тем отнимать у обездоленного народа последнюю надежду, очевидно, не подобало бы никому из эллинов, афинянам менее всего… Сделать свое отечество родным для всех эллинов и в то же время уничтожать чужие
