шапкой обойдусь, – повинился я, – а тут вишь как завернуло. Почти как в нашей русской песне:
Если пальцы почернели от мороза,
Ты внимания на них не обращай.
Через несколько минут пальцы сами отпадут,
Никогда и нигде не унывай! – спел я вариант бардовской песни про альпинистов, а потом перевел это на болгарский.
– Завернуло невиданно, – улыбаясь в начинающие седеть усы подтвердил купец. – Пальцы-то ты вроде тоже защитил, ваша песня тебе ума добавила, – показал он на мои рукавицы, – а вот все остальное почти без защиты оставил. Непорядок! Матей! Быстренько слетай к третьему моему возу, достань там зимнюю запасную справу.
Паренек обернулся быстро, и в скором времени приволок длинную черную телогрейку.
– Эту, дядя Евстатий?
– Конечно эту. Одевай, болярин, она тебе, наверное, в самый раз будет! Рабочая, но теплая, в ней не озябнешь.
Я на радостях достал кизиловой ракии, и мы с дядей Евстатием употребили на ходу по рюмочке. Мороза я больше не боялся. Главное, не опозорился – в теплой Болгарии насмерть не замерз! Привязал коня вожжами к передней телеге, и мы пошли, ведя неспешный и незатейливый разговор.
Молодому наливать было не велено, придем в Пловдив пива или легкого винишка бахнет – молод еще. Зашла речь о собаках.
– А у тебя что за псина? Здоровенная, но странная какая-то – нету ни ушей, ни хвоста.
– Среднеазиатская овчарка – волкодав.
– И совсем волков не боится? Наши собаки их опасаются – уж больно грозный зверь, и вечно стаей ходит.
– Собаки наших, русских пород, если не охотничьи, обычно тоже волков опасаются. А в Туркестане, на родине собак такой породы, как моя Марфа, алабаями зовут. Если алабай волка испугался, хозяин его сразу убивает, чтобы потомства не давал и породу не портил. И длится это уж не одну тысячу лет, поэтому трусов среди этих собак не водится.
– Такая смелая собака на охоте первое дело!
– Да я не охотник, и алабаи по сути своей пастушеские собаки.
– А зачем же в ее предках такую смелость выработали?
– А вот представь себе: поле от края и до края, и ты на нем пасешь стадо в несколько сотен овец. Овцы по всей бескрайней степи рассыпались, разбрелись в поисках травы кто куда. Где тебе одному, даже и на хорошем скакуне везде поспеть обернуться? А волки тебя ожидать не будут, схватят двух-трех овец, да перережут еще по своей лютости штук десять, и исчезнут. Могут так делать ежедневно, у них аппетит хороший. А трусоватые собаки к пастуху будут жаться, с волками не свяжутся. Потом хозяин пересчитает овец, и с нерадивого пастуха нагайкой всю шкуру спустит.
Вот для этого и нужны бесстрашные алабаи. Они по сто раз в день стадо обегают, сгоняя овец в кучу, а потом всей своей ватагой, а их в ней штук пять-шесть, на волчью стаю кинутся, если те к стаду подкрадутся. И с волками алабаи не церемонятся: сразу за горло, и душат насмерть. Их всему этому учить не нужно, это у них в крови. И волки, видя, что овец караулят алабаи, обычно решают на каких-нибудь тамошних диких джейранов или сайгаков поохотиться – гораздо безопаснее.
Вот для этих целей алабаям еще в детстве режут и уши, и хвост. Волк пытается порвать овчарку, а ухватиться ему не за что. Поэтому лучше к джейранам!
– Вот оно как! А с кем же вы на волков ходите? Есть же у вас какая-нибудь своя смелая и лютая собака?
– Да как не быть! Это русская псовая борзая. Эта порода помоложе алабаев будет, выведена не очень давно, наверное, еще и сотни лет нету, но грозная. А уж велика! Моя Марфа рядом с ней маленькой кажется. Борзая вот такого роста в холке, – увлекшись я показал в высоту не меньше метра, – а сверху еще мощная шея, и голова с вот такой вот пастью! – и я показал, после ракии, размер челюстей как у нильского крокодила. Ну выпивши не соврать – хорошую историю не рассказать. – Вот эти собаки настоящая кара небес для волков – меч божий в руках русского человека. Волки, завидев русскую псовую, улепетывают со всех ног, но борзая гораздо быстрее. Ей неважно, кто сильнее, она или волк. Борзая догоняет, и вонзает свои зубищи волку в шею сверху, круша ему позвонки. Волк от этого махом издыхает, и охотнику только остается подойти и начать снимать неповрежденную волчью шкуру. Это так и зовут: охота без оружия. Многие наши бояре предпочитают эту охоту даже соколиной, и русских псовых борзых на своих псарнях держат десятками.
– Ну вы сильны! – аж крякнул дядя Евстатий. – А как же их таких смелых выводят?
– Да как и алабаев – струсил, сразу повесят на ближайшей осине или березе.
– Это жестоко!
– Зато разумно. Трусливые собачонки по оврагам от ужаса разбегутся, а стая волков в это время охотника зажрет. Такова жизнь, и с трусами в ней цацкаться нечего. А у нас на Руси волков тьма-тьмущая, и если мы еще их бояться начнем, они не только весь наш скот съедят, но и нас самих сожрут.
Евстатий перекрестился.
– Слава Богу у нас в Болгарии волков мало, и они в своем лесу зайцами, косулями да сернами обходятся, к человеческому жилью не лезут. А у вас, поди, и по дорогам одному ходить опасно?
– Летом обычно тихо, зайцев и кабанов с лосями волкам хватает, а вот зимой, одному, да без быстрого коня из города или села лучше не высовываться. Какой бы ты ловкий и сильный не был, со стаей волков тебе не сладить. А залезешь на дерево, они тебя долго-долго внизу ожидать будут. У нас бывает, что большая стая оголодавших волков даже и медведя-шатуна зимой на дерево загоняет.
– Надо же! – покрутил головой Евстатий. – А нас больше шакалы беспокоят. Такие звери наглые, человека совершенно не боятся, вечно возле сел и деревень трутся. Весь шакал размером с некрупную лису или мелкую дворняжку, а убытка от него немало. У нас в Болгарии природных озер немного, но мы делаем запруды возле мельниц и разводим там разную водоплавающую птицу. А шакалы тут как тут: воруют домашних гусей, уток, а с их подрезанными крыльями от шакала не улетишь. Кур мы перестали даже днем на улицу выпускать – как пить дать эти гады утащат. Привязанную к колышку козу одну пастись не оставишь – если не убьют, так обкусают кругом, сама потом издохнет. И собаку на шакалов не натравишь, она одна, а их
