При виде нового лица и при звуках французской речи слезы госпожи Соловьевой разом высохли.
– Благодарю вас за сочувствие, но кто вы такая?
– Меня прислали из Общества помощи беженцам.
– Каким беженцам? Вы ведь не русская.
– Нет, но принцесса Мюрат, которая нами руководит, тоже не русская. Я – мадемуазель дю План-Крепен, секретарша княгини Лопухиной, сама она слишком стара для того, чтобы куда-то ходить. Я пришла узнать, не можем ли мы что-нибудь сделать для вас.
– В самом деле? Я уже не зачумленная? На дочь Распутина смотрят уже не как на ком грязи? Что ж, только я в ваших услугах не нуждаюсь! Я работаю!
– С такой ногой? Вы ведь, как мне сказали, танцовщица... Что с вами случилось?
– Дурацкий вывих.:. Но я еще и певица, и...
– Я очень рада этому обстоятельству, и все же я плохо представляю себе вас на сцене с этой толстой повязкой и парой костылей. Будьте благоразумны, дорогая моя, и давайте немного поговорим! – вздохнула Мари-Анжелина, без приглашения усаживаясь рядом.
После чего незваная гостья сняла перчатки, положила их на колени и под неодобрительным взглядом Марии принялась разглаживать с таким видом, как будто вся жизнь ее зависела от этого действия.
– Я только что сказала вам, что не нуждаюсь в вашей помощи. Уходите! – сказала хозяйка.
– Но мы все-таки можем поговорить. Кто-нибудь вам помогает?
– Соседка. Сейчас она повела моих дочек на прогулку. И потом, у меня есть друг. И ему совсем не понравится, если он застанет вас здесь!
– Почему же? Я принесла вам утешение и немножко денег. Но я с удивлением услышала, что у вас есть дети. А та женщина, которая только что отсюда вышла, об этом знает?
– Понятия не имею, и мне это безразлично.
– Вам не следовало бы так равнодушно к этому относиться. Всегда неприятно, если тебе угрожают смертью, но куда хуже, если у тебя при этом есть семья.
– А вы-то откуда об этом знаете?
– Она сказала мне, что вы – соучастница убийства и что она собирается заставить вас за это заплатить. Может быть, вам следовало обратиться за помощью в полицию?
В черных глазах женщины вспыхнул такой неподдельный испуг, что Мари-Анжелина поняла: ей удалось задеть чувствительную струнку. Марии совершенно не хочется, чтобы в ее семейную жизнь вмешивались власти.
– Мне не нужна полиция. У меня достаточно много друзей, которые могут меня защитить.
– От ваших врагов, может быть, но могут ли они защитить вас от полиции?
– Что вы хотите этим сказать?
– Что до сих пор вам везло, потому что человек, видевший вас в доме Петра Васильева, – настоящий дворянин, не способный выдать женщину. Но он может и передумать.
– В таком случае он перестанет быть, как вы говорите, настоящим дворянином..
– Хорошо, не он. Но где гарантия, что этого не сделают другие? Например, та особа, которая только что ушла отсюда.
Мадам Соловьева яростно передернула плечами.
– Сразу видно, что вы – ничего не понимающая западная женщина. Она цыганка, эти люди никогда не обращаются в полицию. Они сами улаживают свои дела. Но откуда вы все это знаете? Вы из легавых?
Возмущенная физиономия Мари-Анжелины сказала на этот счет больше самой длинной речи.
– За кого вы меня принимаете? Я всего лишь друг того человека, который вас не выдал, И мне хотелось бы поговорить... без свидетелей с тем, кому вы служите.
– Я? Кому-то служу?
– В этом нет ничего постыдного, особенно если работаете на правое дело, а ваше дело можно назвать... имперским?
Русская танцовщица покраснела, что, впрочем, ей очень шло, и, похоже, слегка расслабилась.
– Как зовут вашего друга? Того, что не захотел говорить обо мне?
– Князь Морозини. Он венецианец, антиквар, коллекционер и эксперт по старинным драгоценностям. Ему очень хотелось бы встретиться с человеком, называющим себя Наполеоном VI. Но встретиться с ним... как мужчина с мужчиной, лицом к лицу и в таком месте, которое подходит для будущего императора.
– Что ему от него нужно?
– Не знаю. Поговорить о будущем и, может быть, если его происхождение будет доказано, помочь ему вернуть часть прежних драгоценностей Короны. Никто лучше князя Морозини не знает, где они находятся. Не можем ли мы помочь ему устроить эту встречу? Или хотя бы сказать ему об этом?
Серьезный, теплый и убедительный тон Мари-Анжелины понемногу менял атмосферу.
– То, что вы говорите, очень интересно, и я рада узнать, что существуют люди, способные понять, что он собой представляет, – сказала Мария. – Знаете, это ведь великий человек. В его планах на будущее между людьми царит мир и взаимопонимание. Пусть даже сейчас обстоятельства вынуждают его прибегать к насилию...
– Мы ни на мгновение в этом не усомнились, дорогая моя. Вот потому-то князь, который всеми силами стремится к взаимопониманию...
– Я очень хотела бы вам помочь, – вздохнула Мария Соловьева. – Вот только и сама не знаю, где он сейчас находится.
– О, особенной срочности нет, мы можем подождать. Встреча такой важности должна быть тщательно подготовлена. Дайте мне только его адрес...
– И адреса не знаю.
– В самом деле? В это трудно поверить.
– Вам – может быть, но мне понятно, почему он не говорит мне своего адреса. Вполне естественно, что такой человек окружает себя тайной, иначе у него не было бы ни малейшего шанса управлять своей судьбой.
– Вы думаете? Когда доверяешь своим приверженцам...
– Можно доверять, но не открывать всего. Много раз я слушала его, – восторженно произнесла Мария, – но никогда не видела...
– Это еще более невероятно, – сказала Мари-Анжелина, начиная подозревать, не морочит ли ей голову эта женщина. – Как можно посвятить себя человеку, не зная его? Как можно только слышать его, не видя?
– Те, кто служит Христу, делают это в течение многих веков, – воскликнула дочь Распутина, поспешно перекрестившись несколько раз подряд. – Но, когда я говорю, что ни разу его не видела, это не совсем так. На самом деле я просто никогда не видела его лица. Я знаю только высокую черную фигуру, очень элегантную, в пальто с неизменно поднятым воротником, черной шляпе с опущенными полями... но я знаю, – дрожащим от волнения голосом прибавила она, – что в день его окончательной победы он откроется мне, как обещал, потому что он избрал меня...
Теперь это был мистический припадок, оставалось только понять, настоящий или разыгранный.
– Избрал для чего?
– Чтобы стать его спутницей, его подругой. Он сам мне это сказал.
– В таком случае зачем вся эта таинственность? Ваш отец также начертал для себя судьбу, но он следовал ей с открытым лицом.
– Это не одно и то же. Судьба моего обожаемого отца была судьбой света и победы. Наполеон же должен двигаться в тени, скрываясь от врагов, но откровение будет от этого лишь более ослепительным... А меня он избрал, чтобы я стала его супругой!
