говорила, что кощунственно не давать людям покоя даже после смерти. Будто они и так не настрадались.
— Мораль никогда не будет существовать с выгодой. Пошли. В самом городе их намного меньше.
Лизи неподдельно восхищалась абсолютно всем: высотой зданий и их лепниной, шириной проспектов и паракарами на них, памятниками и людьми, которым они посвящены. Её интерес ко всему вокруг невольно и меня заставил по-новому взглянуть на сто раз виденное.
В театре она ловила каждую реплику актёров, сопереживая каждому событию так, как будто она сама их проживала. Поначалу думал, что двухчасовая пьеса «Медея» утомит её. Всё же это серьёзное произведение, написанное далеко не самым однозначным автором. Однако она была в восторге.
— Это! Это было так здорово!
— Удивлён, что тебе так понравилось. Всё же драма как-никак, пусть и с сатирическим подтекстом.
— Не буду врать. Я много чего не поняла, но мне всё равно понравилось.
— Рад за тебя. Как насчёт поесть?
— Здесь? В городе!
— Да. Я знаю одно место. Оно недалеко от набережной.
Не спеша прогуливаясь, я, не особо вникая, слушал Лизи. Эх, когда я последний раз вот так гулял с девушкой! Собственно говоря, никогда. У меня и девушки-то никогда не было. Только случайные знакомства, которые заканчивались сразу, как каждый получал своё. Она деньги, я разрядку. А это… Это что-то другое. Что-то нормальное, что бывает у обычных людей, не влачащих жалкое существование. Пускай только и на один день.
— Марк. Смотри, что там?
Погрузившись в свои мысли, машинально сделал вперёд ещё пару шагов, не успев предупредить Лизи… Она увидела то, что не следовало видеть. По крайне мере в сегодняшний день.
Гильотина отрубила голову лежащему на столе мужчине со сложенными на груди руками. Тело накрыли саваном, а голову убрали в чёрный ящик. Стоящие вокруг немногочисленные родственники заплакали, а священник, одетый как обычный рабочий, развёл руки затягивая молитву. Стоящая неподалёку пара работяг с носилками откровенно зевали, желая, чтобы всё поскорее закончилась, и они могли пойти пропустить по кружечке горячительного. А после… Кто знает. Может, завтра один из них будет лежать на этом столе.
Зажав рот руками, Лизи ошарашенно отошла назад. Я придержал её за плечи, разворачивая к себе.
— Будет тебе. Ничего страшного не произошло.
— Ч-ч-что, э-э-это. За, за что? — Её голос сильно дрожал.
— Это своеобразный обряд погребения. Если у близких людей нет денег на кремацию или на нормальные похороны, тело забирает государство и делает из него хтоника. Такого, как ты видела сегодня на вокзале.
— А зачем голову-то рубить? — Она подняла влажные глаза на меня.
— Аугминтические модули вживляются в голову, оттуда подают электрический сигнал в позвоночник, от него — к нервным окончаниям, а от них к мышцам. Голову можно пришить, но толку от этого не будет. Перерубленный позвоночник не проведёт сигнал. Сама процедура на самом деле очень аккуратная по сравнению с тем, что было раньше.
— А почему они проводят её здесь? На глазах у всех.
— Две причины. Одна сзади тебя. — Девушка обернулась, смотря на раскинувшийся собор. — А вторая в пятистах метрах вниз по течению. Там крематорий. Если у людей нет денег, то из их родственника делают хтоника. Вот только умерший лишается всех прав и становится собственностью своей семьи до передачи в специальные службы. А значит с его телом можно делать что угодно, если это не вредит окружающим. Такая процедура является законной. Так как государству нет проку от обезглавленного тела, ничего не остаётся кроме того, как кремировать останки, чтобы они не были погребены в неположенном месте или вовсе не оказались брошены на улице.
— И часто тут проводят такие обряды? — Спросила успокоившаяся Лизи, вернув себе любопытство.
— Семь дней в неделю двадцать четыре часа в сутки круглый год. Поток умерших, как и бедняков никогда не иссякает, поэтому подобные обряды проводятся по всему городу постоянно, но только у церквей или соборов. В иных местах это уже считается нарушением общественного порядка.
— Ты так много знаешь. — Без доли иронии произнесла Лизи.
— Без знаний законов в любом городе делать нечего. Это касается и неписанных законов тоже.
— Неписанных?
— Да. Тех, за которыми следят сами люди, регулируя свой быт.
— Я не понимаю.
— Например. Хочешь крепкую семью — не стоит попусту бить жену. Государственным законом это не запрещено. Но вот по неписанному так не стоит поступать. Или. Следует вести себя вежливо с незнакомцем вне зависимости от того, как он выглядит, ведь ты можешь оскорбить человека, которому он дорог. Понимаешь, о чем я?
— Кажется да. Это как у нас в деревне. Многие участки не разделены забором, но каждый чётко знает, где его земля, а где чужая. Тот, кто зайдёт на чужую землю или возьмёт не со своего участка что-нибудь, будет бит хозяином земли, а остальные жители деревни его в этом поддержат.
— Ты на удивление верно передала суть. Так и есть. Кстати, мы уже пришли. — Я указал на двухэтажное белое здание с колоннами у входа.
— Мы шли сюда?! — Девушка удивлённо смотрела на меня. — Но тут же наверняка очень дорого. Это настоящий ресторан.
— Не совсем. Это бистро, но тоже очень неплохое. Я тут раньше работал, так что могу с уверенностью сказать, что в суп не плюнут и кошку в маринаде не подадут.
Внутри было довольно светло. Похоже, хозяин всё же разорился и установил ещё десяток газовых светильников. С кухни доносился чарующий запах, подогревающий аппетит. Мы расположились за столиком возле стены и нам подали меню.
Лизи быстро зашевелила губами, стараясь как можно скорее всё прочесть. Словно, если она не успеет, то нас выгонят. Я её не торопил и жестом показал официанту подождать.
Вечер при свечах с лёгкой музыкой — это всегда прекрасно. Пусть ни того, ни другого здесь нет, но и так не плохо. Лизи очень умело работала ножом с вилкой, не говорила с набитым ртом и даже не держала локти на столе. Честно сказать, я оказался удивлён. Похоже, её мать, о которой она так часто говорит, действительно её учила. И эта учёба не ограничивалась только грамотой. Почёт и уважение родителям, заботящимся о своих детях.
Голову точно огненная игла пробила. Невольно в памяти всплыла та сука, что называла себя моей матерью, а вместе с ней всё то дерьмо, что было раньше. Я почувствовал, как безмятежность с моего лица уходит, уступая место гримасе злости. Так дело не пойдёт. Вдох, выдох, вдох, выдох. Не помогает.
Так, Марк, ты сейчас не только себе вечер испортишь, но
