— Она прекрасная актриса. Ее личное обаяние беспредельно, и оно необыкновенным образом ощущается на экране. Работать у такого человека — большая честь. Ну а в личном плане это, конечно же, чистый кошмар!
— Aгa… — пробормотал Дермот.
— Промежуточных состояний она не знает. Либо на седьмом небе от счастья, либо на дне бездны, эмоции все время через край, а на неделе у нее обязательно семь пятниц, да не дай бог упомянуть при ней третье, пятое и десятое, потому что она обязательно расстроится.
— Например?
— Ни в коем случае — про нервные срывы, про лечебницы для нервных больных. Понятно, к таким темам она особо чувствительна. Ни слова — про детей.
— А чем не угодили дети?
— Представьте, не может видеть детей, слышать о ком-то, кто счастлив с детьми. Стоит ей узнать, что у кого-то появился или вот-вот появится ребенок, она тут же становится несчастной. Ведь рожать она больше не может, а тот ребенок, что все-таки родился, оказался недоразвитым. Вы, наверное, про это слышали?
— Слышал. Печальная история, большое несчастье. Но ведь прошло столько лет, казалось бы, это должно как-то забыться.
— Не забылось. У нее это прямо болезнь. Дети наводят ее на горькие мысли.
— А как к этому относится мистер Радд?
— Ну, ребенок-то был не его. Отец — ее прежний муж, Изидор Райт.
— Прежний муж. Интересно, а где он сейчас?
— Снова женился и живет во Флориде, — без раздумья ответила Элла Зелински.
— Как вы считаете, у Марины Грегг за ее жизнь набралось много врагов?
— Не сказала бы, что сверх меры. Как у всех. Разумеется, враги возникают: из-за другого мужчины, из-за другой женщины, из-за выгодного контракта или зависти. Обычное дело.
— Вам не казалось, что она кого-то боится?
— Марина? Кого-то боится? Не казалось. Боится? С какой стати?
— Не знаю, — признался Дермот. Он взял лист с перечнем фамилий. — Большое спасибо, мисс Зелински. Появятся вопросы — я к вам снова обращусь, если не возражаете.
— Пожалуйста. Буду рада… все мы будем рады вам как-то помочь.
2
— Ну, что принес мне, братец Том?
Детектив-сержант Тиддлер понимающе ухмыльнулся. Его звали вовсе не Том, а Уильям, но коллеги просто не могли удержаться: кто же не знает Тома Тиддлера из детской считалочки!
— Сколько золота принес мне, сколько серебра? — продолжал игру Дермот Крэддок.
Они стояли возле «Синего вепря», Тиддлер провел день на киностудии и только что вернулся.
— С золотом слабовато, — сказал Тиддлер. — Сплетен мало. Пугающих слухов тоже. Кое-кто намекает на самоубийство.
— Почему самоубийство?
— Полагают, она могла повздорить с мужем и хотела, чтобы он ее пожалел. В таком духе. Но накладывать на себя руки oнa, естественно, не собиралась.
— Едва ли это похоже на правду, — заметил Дермот.
— Конечно, не похоже. В общем, они там ничего толком не знают. Варятся в собственном соку. Только и разговоров, что шоу надо продолжать, да съемку надо продолжать, да камеры должны работать. Сыплют своей терминологией, я в ней не силен. Их одно волнует: когда Марина Грегг вернется на площадку. Она уже до этого пару раз срывала съемки — устраивала истерику.
— Но в целом они ее любят?
— Я бы так сказал: они сыты ее штучками по горло, но, когда она в настроении, когда готова быть божеством — они ее обожают. Кстати, муж от нее без ума.
— Что там думают о нем?
— Что такого режиссера, или продюсера, или как там он у них называется, еще свет не видывал.
— А нет разговоров, что у него роман с какой-нибудь звездой или просто с кем-то на стороне?
Том Тиддлер внимательно посмотрел на него.
— Нет, — ответил он. — Нет. Никто и словом не обмолвился. А вы считаете, что-то такое могло быть?
— Мало ли, — уклончиво ответил Дермот. — Марина Грегг уверена, что смертельная доза предназначалась для нее — вот в чем дело.
— Она и сейчас так считает? Думаете, она права?
— Почти наверняка, — категорично заявил Дермот. — Но важно не это. Она сказала об этом не мужу, а только доктору — вот что важно.
— Вы считаете, она сказала бы и ему, если…
— Я просто подумал, — произнес Крэддок, — вдруг она заподозрила мужа, будто это его рук дело. По крайней мере, поведение доктора меня насторожило. Может, это всего лишь плод моего воображения, но обычно чутье меня не подводит.
— Во всяком случае, на студии про это не говорят, — сказал Том. — А такое обычно не скроешь.
— А у нее самой другого мужчины нет?
— Нет, судя по всему, она хранит верность Радду.
— Может, какие-то пикантные подробности из ее прошлого?
Тиддлер ухмыльнулся:
— Только то, что можно прочитать в любом киношном журнале.
— Пожалуй, мне придется их полистать, — сказал Дермот, — проникнуться атмосферой.
— Бульварные новости из мира кино! — воскликнул Тиддлер.
— Интересно знать, — произнес Дермот задумчиво, — читает ли эти журналы мисс Марпл?
— Старушка, что живет возле церкви?
— Она самая.
— Говорят, сметливая. И все, что в здешних краях происходит, ей известно. Может, насчет киношников она вас не очень просветит, но всю подноготную Бэдкоков выложит, голову даю на отсечение.
— Это раньше было просто, — возразил Дермот. — А теперь тут не такая тихая заводь, как прежде. Вон сколько нового жилья понастроили. Бэдкоки поселились как раз там, причем не так давно.
— Местные сплетни до меня, естественно, не дошли. В основном — интимная жизнь кинозвезд.
— Но и про нее вы ничего особенного не узнали, — пробурчал Дермот. — А в прошлом Марины Грегг не нашлось ничего интересного?
— Несколько раз прогулялась замуж, но не больше, чем у них это принято. Первому мужу не нравилось, что ей некогда было его ублажать, хотя сам он был человеком заурядным. Чем-то он торговал, землей, что ли.
— Наверное, был агентом по продаже недвижимости.
— Короче, в ее образ жизни он не вписывался, не хватало надлежащего блеска, она с ним развелась и вышла замуж за какого-то иностранца — то ли графа, то ли принца. Тут вообще все кончилось в одночасье, и никто сильно не убивался. Она просто стряхнула его с себя и живо нашла третьего супружника. Кинозвезду, Роберта Траскотта. Этот брак якобы был пылким и страстным. Его не хотела отпускать прежняя жена, но в конце концов ей пришлось поднять лапки. Все-таки большие алименты. Как я понимаю, эти кинознаменитости потому и стеснены в средствах, что платят своим бывшим женам бешеные алименты.
— Но и этот брак не состоялся?
— Точно. Тут, кажется, разбитым оказалось ее сердце. Но еще через пару лет — очередная великая любовь. Изидор… фамилию не помню — драматург.
— Н-да, экзотика, — резюмировал Дермот. — Ладно, на сегодня хватит. Завтра нам предстоит тяжелая работа.
— Какая?
— Перелопатить список гостей. Двадцать с лишним фамилий надо свести к минимуму, а среди оставшихся будем искать нашего икса.
— Пока никаких идей насчет того, кто он?
— Ни малейших. Если только это не Джейсон Радд, — добавил Дермот, скривив губы в ироничной улыбке. — Пойду к мисс Марпл — надеюсь, она выложит мне все местные новости и интриги.
Глава 12
Мисс Марпл вела расследование, сообразуясь с собственной методикой.
— Вы очень добры, миссис Джеймсон, очень добры. Я вам так благодарна!
— Что вы, мисс Марпл. Я рада оказать вам услугу. Вам, наверное, нужны самые свежие?
— Как раз нет, — сказала мисс Марпл. — За прошлые годы даже лучше.
— Тогда пожалуйста, — предложила миссис Джеймсон, — вполне подходящая стопка, а мы без них вполне обойдемся, не беспокойтесь. Так что держите их сколько понадобится. Только нести вам будет тяжело. Дженни, в каком состоянии твоя клиентка?
— В прекрасном, миссис Джеймсон. Я вымыла ей голову, и сейчас она сушится.
— В таком случае, дорогая, будь любезна, проводи мисс Марпл и отнеси для нее эти журналы. Что вы, что вы, мисс Марпл, никакого беспокойства. Всегда рады вам помочь.
Какими добрыми бывают люди, размышляла мисс Марпл, особенно если они знают тебя всю жизнь. Миссис Джеймсон уже много лет держала салон-парикмахерскую и теперь набралась храбрости, чтобы, шагая в ногу со временем, перекрасить вывеску и назвать свое заведение по-современному: ДИАНА. МОДНЫЕ ПРИЧЕСКИ. В остальном парикмахерская почти не изменилась, да и клиенты обслуживались на прежнем уровне. Здесь делали прочную и не лишенную изящества завивку, могли подкорнать и молодое поколение из не слишком прихотливых. Но в основном клиентуру миссис Джеймсон составляли солидные пожилые и слегка закосневшие в своих привычках дамы, которых почти нигде больше не могли постричь так, как им того хотелось.
