Отказываться от великой чести стать уругвайским гражданином я не стал – ведь теперь "в любой стране мира посол Восточной Республики (так страна называлась официально) придет вам на помощь в трудную минуту". Но – главное – теперь на купленную земличку никто не сможет претендовать: в Уругвае действовало в отношении земли "американское право", то есть если в отсутствие хозяина кто-то пять лет на ней будет вести хозяйство, то может землю забрать себе. Но это лишь в случае, если хозяин – не гражданин. Я поначалу было удивился, но алькальд мне пояснил, что "граждан" в стране с почти миллионом жителей будет тысяч сорок – это лишь те, кто имеет право "избирать и быть избранным", для чего имелся имущественный ценз – и я его прошел.
По поводу "обретения нового гражданства" пришлось устроить званный обед (на который пришлось потратить одну десятую от сэкономленного за счет мотоцикла на покупке поместья), но потратился на него я очень не зря: познакомился с уважаемыми людьми и узнал много нового и интересного. Например то, что уголь в Монтевидео стоит примерно раз в пять дороже чем в Ресифи: ну нет в стране угля. То-то я удивлялся, что в порту почти одни парусники стоят! Ладно, сейчас это не очень важно – у меня в трюме угля до Дакара доплыть хватит. Гораздо интереснее оказались "новые знания" о местном сельском хозяйстве.
Сельское хозяйство в Уругвае было. И кормило исправно все девятьсот тысяч населения, из которого больше восьмисот как раз кормильцами и были: крестьяне, однако. Но так как природа крестьян баловала, то и они не утруждались, поэтому приобрести тут хотя бы пару тысяч тонн пшеницы – чтобы не пустым обратно плыть – было практически невозможно. И уж тем более – весной. И это было очень досадно.
Еще более досадным оказалось то, что и с деревом (в качестве стройматериала) было тут совсем не как в Царицыне. Дерево конечно было, только вот строить из него невозможно, оно только на дрова годилось. Для строительства деловую древесину покупали в Буэнос-Айресе, куда его сплавляли по рекам опять же с отрогов Кордильер. Что было сильно недешево, поэтому и строили тут в основном из камня – тут даже у последний пеонов домики каменные были. Так что удачно захваченные "щитовые домики" местных пейзанам дворцами покажутся – но десяток сараюшек по пятнадцать квадратных метров на почти восемьдесят человек – это явно маловато будет. А в поместье стоял лишь полностью ободранный двухэтажный домик. Отремонтировать – можно, но тогда уже и сараюшек не останется, а народу-то где-то минимум полгода жить надо!
Так что после завершения ремонта машины пришлось послать "Лю Гелль" в Аргентину. Сто миль – немного, шесть часов ходу. Но пока найдешь все нужное, пока купишь и погрузишь – в соседней стране народ тоже перегружать себя работой не желал. Так что пришлось мне в Уругвае задержаться ещё на десять дней, что знаний мне сильно добавило.
Местные мужики из соседней деревушки для моих крестьян домики (метров по пятьдесят, да еще с такого же размера "верандой" с тростниковой крышей) построили за неделю. Десять домиков для казаков, с двумя маленькими спаленками внутри и восемь – для "механизаторов" (тут спален не предусматривалось). За строительство каждого я уплатил по три рубля серебром – и это с "материалом исполнителя работ"! Оказывается, труд тут вообще ничего не стоил. То есть стоил, конечно – но даже грузчик в порту за сутки мог заработать копеек пять на наши деньги, а скорее – три. Но все же лес из Аргентины мы не напрасно везли: надо было еще и гаражи для сельхозтехники строить, да и конюшни те же – тут и камышовая крыша не пойдет, стропила нужны нормальные, да и дом в усадьбе починить – тоже бревна нужны: климат тут теплый, за несколько лет без крыши в доме все перекрытия сгнили напрочь.
Впрочем, дожидаться окончания строительства и ремонта я не стал, и, сразу после разгрузки закупленного в Аргентине я отправился обратно. Со мной возвращался лишь Березин – Станислав Викентьевич остался руководить выращиванием урожая, в Мухонин – переводчиком. Березин до самого Ресифи сиял как начищенный пятак: в Буэнос-Айресе он не только затоварился лесом, но и совершил "сделку века": он поменял полторы тысячи тонн донецкого антрацита на две тысячи тонн бобов. То есть черной фасоли, хотя местные именовали это не frijoles, а именно habas. Да , и в Аргентине уголь недешев…
После Ресифи, когда в угольные ямы был загружен уже местный уголек, сияние его слегка угасло: в шторм-то было незаметно, а в хорошую погоду вонючий какой-то дым быстро пропитал все помещения судна. Да и пар держать на нем было сущее мученье, быстрее шестнадцати узлов кораблик разогнать не удавалось. Но тем не менее до Дакара доплыли, а там уж рукой подать и до дома.
Руку мы подавали еще две недели, потому что при отсутствии почти сотни "добровольных помощников" на борту бункеровка что в Дакаре, что в Алжире занимала по двое суток с хвостиком. Однако восьмого ноября "Лю Гёлль" пришвартовался в Ростове, и первое мое заграничное путешествие закончилось. Ещё сутки – и голова моя встретилась с подушкой в уютной квартирке "инженерного дома".
А утром меня разбудили женские голоса в кухне: довольно печальный – Дарьи и радостный, с прорывающимся смехом – Камиллы.
– Об чем смеемся? – поинтересовался я, заходя в кухню.
– Да я вот, Александр Владимирыч, решила за завтрак бобы эти иноземные вам сварить – но они уж час варятся, а все как каменные! – пожаловалась Дарья. Я уж думала, что не для еды они, по какой иной надобности вами привезены, а я испортила их…
– Да говорят тебе, не бобы это, фасоль. Только какая-то слишком твердая, ее варить небось часа три нужно… – Камилла повернулась ко мне – А зачем ты ее привез? Она что, вкуснее нашей?
– Там, оказывается, пшеницу и вовсе не продают, так Березин, рабочим и крестьянам на прокорм, фасоль закупил. А так да, вкусно – только я нашу не ел еще, какая вкуснее – не знаю.
– Ладно, ты, Дарья, не волнуйся – упокоила неудачливую повариху Камилла, – я специально на обед зайду фасоли поесть. А ты, Саш, давай заканчивай завтрак и пошли в лабораторию. Я тебе должна кое-что показать…
– Да отстань ты от Александра Владимирыча, – заступилась за меня Дарья, – дай отдохнуть человеку! Слыхано ли дело – почитай два месяца в дороге!
– Ну ладно, тогда, Саш, я за тобой завтра зайду. А ты бы тогда в Ерзовку, что ли, съездил – Евдокия от тебя чего-то срочно хочет. А делами всяко лучше завтра заниматься – отдохнешь хоть с дороги.
Да, отвык я уже от Камиллы за завтраком… Так, а где остальные?
– Так Машка-то сейчас к нам не ходит, каникулы у нее. Она нынче с семи часов уже на заводе, если нужна – то сразу на стекольный кого и пошли – поделилась сведениями Дарья. – А Мария Иннокентьевна нынче в отъезде, с Герасим Данилычем они в Калугу уехали. Вернуться обещали через неделю уже – и, попробовав в очередной раз булькающие в кастрюле бобы, с досадой добавила:
– А ты Березину своему в другой раз передай: пусть нашу фасоль покупает. На заводе-то ладно, а ежели на деревне – ну где крестьянину столько дров-то найти, чтобы три часа фасоль эту проклятущую варить?
Да, получилось что-то не совсем удачно с этими бобами. Да и Машки нету: от работы я ее, конечно, отрывать не буду, вечером осчастливлю. А пока действительно поеду-ка я в Ерзовку: Евдокия окончательно наладив поварское хозяйство на заводе, покинула "усадьбу" и вернулась домой. Почти домой – сейчас и она, и Кузька со всеми их детишками жили (вместе с Димкой, конечно) в моей ерзовском "особняке". Люди-то они теперь не простые: Кузька за всю сеть пончиковых ответственный, Дуня – руководитель гамбургерного производства. Да и вообще, по словам Димки, скоро на работе семейственность разведут. А я Оленьке подарок привез – думаю, ей понравится. Мне – понравился.
Когда я уехал из Ерзовки в новое поместье, старое никуда не делось. Сам особняк остался именно жилым домом, а вот "сараюшки"-мастерские потихоньку превратились в небольшой заводик, на котором делались исключительно поршневые кольца. Я же тогда собирал токарей-фрезеровщиков очень высокой квалификации, да и жилье им построил неплохое – вот они и остались на старом месте. Только Чаев – в рамках общего плана электрификации станочного парка – все стоящие там станки тоже перевел на электротягу, чему изрядно поспособствовала "новая" электростанция: Гаврилов перекупил на заводе Нобелей их старый генератор когда на Бранобеле ставили новую электростанцию. Генератору было уже с четверть века, но свои семьдесят киловатт он давал – а в Ерзовке этого было вполне достаточно.
Вот только вода в Ерзовке (как, собственно, и во всем уезде) была довольно жесткая, поэтому машину запитывали дистиллированной – ну а пар конденсировался и вновь направлялся в машину. Для охлаждения конденсатора был вырыт небольшой – в четверть гектара – прудик глубиной метра в два, и вот в этом прудике вода даже зимой не замерзала. Я как раз про него вспомнил в далекой Аргентине. Точнее, в Уругвае – когда увидел в ручье тех самых болотных бобров. Потому что Леонтьев на следующий день – видимо, покопавшись уже в местной библиотеке – про зверей мне рассказал кое-что еще. Немного – но мне хватило: оказывается, по-английски звери эти назывались river rat (что понятно) или nutria – а про такого зверя я слышал еще в прошлой жизни. И даже видел – в магазине. Только не в зоомагазине, а в продуктовом, и, как бы помягче выразиться, без шкуры.
