* Fichte. Anthropologie. 421 – Haddock. Somnolismus etc. 254.
Итак, усиленное вспоминание в соединении со скучением представлений дает возможность умирающим обозревать за раз с полной панорамной ясностью всю прошлую их жизнь. Но чтобы человек мог в этом случае относиться к своим представлениям вполне объективно, это невероятно; правдоподобнее допустить, что здесь воспроизведение представлений должно сопровождаться в большей или меньшей степени первоначальной чувственной их оценкой; но лицо, их воспроизводящее, должно относиться к ним с некоторым критицизмом, пропорциональным разности между соответствующими времени воспроизведения их и времени первоначального образования их его воззрениями. Так надо понимать и "Книгу грехов": в смертный час перед нами раскроется с трансцендентальной скоростью все содержание нашей скрытой памяти.
Наблюдаемое у умирающих сложное явление, состоящее из усиления памяти и из скучения воспоминаний, может усложниться еще более, а именно – присоединением хорошо известного нам из изучения жизни человека во сне драматического раздвоения я. Так было с Иоанном Профетером из Фрешвейлера, впавшим в столь сильную, соединявшуюся с потерей сознания болезнь, что его сочли умершим. Когда он находился в таком состоянии, его посетило следующее видение. Два ангела взяли его и пронесли сперва сквозь облака, а потом сквозь небесный свод, после чего он увидел храм Творца, а в нем – ковчег завета. Бог вынул книгу всеведения и прочел в ней Профетеру все содеянные им в его жизни грехи.* Современный образованный человек отнесется с негодованием к старанию склонить его к вере в такие басни; но его негодование основывается только на неспособности негодующего к синтезу. Разложите это сложное явление на его составные части и преподнесите их ему в таком виде, он не отвергнет ни одной из них; синтезировать же их он не в состоянии, а потому и не признает их в синтезированном виде.
* Splittgerber. Schlaft und Tod. II. 45.
Как на одну из черт близкого родства между состоянием сомнамбул и состоянием умирающих, необходимо указать еще на то, что показания сомнамбул насчет процесса умирания согласны с только что нами приведенными. Так, Магдалина Венгер говорит, что вся жизнь, хотя бы она продолжалась восемьдесят лет, сжимается перед умирающим до такой степени, что кажется ему совсем короткой, причем все прожитое им воскресает в его памяти с поразительной ясностью.* Пассавант рассказывает, что одна наблюдавшаяся им сомнамбула, находясь в таком состоянии, обозрела всю свою прошлую жизнь и рассказала (как оказалось, вполне верно) происшествия самой ранней поры своего детства, причем увидела нравственное состояние свое до сокровеннейших своих мыслей. Все это, по ее словам, должен когда-нибудь испытать каждый человек.** Сказанное находится в согласии с тем наблюдаемым и в других анормальных психических состояниях явлением, что наше трансцендентальное сознание оказывается не пассивно отражающим в себе безразлично все зеркалом, что в нашей памяти вместе с представлениями воскресает и их чувственная оценка и что потому вспоминание нами наших поступков сопровождается прежними движениями нашей совести.
* Perty. Myst. Erscheinungen. I. 325.
** Passavant. Untersuchungen etc. 99.
Способность такого фантасмагорического представления умирающих, сопровождающегося сжатием целых годов их жизни в несколько секунд и созерцанием ими отдельных фаз их жизни в виде степеней развития их духовного существа, была известна уже в древнейшие времена и считалась отличительной особенностью человеческой души. Плотин говорит: "Но со временем, к концу жизни, являются другие воспоминания, из более ранних периодов существования... ибо, освобождаясь от тела, она (душа наша) вспоминает то, чего здесь не помнила".*
* Plotin. Enneaden. IV. 3. 27.
Таким образом, мы оказываемся все в большей необходимости признания истины, что слово забвение должно быть понимаемо относительно, что все, что было воспринято, может быть и воспроизведено, так как забывание оказывается только переходом забываемого из чувственного сознания забывающего в его трансцендентальное сознание, вместе со своим обнаружением обнаруживающее и свое содержание.
6. Беспамятливость сомнамбул по пробуждении
Конечно, каждый из нас знает по собственному опыту, что легче запоминаются рассказы, не выходящие из пределов правдоподобия, чем, например, исполненные чудес восточные сказки, в которых читатель встречается на каждом шагу с невозможностями. Это объясняется тем, что в первом случае представления следуют друг за другом в строгой причиной связи, тогда как в последнем закон этой связи постоянно нарушается. Но это обстоятельство, затрудняющее вспоминание, служит вместе с тем причиной и того явления, что такого рода рассказы, приносящие нам благодетельное от непрестанно сковывающего нас закона причинности освобождение, доставляют нам эстетическое наслаждение.
Причинная связь представлений отсутствует и в сновидениях: в них представления следуют друг за другом без внутренней связи и взаимного сцепления.
Но трудность вспоминания сновидений не находится в исключительной зависимости от их содержания; она зависит еще и от индивидуальных особенностей сновидца, не только потому, что у различных индивидуумов память неодинакова по силе, но еще больше потому, что она неодинакова и по качеству. Память, например, Кювье, о котором говорят, что он не забывал ничего из прочитанного, так как все, что он читал, укладывалось у него в систему, совсем не такая, как память какого-нибудь искусника по части запоминания, который может сказать на память просмотренный им только раз длинный ряд не имеющих взаимной связи чисел или слов. Но как бы то ни было, а, по-видимому, можно установить то общее правило, что запоминание приснившегося не отличается такой живостью, как запоминание пережитого; иначе мы непременно должны бы были смешивать сновидения с действительностью; по крайней мере, так должен был бы поступить сновидец относительно сновидений, отличающихся обычностью своего для него содержания, например, охотник – относительно сновидений, содержанием которых служит охота.
Обыкновенно отличающееся крайней слабостью запоминание сновидений облегчается не только представляющей исключение обычностью для сновидца их содержания, но и другими обстоятельствами. Кажется, что сновидения, в ходе которых мы, находясь на их сцене, принимаем участие, залегают в нашей памяти лучше сновидений, в которых мы остается только равнодушными зрителями. И сопровождающая созерцание сновидений чувственная оценка в деле вспоминания их также имеет значение. Интересные или возбуждающие в нас сильные чувствования сновидения воспроизводятся нами по пробуждении с наибольшей легкостью. Вот почему сопровождающая сновидения наша чувственная оценка их остается в нас, несмотря на наше их забвение, в виде известного душевного настроения, и по пробуждении. Мы никогда не просыпаемся в безразличном психическом состоянии, с абсолютно пустым сознанием, никогда не просыпаемся так, чтобы непосредственно за пробуждением наше сознание начало черпать свое содержание исключительно в нашей бодрственной жизни: часто, по пробуждении, мы находимся в безотчетно радостном или грустном настроении. Это можно объяснить только тем, что такое наше настроение представляет собой остаток от забытых нами сновидений.
Чем глубже сон, тем труднее вспонимание имевших в нем место видений. Так как на тот сон, во время которого возбуждение нервов сновидца распространяется на двигательную его систему – что обнаруживается у спящих движением их губ или членов – можно смотреть как на предварительную ступень глубокого сна лунатиков и сомнамбул, сомнамбулы же просыпаются, не помня своих видений, то и видения обыкновенного глубокого сна не должны оставлять по себе в сновидце воспоминаний по его пробуждении. Это находит подтверждение у Моро: он часто внезапно будил говоривших во сне людей, и оказывалось, что они не помнят снившегося им.* Точно так же и Дарвин-старший приводит в пример жену одного из своих друзей, часто говорившую толково во сне, но на другой день по пробуждении ничего о приснившемся не помнившую, и тем не менее рассказывавшую все снившееся ей, если сон ее не сопровождался говорением.** Значит, отсутствие у человека запоминания сновидений не может служить доказательством отсутствия у него самих сновидений.
* Maury. 218.
** Darwin. Zoomomie. Ubers, v. Brandis. I. 1. 406.
Часто бывает так, что поутру мы просыпаемся без всяких воспоминаний о приснившемся нам в истекшую ночь, а потом, в течение дня, в нашем сознании появляется и исчезает с быстротой молнии совершенно неопределенное, слабое о нем воспоминание. Это мимолетное прикосновение к клавишам нашей памяти производится или каким-нибудь чувственным нашим впечатлением, например, услышанным нами словом, или слабым душевным движением, тождественными или, по крайней мере, настолько сходными с теми, которые имели место в нашем сне, чтобы привести в движение соответствующую клавишу нашей памяти. Но это длится только миг; в следующий же миг все наши усилия ухватиться за клочок явившегося в нашей памяти сновидения остаются уже тщетными. Хотя это делает тщетными и всякие попытки доказательства правильности нашего объяснения, но дело уяснится вполне, когда мы дойдем до соответственного сомнамбулического явления.
