Рус шел от жилья Первака, с которым засиделся в неспешной беседе о смысле жизни, к Чигирю, у которого жил. Ярко светила полная луна, заливая серебром всю поляну. И вдруг… он едва успел спрятаться в тень дома, заметив, что у соседнего с нужным ему жилья стоят двое. Негоже мешать чьей-то любви. В том, что это любовь, сомневаться не приходилось – парень крепко обнимал девушку, а та обхватила руками его шею.
Пробираясь с другой стороны дома, Рус все же услышал их голоса и улыбнулся снова – это внучка коваля Елица со своим Отрадом. Рус замечал их откровенные переглядывания. Князь невольно вздохнул, Елица чем-то напоминала Полисть… Или Порусь? Рус и не знал, кого больше.
В тот вечер князь долго не мог заснуть, но не только потому, что увидел влюбленных, постепенно мысли вернулись к разговору с Перваком. Впервые они откровенно признались в желании… если не объединить Роды, то хотя бы поселиться рядом. Так гораздо легче.
Первак обвел рукой вокруг:
– Приходите сюда. Места много, лес хороший, лучше, чем там, река есть, большое озеро далеко, но и к нему весной за красной рыбой ходить можно. Все есть…
Он не договорил еще об одном – есть девушки и парни, для которых нет пары, потому как давно все родственники. Это тоже печаль Первака. Стали рождаться слабые дети, нужна чужая кровь. А Род Руса хоть и чужой, но вроде свой.
Князь договорил за нового друга:
– И невест с женихами тоже много, как раз для наших!
Смеялись долго. Первак смотрел на Руса и думал: какая воля привела этого парня со своим Родом в такие далекие края, чтобы встретиться здесь с его Родом?
Рус обещал уговорить родовичей прийти жить поближе.
Но так думали Первак и рус, а вот Одул решил иначе: нельзя отпускать руса, он может не вернуться. Пусть его родовичи придут сами, небось не хилые, доберутся! А князя надо привязать к своему Роду сильнее, у него что голова, что руки, что семя сильное!
– Рус…
Князь оглянулся, его догоняла внучка Одула Елица. Она похожа на девушек их Рода, такая же светловолосая и крепкая, только глаза серые. Рус замечал внимание Елицы к себе, которое вдруг проявилось в последние дни. С чего бы?
– Рус, завтра праздник – проводы Зимы.
– Какие проводы?! Весной и не пахнет!
Девушка рассмеялась:
– Зиму надо проводить пораньше, чтобы она поняла, что пора уходить, и вовремя покинула наши места. Мы ее угостим и проводим. Она по пути встретит весну, расскажет, как весну ждут люди, звери, птицы, рыбы…
Елица говорила, Рус кивал, но что-то в ее голосе не нравилось князю. Радость от завтрашнего праздника была точно вымученной. Показалось или девушка действительно невесела?
Заглянул в лицо:
– Тебя что-то печалит?
И сразу подумал, что лезет не в свое дело. То вчера подглядел за ней с Отрадом, то теперь вот расспрашивает. И подглядывать нельзя, и в душу лезть тоже, человек, если захочет, скажет сам. И все же ему было жаль красивую Елицу, неужто разлад с Отрадом? Так и есть, решил Рус и открыл рот, чтобы посоветовать не ссориться с любым, но девушка вдруг чуть воровато оглянулась, словно убеждаясь, что их никто не видит, и… прижавшись к Русу, попросила:
– Возьми меня в жены…
– Что?! – оторопел князь. А руки Елицы уже обвили его шею, губы прижались к губам.
К нему, давно не видевшему женской ласки, прижималось молодое крепкое тело, его обнимали женские руки, но внутри князя вдруг все всколыхнулось: она вчера так же обнимала Отрада!
Снял руки с шеи, чуть отодвинул от себя:
– А как же Отрад, Елица? Ты же его любишь?!
Девушка покраснела и вдруг… разрыдалась! Она кивала, закрыв лицо руками.
– Так зачем тебе я?
Сквозь всхлипывания едва разобрал:
– Дед… велел…
– Де-ед?!
И тут Рус расхохотался: он понял, что Одул решил таким способом задержать его возле себя.
– Елица, но ты-то сама что? Ты же Отрада любишь?
– Люблю, – прошептала девушка.
– Вот его и проси в жены взять.
– Он готов, – вытирая слезы, снова всхлипнула Елица, – да дед…
– Деду я сам скажу, что у меня любушка дома есть, ждет не дождется. И я жду. И не плачь, чего ревела-то?
Елица подняла на него блестевшие счастливым блеском глаза:
– Боялась, что ты согласи-и-ишься…
Рус не знал, смеяться или плакать. Но тут же подумал, что, пока он тут ходит, Порусь там кто-то может запросто сманить за себя. Очень захотелось домой, как они уже привыкли называть свою весь.
Новые сородичи
Шло время, а Рус с товарищами все не возвращался от Чигиря. Родовичи стали поговаривать, что остался князь там или вовсе погиб, не всякий же раз из болота чудом выбираться? Когда однажды такой разговор зашел вечером у очага, Порусь, не выдержав, крикнула:
– Неправда, живой он!
Инеж сокрушенно покачал головой вслед метнувшейся прочь девушке. Как поможешь? Ни для кого не секрет, что у Поруси сердце давным-давно легло к красавцу князю, но тут любые советы бессильны.
А сама Порусь шла и шла, глотая горькие слезы. Хотелось скрыться от всех, никого не видеть. Как они могут думать, что Рус не вернется?! О том, что князь погиб, она даже не помышляла. И вдруг сердце обожгла мысль: а вдруг там его соблазнила какая другая? Может, потому и не торопится обратно?
Родовичи зря говорили, что его держит там Мста, Порусь сразу увидела, что самой Мсты сердце потянулось к Волхову, как и у него к девушке тоже. Но разве без Мсты красавиц мало? Стало горько-горько. Пусть уж был бы с другой, но только рядом, чтоб всякий день видеть синеву его глаз, слышать родной голос, украдкой следить за крепкой фигурой, понимать, что он лучше всех…
Вдоволь наплакавшись, Порусь вернулась обратно. Никто не должен видеть ее слез, мало ли кому еще князь нравится, что ж теперь?
Тихонько пробралась на свое место и сразу услышала, что жена Радока Иля тоже не спит. И для нее такие разговоры точно острый нож по сердцу, муж-то вместе с князем в дальнем пути.
– Порусь, не верь, они вернутся.
– Я знаю…
– Ты подошла бы к князю, да сама сказала, что ли, если он не решается…
– О чем сказала? – ужаснулась Порусь.
– Да что сердечко он твое себе забрал.
– Вот еще!
– Порусь, так ведь и он с тебя глаз не сводит.
Девушка замерла. Не может быть! А Иля тихо рассмеялась:
– Вы точно два щенка друг перед дружкой… глупые…
Порусь не могла заснуть до самого рассвета. Неужели Иля права?!
Но князь не спешил домой, это значило, что его сюда вовсе не тянуло, так ли бывает, если человек любит? И Порусь снова засомневалась.
Пришла весна. И хотя лед на озерах и озерках еще не сошел, там уже стоял немолчный птичий гвалт. Такого родовичи не видели нигде. Птицы, словно зная, что лето будет недолгим, старались поскорее вывести птенцов и поставить их на крыло. На каждом свободном клочке берега, на каждой кочке кипела жизнь. Несметное количество гусей, уток, лебедей торопилось продолжить свой род.
