Выбор был нетрудный — ни на кого, кроме З.П. Рожественского, в сущности, и указать было нельзя. Говорили еще, правда, про адмиралов Скрыдлова и Бирилева, но серьезно останавливались только на З.П., чувствуя, что вести такую разнокалиберную, наспех изготовленную эскадру в далекие восточные воды может только железная воля и железная рука, а этим обладал, и притом в полной мере, адмирал З.П. Рожественский. Мне привелось в течение 9 месяцев быть его близким помощником, замещая Помощника Начальника Главного Морского Штаба, Адмирала Вирениуса».
Кто сказал слово?
«…Наконец, момент готовности эскадры наступил. Но у нас, офицеров Главного Морского Штаба, все не было ясного представления, кто же, в конце концов, сказал определенное и окончательное слово о том, что эскадра в таком составе “должна” идти на Дальний Восток. Кладо или общественное мнение? Но этого, казалось, как будто недостаточно! Сам Государь Император? Но для этого у Него не было ни специальных докладов, ни Совещаний, а одному решить такой вопрос, влияющий на исход войны, Ему было бы трудно…
И вот, волнуемый такими вопросами, я вместе со своим ближайшим Начальником Адмиралом Вирениусом спешно составил записку о том — идти ли эскадре или не идти, приведя все соображения как за, так и против, и указал, что настал момент компетентной власти твердо и определенно признать то или другое положение правильным и приказать эскадре без замедления выходить или же отменить ее поход. Записку я лично подал Министру, но дальнейшего движения он ей не дал.
На один из ближайших дней был назначен очередной смотр броненосца в Кронштадте Генерал-Адмиралом Великим Князем Алексеем Александровичем. Я обратился к Министру с просьбой доложить Его Высочеству, не признает ли он необходимым ввиду приближающейся готовности эскадры обсудить еще раз в компетентном Совещании, если возможно под председательством Государя, самый вопрос о том — идти ли эскадре, для какой главной цели и если идти, то когда именно. К этому побуждало и то, что, по достоверным сведениям, не только весь наш Отдел Главного Морского Штаба, но и сам Министр мало был посвящен в планы и намерения Адмирала Рожественского.
Министр встретил мою просьбу неприветливо; долго я убеждал его, и, наконец, он все же признал возможным доложить эти соображения Генерал-Адмиралу в Кронштадте. Адмирал Авелан все возражал мне, что вопрос уже решен и нет основания к нему возвращаться, но никак не мог мне сказать[140] — кем и когда он решен.
На следующий день утром на яхте “Нева” Министр отбыл в Кронштадт. Тотчас после его возвращения я был у него и, к удовлетворению своему, узнал, что на следующий же день в 1 час дня назначено Совещание под председательством Государя в Петергофском дворце. Кто будет приглашен на Совещание, известно еще не было».
Совещание в Петергофском дворце
«Мы в Штабе, не упуская минуты времени, стали подготовлять материалы по возбужденному вопросу для Министра, и вечером уже я ему передал разные записки и справочные сведения. Ближайший мой начальник, Адмирал Вирениус, захворал, и я его заменял. Надо сказать, что в ряду других вопросов, возникавших в последнее время, в Штабе разрабатывался вопрос о грузах, которые по военному времени должны быть признаны военной контрабандой, и об этом велись сношения с Министерством Иностранных Дел; но этот вопрос среди многих других не представлялся вопросом особой важности, и решение его шло обычным порядком.
Волнение охватило всех служащих в Штабе офицеров, когда утром Министр отправился в Петергоф. Дело не клеилось, и время проходило в рассуждениях о вероятных решениях Совещания, которому все придавали значение первостепенной важности. Но вот сообщают, что Министр вернулся; бегу к нему; принимает меня тотчас же и начинает передавать какие-то самые малозначащие бумаги, поступившие во время его отсутствия и оказавшиеся у него на столе.
Уже сильно разочарованный, я задаю вопрос, что же решено на Совещании, и в ответ получаю разъяснение, что:
“По поводу контрабанды так и не могли окончательно договориться с Министром Иностранных Дел, и граф Ламздорф по этому вопросу еще напишет”.
Но как же эскадра? Неужели же Министр так ничего и не скажет по этому наболевшему вопросу? Я решаюсь сам спросить, что же решено по поводу эскадры».
А что же об эскадре?
«Адмирал, как бы вспомнив что-то совершенно постороннее, отвечает, что эскадра пойдет по назначению, и притом очень скоро. Хочется знать все подробности, какие соображения кем были высказаны, кто был за поход, кто и почему против, но Министр как будто этим мало интересовался и на мои навязчивые расспросы пояснил только, что адмирал Рожественский ни за, ни против не говорил, но заявил, что все его подготовительные меры по заготовке угля в пути рассчитаны на известный период времени и стоит эта организация баснословных денег.
Поэтому если эскадра вообще должна идти, то ей необходимо выйти в этот именно период, иначе все расчеты окажутся несоответствующими и придется все организовывать заново, даром потратив громадные суммы. Это заявление и было решающим, и Совещание постановило — эскадре в намеченный срок выйти по назначению.
Больше я от Министра ничего не узнал и впоследствии не мог ознакомиться ближе с суждениями, высказанными на Совещании, так как никаких материалов о нем в Штаб не попало; но то немногое, что стало известно, конечно, не могло принести удовлетворения.
С Адмиралом Рожественским мне пришлось лишь кратко поговорить на эту тему. Он только высказал, что убеждать присутствующих в бесполезности посылки такой эскадры, каковой она оказалась, он не желал, ибо единственный для всех вывод был бы, что Адмирал Рожественский боится предстоящих трудностей, и это тем более, что были лица, которые готовы были его немедленно заместить и взять на себя это ответственное дело — проводку такой многочисленной и разношерстной эскадры.
Но для Штаба, да и для Адмирала Рожественского, я думаю, было ясно, что это было бы покушение с совершенно негодными средствами. Один Адмирал Рожественский, по общему голосу, был способен взять на себя эту безмерно тяжелую задачу. И он ее взял на себя и выполнил блестяще — эскадру провел.
Таким образом, время выхода эскадры было назначено».
Приводимые Штенгером данные не критиковал только ленивый. Борец с мифами и легендами В.Д. Доценко договорился до того, что Штенгер хорошо отзывается о Рожественском, потому что тот ему орден исходатайствовал. Перед своим уходом из Главного Морского Штаба. Ну у всех свои понятия и взгляды.
Но посмотрим, что говорит об этом Совещании управлявший в 1904 году Морским Министерством адмирал Федор Карлович Авелан, и отнюдь не в мемуарах, а в своих показаниях Следственной Комиссии о Цусимском бое{132}.
Показание генерал-адъютанта адмирала Авелана
Особая эскадра и ее состав
«Тотчас после открытия военных действий в первых числах февраля 1904 года были приняты меры к ускорению окончания постройки новых судов, которые, по прежним предположениям о сроках их готовности, в большинстве должны были осенью 1904 года лишь начинать свои приемные испытания. Для ускорения постройки были ассигнованы особые средства, а для наблюдения за ходом постройки были назначены по группам три контр-адмирала: Невинский, Линдестрем и Паренаго.
Суда эти по ВЫСОЧАЙШЕМУ указанию должны были войти в состав особой эскадры, предполагавшейся к посылке на Дальний Восток для поддержания и усиления находившихся там наших морских сил.
В состав этой предполагавшейся к формированию эскадры входили кроме новых броненосцев: “Князь Суворов”, “Бородино”, “Орел”, “Император Александр III”, крейсеров: “Олег”, “Аврора”, “Жемчуг”, “Изумруд”, “Алмаз” и 350-тонных миноносцев, также и старые суда — броненосцы: “Сисой Великий”, “Наварин”, “Ослябя”, крейсера: “Дмитрий Донской”, “Адмирал Нахимов” и “Светлана”, и транспорты как под военным флагом, так и под коммерческим. Этот состав эскадры не был определен в таком виде с самого начала и выяснился в этой форме лишь к апрелю месяцу.
В половине апреля последовало распоряжение наименовать эту формируемую эскадру Второю эскадрою Тихого океана, и тогда же был назначен Командующий ею — Свиты ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА Контр-Адмирал Рожественский, с оставлением его исполняющим должность Начальника Главного Морского Штаба».
План операции
