своем узком горизонте, нуждаются в своем особом «запредельном», но боятся сделать шаг. В терминах, которые мы использовали ранее, мы могли бы сказать, что их «безопасная» героика не работает; душит их, отравляя тупым осознанием того, что все настолько безопасно, что вообще не героично. Лгать себе о собственном потенциальном развитии – еще одна причина вины. Это одно из самых коварных ежедневных внутренних переживаний, которые может испытать человек. Помните, что вина – это путы, которые человек чувствует, когда его смиряют и останавливают непонятными для него способами, когда мир омрачает его своими энергиями. Но несчастье человека состоит в том, что он может испытывать эту вину двояко: как извне и изнутри – то есть тупик потенциального развития. Вина формируется из чувства упущенной жизни, из «непрожитого в нас»6.
Более поразительными являются другие знакомые ошибки лжи о реальности – то, что мы называем навязчивыми и иррациональными побуждениями и вообще фобиями всех типов. Здесь мы видим результат слишком большого количества фетишизации или прациализации, слишком большого сужения окружающего мира и возможности для действий. В результате человек застревает в ограничениях. Одно дело ритуально мыть руки три раза; другое – мыть их до тех пор, пока руки не начнут кровоточить, и сидеть в ванной большую часть дня. Здесь мы в чистом виде сталкиваемся с тем, что поставлено на карту во всех человеческих подавлениях: страх перед жизнью и смертью. Безопасность перед лицом ужаса существования становится для человека реальной проблемой. Он чувствует себя уязвимым – и это правда! Но он реагирует слишком жестко и преувеличенно. Он боится выходить на улицу, заходить в лифт, или пользоваться любым транспортом. В таком случае человек как бы говорит себе: «Если я вообще сделаю хоть что-то… я умру»7.
Мы видим, что симптомом является попытка жить, попытка разблокировать действия и сохранить мир безопасным. Страх жизни и смерти заключен в этом внешнем признаке. Если вы чувствуете себя уязвимым, то это потому, что вы чувствуете себя плохим и малоценным, недостаточно великим или сильным, чтобы противостоять ужасам вселенной. Вы работаете над тем, что вам необходимо для достижения совершенства (значимость, неуязвимость), например, моете руки или избегаете секса в браке. Можно сказать, что сам симптом представляет собой локус героизма. Неудивительно, что никто не может от него отказаться: это тут же высвободит весь поток ужаса, который каждый пытается отрицать и преодолевать. Если все яйца сложены в одну корзинку, за нее нужно держаться как можно крепче. Как если бы вы взяли весь мир и объединили его в единый объект или в один страх. Мы сразу же признаем это подобно той творческой динамике, которую человек использует в переносе, когда он сливает воедино весь ужас и величие творения в объекте своего переноса. Вот что имел в виду Ранк, когда сказал, что невроз представляет собой творческую силу, сбившуюся с пути и сбивающую с толку. Человек не знает, в чем суть проблемы, но он находит изобретательный способ двигаться мимо нее. Отметим также, что сам Фрейд использовал выражение «невроз переноса» в качестве собирательного термина для истерических страхов и компульсивных неврозов8. Можно сказать, что Ранк и современная психиатрия просто упрощают и доводят до конца это базовое понимание. Но теперь они возлагают бремя объяснения на страхи жизни и смерти, а не только на развитие эдипова комплекса. Недавно один молодой психиатр красиво подытожил все это словами:
Должно быть ясно, что отчаяние и страдание, на которые жалуется пациент, являются не результатом таких симптомов, а скорее причинами их существования. Фактически именно эти симптомы защищают его от мучений связанных с глубокими противоречиями, лежащими в основе человеческого существования. Конкретная фобия или одержимость – это то средство… с помощью которого человек облегчает бремя жизненных задач … и может… успокоить чувство собственной незначительности… Таким образом, невротические симптомы служат для того, чтобы уменьшить и сузить – то есть магическим образом преобразовать мир, чтобы человек мог отвлечься от боязни смерти, вины и бессмысленности. Невротик, озабоченный своими симптомами, склонен полагать, что его главная задача – это борьба со своей особой одержимостью или фобией. В каком-то смысле невроз позволяет ему взять под контроль свою судьбу – упростить целую жизнь до значения, исходящего из самостоятельного созданного мира9.
Ирония во взятии невроза под контроль состоит в том, что человек стремится избежать смерти, но делает это, убивая так много себя и такой большой сегмент своей деятельности, что фактически изолируется и становится подобен мертвецу10. Для живого существа просто нет способа избежать жизни и смерти, и, возможно, поэтическая справедливость заключается в том, что, если оно слишком старается сделать это, то разрушает себя.
Но мы все еще не исчерпали диапазон поведения, которое можем назвать невротическим. Другой способ подойти к проблеме невроза – это зайти с противоположной стороны. Есть тип личности, которому трудно фетишизировать и сужать мир; у него яркое воображение, он слишком много переживает, «откусывая» слишком большой кусок мира – его поведение тоже следует называть невротическим11. Мы представили этот тип в предыдущей главе, когда говорили о творческом человеке. Мы видели, что такие люди чувствуют свою изоляцию, свою индивидуальность. Они выделяются, будучи наименее встроены в нормальное общество, наименее надежно запрограммированы на автоматические культурные действия. Испытывать трудности в разделении опыта, значит, испытывать трудности в жизни. Отсутствие способности к фетишизации делает человека восприимчивым к миру как к глобальной проблеме – со всем адом, который вызывает такое приобщение. Мы сказали, что парциализация представляет собой способность откусывать столько, сколько сможешь прожевать. Не иметь этого таланта означает постоянно откусывать больше, чем можешь. Ранк говорит об этом так:
Невротичный тип личности… превращает окружающую его действительность в часть своего эго, что объясняет его болезненное отношение. Ибо все внешние процессы, какими бы незначительными они ни были сами по себе, в конце концов касаются его… Он связан неким магическим образом с целостностью жизни вокруг него гораздо больше, чем тип человека-приспособленца, который может быть удовлетворен ролью части внутри целого. Невротический тип потенциально принимает на себя всю полноту реальности12.
Теперь мы видим, как проблема невроза может быть изложена в русле двойственных онтологических мотивов: с одной стороны, человек сливается с окружающим его миром и становится его неотъемлемой частью, теряя тем самым свои права на жизнь. С другой стороны, человек отрывается от мира, чтобы максимально полно заявить о себе и таким образом теряет способность жить и действовать в мире на его условиях. Как сказал
