Она откинулась на спинку кресла, закрыла лицо руками и, казалось, замерла в припадке безысходного горя.
Прошло около четверти часа.
Федор Дмитриевич сидел неподвижно, из уважения к понятному для него состоянию души графини.
Она полулежала в кресле, тихо рыдая.
Караулову показалось, что его присутствие излишне, что ее следует оставить одну, дать ей выплакаться.
Он осторожно встал и направился к двери.
Но графиня Конкордия Васильевна не допустила его выйти из комнаты.
Она вскочила с кресла и загородила ему дорогу.
— Мой друг, — сказала она, — простите мне мою слабость. Она кончилась, слава Богу. Мои глаза прозрели, я вижу теперь все ясно, я понимаю значение ваших слов: никакие формальные обязанности не заставляют меня действовать так, но есть еще обязанности нравственные, которые должен исполнить человек, если он дорожит своим человеческим достоинством.
Она схватила обе руки доктора.
— Уже почти месяц мы живем одной жизнью, одним горем. Я боюсь подумать о том времени, когда мы, быть может, снова с вами будем в далекой разлуке, снова станем чужими друг для друга, и при этом я вас хорошо знаю и хочу быть достойной вас. Слушайте меня. Какова бы ни была болезнь, которой болен мой муж, на какой бы постели и где бы он ни лежал, я решилась за ним ходить… Я пойду туда с надеждой на его выздоровление и желанием этого выздоровления, жертвуя последний раз моим самолюбием, моими чувствами, моей любовью, самой святой. Теперь вы меня поняли, не правда ли? Мой дорогой друг, вы после Бога первый вдохнули в меня силу исполнить все то, что я решила! Скажите, довольны ли вы мной?
Она стояла перед ним с лихорадочным блеском в глазах и почти радостным, преображенным лицом.
Это было с ее стороны почти признание, первое признание.
Он пожал ее руки. Она не отнимала их.
Федор Дмитриевич преклонил перед нею колени и стал покрывать поцелуями ее руки.
— Вы святая! — задыхающимся голосом проговорил он.
Она высвободила от него свои руки и быстро подошла к зеркалу, чтобы привести в порядок свое лицо и волосы.
Он встал с колен.
— Дайте мне адрес, я поеду туда… — сказала она.
— Я вас провожу.
— Нет, мой друг, я от этого отказываюсь. Вы не знаете, до чего может дойти бесстыдство и злословие этой женщины.
— Вы правы, графиня… — согласился Федор Дмитриевич.
Он написал адрес и подал ей.
— Дай Бог вам силу исполнить ваш великий и трудный подвиг… — напутствовал он уходящую.
Несчастной, ни в чем не повинной жене теперь предстоял тот же путь, по которому неделю тому назад ехал преступный муж и отец, но чувства, наполнявшие их сердца, были различны.
X. У постели больного
— Дома г-жа Ботт? — спросила графиня Конкордия Васильевна у отворившего ей дверь дачи лакея.
Он еще не успел ответить, как она уже прошла мимо него в переднюю.
Лакей почтительно посторонился.
Он догадался.
Петербургская прислуга всезнающа, от нее не могут укрыться никакие тайны дома, в котором они служат. Как бы тщательно от нее ни скрывали, она узнает всю подноготную. Лакей заметил давно, что барыня была всегда настороже.
Он знал, что барин — граф Белавин, а барыня — г-жа Ботт, знал также, что граф женат, но что его жена не живет в Петербурге.
Тревожное состояние барыни указывало, что каждый день может произойти катастрофа, или, по крайней мере, скандал.
Когда лакей увидел входившую красивую даму с благородной осанкой, всю в черном, то тотчас понял, что это пришла законная жена за своим мужем.
Еще раз почтительно поклонившись, он ввел ее в зал.
Если кто не ожидал видеть графиню, то это Надежда Николаевна.
Когда лакей доложил ей, что в зале ее ожидает дама, и она вышла, то при виде своей задушевной подруги, величественной и невыразимо прекрасной, она отступила, ошеломленная.
Графиня произнесла только два слова:
— Мой муж!..
Надежда Николаевна хотела ответить, но язык ей не повиновался.
Наконец, она с усилием произнесла хриплым голосом:
— Он очень плох!
— Я хочу его видеть! — сказала повелительно графиня.
Она двинулась к двери, у которой стояла Надежда Николаевна.
Та невольно посторонилась.
Графиня Конкордия откинула портьеру, отворила и вошла, сопровождаемая своею бывшей подругой, поступью королевы.
Это была комната больного, мрачная комната.
Шторы были спущены. Маленькая лампочка под густым зеленым абажуром полуосвещала комнату, отражаясь в зеркале над камином.
Атмосфера была спертая, пропитанная человеческими испарениями и запахом лекарств.
На постели, стоявшей посреди комнаты, лежал граф Владимир.
Цвет лица его был багровый, дыхание прерывистое, глаза его то открывались, то закрывались, ничего не видя, лоб был покрыт компрессом, а на выбритом темени лежал пузырь со льдом.
Жаль было глядеть, что сделалось с красивым лицом графа.
Правильные и тонкие черты лица исчезли, остался один обтянутый кожею череп с выдающимися скулами. Усы были всклокочены, щеки и подбородок покрылись жесткими волосами.
Лицо умирающего было ужасно.
Графиня Конкордия не могла удержаться от рыданий.
— Боже, что вы с ним сделали! — воскликнула она сквозь слезы, указав Надежде Николаевне на больного.
Та молчала.
Графиня подошла к своему мужу, опустилась на колени у его постели и начала горячо молиться со слезами, которые падали на его одеяло.
Вдруг с больным сделался припадок бреда.
Он стал невнятно произносить слова, но смысл их был ясен.
Он звал отсутствующих.
— Кора, дочь моя! Не уезжай, — стонал он, — мое милое дитя, подожди меня, я приду к тебе и соединюсь с тобою. Конкордия, Конкордия, если ты еще помнишь меня, удержи ее и не позволяй ей уезжать.
Графиня Конкордия Васильевна вскочила.
Она вспомнила свои обязанности жены-христианки.
Не обязана ли она была спасти душу своего мужа, а вместе с тем, быть может, и тело.
Его бред доказывал, что он раскаивается, что его душа стремится к ней, своей жене и к своей дочери.
Она взяла руку больного. Эта рука была горяча, как огонь.
— Я здесь, Владимир, я здесь, подле тебя! Узнаешь ли ты меня… Я твоя жена — Конкордия.
На лице больного отразилась мучительная напряженная мысль.
Наконец, его лицо на мгновение просветлело.
Мимолетная улыбка мелькнула на губах графа.
Он узнал молодую женщину.
— Конкордия! — прошептал он. — Конкордия, это ты?
Она прочитала в его на мгновение просветленных глазах радость и благодарность за это доказательство его прощения.
— Да, это я, Владимир, это я… Я пришла за тобой, чтобы увезти тебя.
В это время в комнату вошел лечивший графа доктор. Он с удивлением, почти с ужасом созерцал эту сцену, которая осложняла и без того опасное положение его пациента.
— Да, Конкордия, я поеду, я хочу ехать с тобой. А Кора? — вдруг переменил он тон. — А Кора, моя дочь, где она? Отчего ее нет здесь, с тобой?
Графиня молчала.
— А ты не хотела привезти ее. Ты не хотела, чтобы она видела своего отца! — рассвирепел больной. — Презренная женщина! Ты хотела отомстить мне, наказать меня… или скорей, я тебя понимаю, я угадываю, ты сама ее убила, ты убила нашего ребенка, чудовище, бесчувственная мать…
Он говорил прерывающимся голосом, задыхаясь от ярости, с блуждающими, широко открытыми глазами.
Он схватил нежные руки графини Конкордии Васильевны и сжал их изо всей силы.
Бедная женщина не сопротивлялась и только шепотом повторяла:
— Владимир, приди в себя… Я, Конкордия — твоя жена, я пришла за тобой, чтобы отвезти тебя к нашей дочери.
Зрелище было невыносимо тяжелое.
Доктор не выдержал.
Он подошел к постели больного, силой вырвал графиню Конкордию из его рук и уложил его, а затем почти грубо обратился к молодой женщине:
— Кто вы такая и что вам здесь нужно?
Тон, которым был задан этот вопрос, возмутил графиню.
Она побледнела, как полотно.
— Я законная жена графа Белавина и пришла ходить за ним к его любовнице, если мне не позволят перевезти его ко мне.
Доктор почтительно поклонился.
— Простите меня, графиня, я не знал… Но при этих тяжелых обстоятельствах я должен говорить как врач. Я не могу ни в каком случае разрешить перевозить больного в том состоянии, в котором он находится. Вы и теперь сделали большую неосторожность, которая может чрезвычайно осложнить состояние вашего мужа. Вы не найдете, конечно, поэтому странным, если я категорически запрещу вам доступ к этой постели и в эту комнату до моего разрешения.
— Как, вы хотите запретить мне ходить за моим мужем? — воскликнула графиня Конкордия.
