Савиньяк в сопровождении пары бирюзовых здоровяков поднялся к первым воротам, мысленно хваля себя за отказ от завтрака по-бергерски, после которого число ступенек самое малое удваивалось. Комендант, он же казначей, он же двоюродный дядюшка маркграфа, немедленно пригласил гостя к столу. Талигоец отговорился тем, что есть разговоры, которые во избежание тошноты ведут натощак; дядюшка-казначей расхохотался и пригласил отобедать по окончании. Лионель согласился, и его препроводили во двор, который в более утонченной местности назвали бы террасой.
Вид с нависавшего над ворчливой речкой уступа открывался завораживающий, хотя вынужденное ежедневное созерцанье портит и не такие красоты. Маршал уселся на способную выдержать пяток Хайнрихов скамью и стал ждать. Он не готовился к разговору — все зависело от собеседников. Люди, которых он знал и не любил, могли остаться собой, а могли перемениться. Лионель верил Давенпорту, Лараку с Левфожем, а больше всех — матери и Инголсу, но собственных глаз чужое мнение для него не заменяло уже лет двадцать.
Маршал щурился на пронизанные светом облака, немного вспоминая удачную ночь, немного — гаунасские эдельвейсы. Передышка неотвратимо заканчивалась, и осознание этого делало мох на древних камнях ярче, а дела — неотложней. Когда за спиной брякнули запоры и раздались шаги, Ли обернулся не сразу, но тянуть тоже не стал.
— Садитесь, — предложил он высокому человеку в богатой коричневой одежде. — Вы хорошо выглядите, даже досадно.
Колиньяр сдержался и сел. Любопытно, без чего ему тяжелее, без шпаги или без подчиненных?
— Я хочу знать, — холодно спросил Лионель, — как вышло, что Сэ сгорел, а моя мать спаслась только благодаря барону Райнштайнеру?
Прежний Колиньяр взревел бы, нынешний угрюмо огрызнулся:
— Ваша мать жива, в отличие от моей сестры и моего сына...
— Я бы с уважением отнесся к вашему горю, предайся вы ему по горячим следам. — Порой искренность можно себе позволить не только с друзьями и варварами. — Потеряв наследника, вы немедленно повезли дочь сперва в Сэ, потом в Валмон. С матримониальными намерениями, надо полагать.
— Какое это сейчас имеет значение...
— Для вас — никакого, но я хочу отделить вашу глупость и несчастное стечение обстоятельств от чужого ума, если он в самом деле замешан.
— Ваши желания, граф, меня не волнуют. Прощайте.
— Вы уйдете, когда этого захочу я, — уведомил Ли.
Теперь следовало помолчать, пусть прозлится. Колиньяр обретал дар речи, Савиньяк любовался ландшафтом. Брать под стражу маршалов и генералов капитану королевской охраны доводилось, вести дознание — нет, но определять степень вины профукавших Эпинэ и Олларию болванов Лионель не собирался, хотя ничего против справедливости не имел. Когда она не мешала более важному.
— Вы пользуетесь своим положением! — по некотором размышлении возмутился набивший Багерлее старичьем и женщинами господин. Ли улыбнулся, в Гаунау он привык улыбаться.
— Так делают все. Кто удачно, кто — не слишком. Вы и ваш брат-губернатор тому пример.
— Наша фамилия служит Талигу, а не Савиньякам и Валмонам. И не самозваному регенту, захватившему короля и кардинала. — Колиньяр сидел в Денежном замке с осени, но отказаться от прокурорского тона так и не смог. — Ничего удивительного, что Ноймаринен дал ход доносам своего шпиона, догадавшегося прикрыться графиней Савиньяк! Допустив Робера Эпинэ в самый центр провинции, ваш Райнштайнер...
Господин не только не отказался от прокурорских замашек, он озаботился сочинить целую речь. Само собой, обвинительную. Виновных нашлось множество. Мятежник, убийца и насильник Эпинэ. Находящаяся в сговоре с ним королева. Предатель Люра. Вручивший предателю армию король. Не поддержавшие губернатора Сабве южные графства. Не поверившие воплям изнасилованной девы на Совете Меча вельможи. Не давший себя зарезать Райнштайнер...
— О том, что делал Райнштайнер, я узнаю у Райнштайнера. — Лионель улыбнулся еще разок. — О том, что делал Эпинэ, — у Эпинэ. Почему вы перед высочайшей аудиенцией не причесали вашу племянницу, и откуда взялся весь этот бред с насилием?
Молчит. Ноздри раздуваются, но молчит. А кто бы на его месте признался, что «изнасилованную» красотку выволок к трону от дурного вкуса и еще потому, что с помощью Манрика собрался пересчитать врагов и съесть хотя бы тех, кто не поверит громко? Самой смелой оказалась Катарина... Потому что поняла: это — угол, и нужно прыгать вперед, пока не поздно. Колиньяр в углу выглядел гораздо хуже.
— Вашу племянницу я ведь тоже могу спросить. Прямо сегодня.
— Кто вам мешает. Спрашивайте!
— Если потребуется. Девица Маран расскажет, что видела и слышала, но чтобы понять ваши с Манриком замыслы, она слишком глупа, а госпожа Арамона, которую я тоже могу спросить, напротив, слишком умна. Так зачем вам потребовалось устраивать во дворце балаган?
— Меня как обер-прокурора беспокоили положение на юге и разросшийся заговор в столице. — Пошел в атаку. Перегруппировал силы и пошел. — Я получил полномочия лично от кардинала. Его высокопреосвященство имел серьезные основания не доверять некоторым фамилиям. Придды, Рокслеи, Карлионы, Ариго, Килеаны, Феншо, Окделл, которого опрометчиво приблизил к себе герцог Алва... Возможно, вы думаете...
— Я думаю, что вы не соответствуете своему гербу. Приличные медведи отстаивают свое право на берлогу самостоятельно, а вы рассчитывали, что герб Эпинэ разобьют и ваша сестра приберет к рукам наследство. Забавно, но все идет к тому, что Колиньяр и Сабве достанутся герцогу Эпинэ и его нынешним сподвижникам, тем более что эти земли, как и владения самого Робера, сейчас под управлением Валмона.
— Подозрения его высокопреосвященства подтвердились в полной мере. Сговор между Эпинэ, Валмонами и Савиньяками очевиден! Вы были слишком снисходительны к Катарине Ариго и Рокслеям, чтобы держать вас в столице. К несчастью для Талига, его высокопреосвященство не успел завершить задуманное!
Какой портрет мог бы получиться! Обер-прокурор в гневе, в узилище и в рамке, но рисовать Колиньяра больше смысла нет. Колиньяры вывалились из талигойского расклада, а розовые лебеди едут в Эйнрехт, навеки связав свою судьбу с Фридрихом...
— Вы ошибаетесь, — спокойно произнес Лионель. — К несчастью для Талига, Сильвестр прожил на пару лет больше, чем следовало.
Колиньяр не понял. Обер-прокурор не представлял намерений покойного даже на собственный счет. Какое все же распространенное заблуждение — видеть себя поваром с ножом, а не курицей в горшке.
2
Здоровенный, надувшийся дармового пива парень попытался отпихнуть Руппи, получил каблуком по колену и взвыл от боли. Граф Фельсенбург даже не обернулся, хотя вложил в удар изрядное количество скопившейся за неделю злости. Бесило все — праздничные толпы, трескотня фейерверков, трактирные запахи и лезущую помимо воли в уши чушь. Эйнрехт салютовал победам Бруно и почти не вспоминал о суде. Какой суд, когда вокруг столько любопытного?! Судьба двух адмиралов занимала город даже меньше здоровья кесаря, а военные успехи, прелести Гудрун и оплаченное регентом пиво все быстрей разворачивали Эйнрехт к Фридриху.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
