С Египтом, кстати, проще. Мумия-то в пирамиде у нас на Красной площади до сих пор лежит. Тут достаточно сопоставить характер и целеполагание труда двух эпох, чтобы Египет из всех пор советской власти попер.
С первобытностью чуть сложнее. Но выручает возраст слушателей. По моей теории, сознание тинейджеров очень точно отражает культурные достижения эпохи неолита. Почти всем подросткам — от двенадцати до восемнадцати примерно лет — свойственны такие его черты, как стадное поведение, с элементами вождества; сексуальная доминанта в общении и соответственно в искусстве; тотемистическое сознание; ритуализированный быт; магия надписей. И все это на контрастном эмоциональном фоне и при крайне слабо выраженной индивидуальности каждого из членов неолитического сообщества.
Подростки собираются в уличные банды или фанатские объединения, исписывают себя татуировками, а стены — надписями и рисунками, связанными с сексуальной магией. Они подражают вожакам и жаждут инициации, переводящей их во взрослую жизнь. Кстати, примеры подростковой магической практики я беру из надписей на стенах и партах этой же аудитории. Каждый год примеры свежие.
По мере взросления, говорил я, каждый человек потенциально способен перерасти рамки неолитического сознания, но большинство людей эту возможность не реализуют, отказываясь от индивидуальности и заменяя мышление суждением. При снижении контрастности эмоционального фона стадно-ритуальная культура приводит к консервации нескольких вариантов жизненной позиции, именуемых семьей, дружбой, карьерой, увлечениями. Каждая из этих позиций соответствует «норме», то есть закрепленным культурным образцам.
И лишь небольшая часть людей оказывается готова к индивидуальной судьбе, непременные признаки которой — самостоятельное мышление и творчество, то есть создание новых культурных форм, а в особых случаях — нового коммуникационного пространства. Но для того чтобы культурные новации вошли в сознание большинства людей, они должны быть перевоплощены в формы мифологические и ритуальные, то есть максимально упрощенные и введенные в практику высшим авторитетом, в качестве которого (поочередно или вместе) выступают: религия, всеобщее мнение, власть и «фигуры успеха», то есть те люди, чья жизненная позиция служит образцом для многих. В каждую эпоху «фигуры успеха» свои, но ориентиры едины для всех времен. Это условные социокультурные роли «вождя», «шамана», «старейшины», «лучшего охотника» эпохи неолита.
Тут пришла записка: «То, что вы говорите, придумали полтораста лет назад. Ведь это не что иное, как теория героев и толпы».
— Да, — отвечал я. — Она может и так называться. А в модифицированном варианте — еще и теорией элит, столь модной в современной политологии. Оттого, что ей много лет, не полтора столетия, а значительно больше, она не стала ни лучше, ни хуже. Это одна из возможных моделей, пригодная для описания человеческого сообщества наравне с другими. И поскольку она многое объясняет, то может считаться на данный момент достаточно точной и работающей.
И все же то, о чем я здесь говорю, отличается от теории «героев и толпы» в изложении позитивистов и русских народников второй половины девятнадцатого века, той теории, против которой всем своим творчеством выступал Федор Михайлович Достоевский. Там «герой» — фигура мощная, сильная и однозначно положительная. Он является «критически мыслящей личностью», знающей, где и в чем благо народа и куда его, то есть народ, нужно звать. А может, и вести. А может, и гнать. Я же думаю, что существует три типа культурной деятельности, сложившихся до начала неолитической революции, то есть той эпохи, когда человеческие сообщества субтропического пояса Земли стали переходить от собирательства и охоты к производству материальных благ, от родоплеменной организации к протогосударственным объединениям, от матриархата к патриархату.
Первый тип, самый распространенный, — потребители культуры. Это те, кто не вносит в коммуникационное пространство ничего своего. Именно они живут в мифологическом и ритуальном культурном пространстве. И к тому же стремятся его максимально упростить, дабы в нем лучше ориентироваться. Например, свести все богатство речи к набору табуированных слов и выражений, музыку — к ритму науку — к магии, многообразие социальных отношений — к двуединству «свой-чужой», в котором ориентирами выступают раса, религия, тусовка, банда и т. п.
Второй тип — те, кто творит новое коммуникационное пространство. Это люди индивидуальной, но отнюдь не всегда успешной судьбы. Люди с сознанием, не совпадающим с принятыми в обществе ритуально-массовыми формами поведения. «Творцы» воспринимаются большинством не как герои, а как чудаки, аутсайдеры, маргиналы не по обстоятельствам жизни, а по странному нежеланию быть как все, например, не писать на парте и не писать в подъезде.
А вот третий тип — это «люди успеха», в качестве которых в современном обществе выступают: публичные политики (ролевая функция — «вождь»), поп-звезды (ролевая функция — «шаман»), бизнесмены-олигархи (ролевая функция — «лучший охотник»). Их также можно назвать «адаптерами» — то есть теми, кто приспосабливает существующие и появляющиеся культурные формы к сознанию простых потребителей, упрощая их до возможного предела. «Люди успеха» выполняют важнейшую культурную функцию. Они личным примером указывают людям толпы: это новшество должно быть отвергнуто, а этим можно пользоваться, оно неопасно, а если взять вот так и сделать вот этак, то может быть даже полезно.
«Адаптером» может быть и «творец». В этом случае он выступает в роли «старейшины племени». Таковы знаменитые писатели и художники, нобелевские и прочие лауреаты. Присутствие в племени «старейшины», «мудреца» не отменяет, но освящает действующие в племени крайне примитивные ритуалы, поддерживаемые «людьми успеха». И только длительной и неблагодарной работой, исподволь и незаметно для остальных, «творцам-адаптерам» удается чуть-чуть изменить сложившиеся мифы и ритуалы, сделать их чуть сложнее и гуманнее. Хотя последнее высказывание сомнительно и нуждается в более тщательном доказательстве.
Быть «адаптером», «человеком успеха» и приятно, и трудно. Те из них, кто не обладает способностями «творца», должны всю жизнь выступать против собственных устремлений к примитивности и делать вид, что их культурное пространство сложно и многообразно (правда, современная поп-культура значительно облегчила их жизнь). Те же «адаптеры», кто остается творцом, вынуждены резко сужать свои интересы для того, чтобы быть признанными и понятыми (а значит, не съеденными) людьми своего племени.
Почитание «людей успеха», тотемистическое и фетишистское по своему происхождению, в той или иной степени свойственно всем обществам. И это подчеркивает, на мой взгляд, верность той мысли, что большинство людей живут с неолитическим сознанием, вынужденно приспосабливаясь к сложности культурного пространства, созданного «творцами» и поддерживаемого «адаптерами».
Еще одна записка: «Кто же тогда бунтари? Ведь теория „героев и толпы“ была создана специально для них?»
Ответ: Социокультурная роль «бунтарь» рассчитана на человека столь же первобытного и стадного, что и играющего социокультурную роль «вождь». Просто бунтарь — герой резерва. Когда все позиции «адаптеров» заняты, следовать правилам сообщества для достижения лидерства бесполезно. Нарушение правил во имя их последующего закрепления на новой личностной позиции — вот суть бунтарства. Кстати, замена вождя племени путем «поколенческой (молодежной) революции» — для первобытности дело обычное. Чтобы понять это, достаточно вспомнить мифы о низвержении первых богов их сыновьями. «Бунтари» свергают «шаманов», «старейшин» и занимают их места. А совмещение социокультурных ролей «творца» и «бунтаря» (что бывает, и нередко) вызвано только и исключительно тем, что «творец» стремится стать «адаптером» и получать свою долю поклонения от соплеменников.
После лекции зашел на кафедру. Лаборантка Маша напоила меня чаем с печеньем. Я не отнекивался. Позавтракать-то не удалось. Маше сняли брекеты, и она теперь все время улыбается. Улыбка у нее, прежде чуть стеснительная, теперь… задорная, что ли? Зубы ровные. И вообще она симпатичная. Держится очень прямо. И говорит правильно. Узнал, что учится на вечернем, на втором курсе экономического.
Сидя за чаем, подумал: а не попросить сейчас Машу выйти за меня замуж? Вот съезжу в Испанию, и свадьбу сыграем. Или нет, не поеду никуда. Сразу свадьбу. Колокольчики на антресоль закину, будет в той комнате детская. Маша будет учиться, я — зарабатывать. Перейду в альмаматерь, возьму пять учеников, к вступительным экзаменам готовить. А, черт, экзамены-то отменяют! Ну, не пойду в альмаматерь, мне и здесь хорошо, гранты нам тут обещают. Лишь бы вот так каждый день за чаем сидеть и на улыбку ее смотреть. Хорошая улыбка, добрая.
