Хозяйку дома звали Челеста Регац. Она была швейцарка и принадлежала к банкирской семье. Как и Эдисону, ей уже перевалило за сорок, а слегка округлая фигура, голубые глаза и мечтательное выражение лица делали ее похожей на мадонн Возрождения.
Ее муж, Адженор Кривелли, был преуспевающим владельцем хлопчатобумажной фабрики в Брианце.[5] Человек умный и волевой, он еще в 1941 году, когда Италия только вступила в войну, продал, обеспечив себе все возможные выгоды, свое предприятие конкурентам и переехал с семьей в Лугано, поселившись на вилле «Челеста».
Адженор Кривелли был в оппозиции к фашистам, упорно твердил о закате нацизма и действовал в соответствии с этим. А пока что, укрывшись за широкой спиной семьи Регац, он преспокойно дожидался лучших времен. Среди итальянских эмигрантов этот промышленник был видной фигурой, и его дом усердно посещали все, кто после войны намеревался снова войти в круг солидных деловых людей.
Семья Монтальдо познакомилась с Кривелли случайно благодаря Эмилиано, который учился в той же школе, что и сын Адженора, Фабиан. Ребята подружились. Эмилиано выделялся своим немного мечтательным умом, а Фабиан – энергией и сильной волей. Вместе они дополняли друг друга, и оба отлично учились. А после школы встречались, чтобы поболтать обо всем на свете и развлечься.
Благодаря этой дружбе детей обе семьи начали регулярно бывать друг у друга. Эстер пила чай с Челестой и выслушивала ее жалобы на старшую дочь, Ипполиту, которую мать считала капризной и непослушной. Эдисон же вместе с Адженором слушал оперы, обсуждал достоинства голосов Тито Скипы и Беньямино Джильи, после чего оба углублялись в хитросплетения политики и новости делового мира.
В тот день Эдисон шел на виллу «Челеста» для встречи с Джеймсом Вилдингом, талантливым американским писателем, имеющим огромный успех и уже известным в Европе среди тех, кто читал по-английски. Несколько его нашумевших романов пока что были изданы только на языке оригинала.
– Почему бы тебе не получить права на их перевод? – посоветовал как-то Адженор издателю. – Когда кончится война, этот американец принесет тебе целое состояние. А сейчас ты купишь его задешево, если заплатишь наличными. Он мот. Много пьет, играет и, как все игроки, проигрывает. Денег ему всегда не хватает.
Промышленник сам не читал романов Вилдинга. Но их читала его дочь Ипполита, которая любила произведения американца, населенные странными героями, все время попадающими в необычайные положения. Со свойственным ей энтузиазмом девушка была самой восторженной почитательницей таланта Вилдинга.
– Увы, мои ресурсы иссякают, – признался Монтальдо.
В Швейцарии он истратил почти все, что имел, купив права издания у нескольких европейских и итальянских писателей, и теперь ощущал, недостаток средств. Потраченные деньги были отличным вложением капитала на будущее, они должны были принести хорошую прибыль после окончания войны и восстановления издательства, но до тех пор приходилось ужаться.
– Это не проблема. Деньги я тебе дам, – успокоил его Кривелли.
Это было продиктовано не столько дружбой, сколько неколебимой верой в деловые способности Эдисона Монтальдо.
Эдисон позвонил в колокольчик у ворот виллы, и слуга открыл ему калитку. Пройдя по аллее, обсаженной олеандрами, Монтальдо вышел во внутренний сад, где стояла красивая деревянная беседка, увитая цветущей жимолостью. Этот уголок сада напоминал ему беседку виллы «Эстер». Эдисон любил свою виллу на озере Комо и очень боялся, что немцы разграбят ее. Но на днях он получил от сестры Полиссены утешительные известия: пока что все осталось нетронутым, вилла не пострадала.
Адженор сидел под цветущим навесом и беседовал с каким-то светловолосым великаном с детским выражением лица. Должно быть, это и был американец Джеймс Вилдинг. Хозяин представил их друг другу, и лишь изредка, по причине плохого знания языка, вступал в разговор, не мешая общению гостей. Пригубив виски, которым его угостили, Эдисон оценивающе разглядывал писателя, как боксер, который изучает противника, прежде чем решить, нападать ему или защищаться. Вилдинг показался ему интеллигентом с крепкими крестьянскими корнями и предприимчивым духом пионера. Это явно был человек с богатой фантазией и знавший жизнь, на которого можно было делать ставку.
Об издательском нюхе Эдисона Монтальдо ходило множество забавных историй. Уверяли, что ему достаточно взвесить только что вышедшую из типографии книгу на руке и понюхать еще пахнущий типографской краской корешок, чтобы предсказать, будет ли она иметь успех и какой. Почти всегда его предсказания оправдывались. При этом он даже не перелистывал издаваемых книг, за что получил прозвище «знатока корешков».
В течение короткого разговора, внимательно разглядывая этого великана, Эдисон уже решил, что в историю литературы американец наверняка не войдет, но в ближайшие пять-семь лет, без сомнения, обогатит своего издателя. В считанные минуты между ними установилось полное взаимопонимание, и они стали друзьями. Когда Эдисон протянул Вилдингу договор, который обеспечивал издательству «Монтальдо» исключительные права на переводы его романов, тот подписал его, даже не читая.
Еще через пять минут американец попрощался, а Кривелли, вызванный к телефону, ушел к себе в кабинет, оставив Эдисона одного вдыхать аромат жимолости в предвкушении пьянящих его будущих перспектив.
Одним духом он опрокинул стакан виски, зажег сигарету и с чувством блаженства откинулся на спинку плетеного кресла.
Увидев ее, Эдисон подумал, что перед ним сказочная сильфида из северных легенд. У нее были длинные гладкие волосы цвета спелой пшеницы. Гибкая, тонкая, изящная, лицом она была нежна, как подросток, и в то же время имела зрелые формы женщины. Она шла из глубины сада, где голубая вода бассейна сквозила через сочную пестроту зелени, отчего еще больше напоминала русалку.
– Добрый день! – приветливо поздоровалась она.
Эдисон, отвлеченный этим прекрасным видением от своих мыслей, в замешательстве поднялся.
– Вы в самом деле меня не узнали? – спросила девушка. – Я Ипполита Кривелли, – улыбаясь, добавила она.
– Ах, да… Но платье… и это солнце… Они превратили тебя в какое-то сказочное создание. Теперь я узнаю тебя. Здравствуй, – приходя в себя, ответил Эдисон.
Ипполита села в кресло и пригласила гостя сделать то же. Она смотрела, не отрываясь, ему прямо в глаза, чем приводила его в смущение.
– Позволите принять это ваше замешательство за комплимент? – спросила она.
– Я бы сказал, да, – ответил Эдисон, принимая свой обычный уверенный тон.
