– Я бы сказал, да, – ответил Эдисон, принимая свой обычный уверенный тон.
И, наклонившись к ней, тихо добавил:
– Я тебе очень признателен.
– За что? – притворно удивилась она.
– За знакомство с одним интересным автором, который стоит теперь в моей «конюшне». Ты первая заметила его.
Ипполита взмахнула своими густыми длинными ресницами и с лукавым видом взглянула на него.
– Такой человек, как Монтальдо, всегда обязан только самому себе, – возразила она, беря сигарету из деревянной коробки, стоящей на столике рядом с креслом.
– Джеймс Вилдинг – весьма перспективный писатель, с которым я никогда бы не познакомился без тебя, – убежденно сказал Эдисон.
Он поднес зажигалку, стараясь вспомнить, пока она прикуривала, сколько лет Ипполите, и спрашивал себя, как бы он реагировал, если бы его дочь Валли вела себя столь же развязно. К счастью, Валли было всего двенадцать лет, а Ипполите, теперь он вспомнил это, недавно исполнилось восемнадцать. «К тому же Валли брюнетка», – подумал Эдисон, и успокоился.
Он оценивающе посмотрел на девушку, которая сидела перед ним. Если бы она не была дочерью Кривелли, Эдисон вел бы себя совершенно иначе. Он бы ответил на те ожидания, которые, очевидно, девушка имела на его счет. Но он понимал, что, учитывая обстоятельства, должен действовать максимально осмотрительно. Она же тем временем с лукавым видом взирала на него, похоже, угадывая его мысли.
– Вы знаете, синьор Монтальдо, мне нравятся мужчины, которым сопутствует в жизни успех, – сказала она, словно поддразнивая его.
Эдисон вспомнил рассказы, которые ходили насчет сексуальных аппетитов молодой Кривелли. Она становилась уже несчастьем своей семьи. Один за другим от нее отказались все молодые женихи, которых родители подыскивали для нее, и теперь они уповали на какого-нибудь опытного зрелого мужчину, способного укротить ее. Но, несмотря на ее красоту и богатство, не нашлось еще претендента, достаточно храброго, чтобы взять ее в жены.
– Мне надо идти, Ипполита, – сказал Эдисон, в то время как улыбка ее делалась все более вкрадчивой. – У меня дела.
– Боитесь? – уколола она. – А ведь я обожаю зрелых мужчин.
– Уверен, что ты найдешь мужчину, которого хочешь, – вставая с кресла, ответил Эдисон.
– А если я его уже нашла? – с лукавым видом спросила она.
– В таком случае рад за тебя, – отрезал Монтальдо и, взглянув на часы, добавил: – Мне в самом деле нужно идти. А тебя прошу передать от меня привет твоему отцу.
И он торопливо вышел из беседки, сопровождаемый коротким пронзительным смехом девушки.
Глава 3
Эстер сидела возле окна в гостиной и штопала детям носки, пользуясь последним светом дня.
За время войны она обнаружила в себе такое умение приспосабливаться к самым разным условиям жизни, какого прежде не знала за собой. К тому же работа, особенно та, что не требовала напряжения, позволяла думать о своем. Все источники дохода иссякали. Но, к счастью, оставались еще драгоценности, накопленные за прежние годы, которые позволяли семье Монтальдо жить пристойно в их скромной квартире в Лугано. Хотя это и было несравнимо с тем уровнем жизни, к которому они привыкли в прежние годы.
В утешение себе они могли бы сказать, что среди беженцев были и те, которым жилось куда хуже их. Новости, передаваемые по радио и вычитанные из газет, позволяли надеяться, что конец войны близок.
– Мама, ты мне поможешь с сочинением? – спросил Фабрицио, который тихо подошел к ней.
В руке у него были тетрадь и ручка. Эстер встретила его теплой улыбкой.
– Ну конечно, дорогой. Иди, садись сюда, рядом со мной, – с готовностью ответила она.
Эстер испытывала странное чувство, слыша, как этот робкий и тихий ребенок, который не был ей сыном, зовет ее мамой. Мальчик называл ее мамой по собственному побуждению. Он начал так обращаться к ней уже здесь, вскоре после бегства в Швейцарию.
Эстер положила иголку с ниткой и протянула руку, чтобы привлечь его к себе.
– Какая тема сочинения? – спросила она.
– «Мой самый лучший друг», – ответил Фабрицио.
– Прекрасная тема, – кивнула Эстер. – Ты уже решил, что будешь писать?
– Я уже начал. Я написал: «Мой самый лучший друг – это мой брат Эмилиано». А теперь не знаю, что писать дальше.
– Тебе не хватает доводов?
– Нет, у меня их много. Но я не знаю, как расположить их.
– Попробуй приводить их по порядку один за другим.
– Я мог бы сказать, что для меня он не просто брат, а гораздо больше, – выпалил Фабрицио одним духом, немного смутившись своих собственных слов.
У него был робкий дрожащий голосок, а большие темные глаза выражали любовь и признательность. После смерти своей настоящей матери Фабрицио никогда больше не говорил о ней, а если кто-то начинал вспоминать ее, мальчик незаметно выходил из комнаты. Было ясно, что никто никогда не сможет заменить ему мать, но Эстер стала самой близкой и дорогой для него женщиной.
Мария, приходившая по вечерам домработница, прервала их разговор.
– Извини, Фабрицио, но мне нужно поговорить с синьорой, – входя в гостиную, сказала она.
– Что новенького ты нам принесла? – пошутила Эстер.
– Запах шоколада, – поддержала шутку женщина, которая работала на шоколадной фабрике.
Она жила в лагере беженцев, а свободное время проводила в доме Монтальдо, где помогала Эстер в хозяйственных делах.
– Пришел синьор Франци с женой, – объявила она. – Говорят, что нужно поговорить с вами.
Эстер побледнела. Этторе и Эмануэла Франци, флорентийские антиквары, с которыми она и ее муж были связаны тесной дружбой в Кастильончелло еще в те времена, когда война казалась лишь отдаленной перспективой, укрылись в Швейцарии сразу после объявления республики Сало. Как и у всех беглецов, у них было туго с деньгами. И уже не раз они обращались к ней, чтобы попросить в долг. В пределах своих возможностей Эстер пыталась помочь им, но делать это ей становилось все труднее. Кроме того, ей претила та вульгарная настойчивость, с которой эти двое требовали помощи. Несколькими днями раньше они уже приходили за этим и снова, несмотря на предшествующие отказы, просили денег.
– Времена тяжелые, – оправдывалась Эстер, – и мы сами не знаем, когда вернемся домой.
– Однако вы и здесь, кажется, находите деньги, – многозначительно заметила Эмануэла.
– На что ты намекаешь? – с ноткой досады спросила Эстер.
– На ваших друзей, – вмешался Этторе. – Все знают, что Кривелли с вами весьма великодушны.
Эстер холодно взглянула сначала на мужчину, потом на женщину.
– Боюсь, я плохо вас поняла. – Было в этом разговоре что-то похожее на попытку вымогательства. – При чем здесь Кривелли?
