— А тут ты права, — охотно и одновременно зло подтвердил Эдвин. — Я никто. И никаких прав не имею. Я просто ухожу.
— Ну и убирайся, раз такой принципиальный! — выкрикнула Тамира.
В этот момент она думала именно то, что говорила. Впрочем, вряд ли ее слова имели большое значение. Пациент (впрочем, теперь уже бывший) в любом случае не намеревался задерживаться. Прилив адреналина даже помог его хвори временно отступить, и он, почти не шатаясь, добрался до двери. Еще пара секунд — и хлопнула вторая дверь, выводящая наружу.
Тамира осталась стоять на прежнем месте, тяжело дыша и сердито сверкая глазами. Потом взгляд ее упал на яблоки, которые она совсем недавно принесла с таким воодушевлением. Девушка подхватила одно и изо всей силы швырнула им об стену. Но, еще немного постояв, решила, что хватит предаваться дурному настроению. Ушел — туда ему и дорога. А у нее дел по горло.
Травница стала прибираться, начав все с того же яблока. Думала, что, работая, успокаивается, но на самом деле лишь сильнее мысленно себя накручивала, придумывая все новые и новые ответы на выпады Эдвина. Отвлечься на другие темы удавалось, должно быть, секунд на десять-пятнадцать от силы.
Постепенно совершенную картину праведного возмущения начал портить червячок сомнения. Дело было даже не в Брайане, дело было в Эдвине. Он же ее пациент. Он же болен. Далеко он уйдет в своем нынешнем состоянии? А скоро стемнеет. В лесу холодно станет…
Да что она, в самом деле, как добрая мамочка?! Ну, станет холодно, померзнет немножко. Для его кипящих мозгов даже полезно. И вообще, это не она его выгнала, он сам ушел. Что? Сказала «убирайся»? Да подумаешь! Он все равно намеревался уйти. Так что на этом ее ответственность закончилась.
А там не только холодно, там еще и волки. А у него скоро температура поднимется, она всегда поднимается к вечеру. И надо было его в прошлый раз спасать, чтобы сейчас на верную смерть выкинуть? Да пусть бы и не выкинуть, пусть просто выпустить! Ну да, наговорил он всяких гадостей, и что? На костер его теперь за это? И потом, его, скорее всего, действительно пытали. Иначе его состояния не объяснить. И эти ночные кошмары… А судя по тому, что следов на теле мало, он, видимо, правду сказал: пытали ментально. А причастность Брайана… Мало ли, может, Брайан просто мимо проходил, а Эдвин запомнил. Мало ли что в голове может спутаться, после такого-то. А она его сразу во лжи обвинила. Он, правда, тоже хорош. Но кто-то же должен быть умнее?
Еще минут двадцать Тамира провела в подобных внутренних метаниях. А потом быстро собрала сумку с самым необходимым, сунула ноги в башмаки (старые-престарые, зато крепкие и удобные), набросила на плечи плащ и вышла из дома.
Снаружи было прохладно. Не мороз, конечно (в Оплоте морозов вообще не бывало), но свежо. Дорога от дома уводила только одна, а Тамира сильно сомневалась, что Эдвин стал бы ломиться сквозь кустарники. Так что она пошла по этой единственной тропе. Дальше помогло ее знание леса и умение распознавать следы, даже в сгущающихся сумерках. Иначе после первой же развилки она бы не знала, что делать. А так нашла его достаточно легко, примерно через полчаса пути.
Эдвин сидел, привалившись спиной к сосновому стволу, и тяжело, неровно дышал. Медленно поднял голову и встретился с Тамирой взглядом, полным ненависти к собственной беспомощности.
— Прямо здесь будешь ночевать? — повышенно бодрым голосом поинтересовалась травница.
— А разве тебе есть разница? — пробормотал он, впрочем, без былого запала, скорее по инерции.
— Никакой, — заверила Тамира. — Место даже хорошее. Воздух свежий. Давай, поднимайся.
— Не могу, — тихо признался Эдвин и отвернулся, старательно пряча от нее лицо. Потом горько усмехнулся: — Я теперь действительно никто. Даже уйти, хлопнув дверью, и то не в состоянии.
— Ну и слава богам, — отозвалась Тамира, извлекая из сумки флакон. — Нечего портить чужое имущество. На, выпей.
Она откупорила флакон и протянула Эдвину. Тот покорно проглотил содержимое, после чего возвратил девушке опустевший сосуд.
— Теперь надо немного подождать, — сообщила она, тоже садясь на россыпь хвои. — Средство быстродействующее, скоро почувствуешь.
— Спасибо, Тамира, — глухо сказал Эдвин, глядя перед собой. — Надеюсь, что когда-нибудь я все-таки смогу отплатить тебе за то, что ты сделала. Пока, увы, мне это не под силу.
— Еще как под силу! — возразила Тамира. — С тобой сейчас можно на дровах экономить. От тебя жара, как от печки.
Эдвин улыбнулся, но совсем уж кисло, лишь отдавая минимальную дань вежливости.
— Скажи, — вновь заговорил он пару минут спустя, — Коллинз — твой друг? Или больше?
— А разве больше, чем дружба, бывает? — решила поддразнить его Тамира. — По-моему, все остальное — значительно меньше.
Однако было в устремленном на нее взгляде что-то от беспомощности брошенного пса, и она все-таки ответила на вопрос:
— Друг, друг. Мы еще в детстве познакомились. Точнее, когда были подростками.
— И?..
Похоже, Эдвин от ее ответа напрягся еще сильнее, словно она сказала: «Мы познакомились, когда я была женщиной в самом соку, а он — мужчиной в самом расцвете сил».
— И ничего, — фыркнула Тамира. — У него свои дела, у меня свои.
— Но он зовет тебя в город. Я слышал.
Задрав подбородок, Тамира серьезно посмотрела на Эдвина.
— И что? Я в городе?
Он промолчал.
— Встать можешь? — уже другим, обычным своим тоном спросила девушка.
Эдвин попробовал. Получилось. Тамира удовлетворенно кивнула и тоже поднялась на ноги.
— Я дала тебе настойку ферны. — Последнюю, к слову. Больше у нее не оставалось. — Ближайшие час-полтора будешь полон сил. Потом ослабнешь, так что за это время надо дойти до относительно безопасного места. А вот теперь решай сам. Хочешь — идем со мной. Не хочешь — можешь продолжить хлопать дверьми. Дело твое.
Не прощаясь и не оборачиваясь, Тамира зашагала по тропинке обратно к дому. Вскоре она облегченно выдохнула, услышав шорох листьев за спиной. Эдвин ничего не говорил, но все это время шел за ней след в след.
Они так и вошли в дом, один за другой. Добрались до комнаты, где он жил все это время. А потом…
Наверное, это совершенно естественно. Естественно и предсказуемо, и нет в этом ничего удивительного. Ничего такого, о чем стоило бы задумываться лишний раз. Классический расклад — сиделка и пациент.
И ни к чему волноваться, ни к чему приписывать происходящему глупую романтику, выдумывая сказки о сильных чувствах. Просто пациент испытывает благодарность к ухаживающей за ним сиделке. В сочетании с тем фактом, что у него давно не было женщины, реакция более чем предсказуема. Просто сиделка, или в данном случае травница, невольно начинает испытывать чувство нежности по отношению к тому, о ком заботится. Особенно если жизнь ее уже много лет протекает под знаком одиночества.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
