Амедия вынула из коляски малыша, и Паскаль снова вспомнил тот солнечный день на пляже. Вспомнил, как мама боялась, что сам, без ее присмотра, Паскаль не сможет сделать правильный выбор. Ему хотелось успокоить ее, сказать ей, что мужчина хочет от жизни многого, но если среди его желаний есть хотя бы одно, совпадающее с «надо», то лишь дурак не выберет именно его.
Паскаль подождал, пока Монтелупо не скроются в доме. Потом бросил окурок, раздавил его каблуком, перешел площадь и позвонил в звонок над черной дверью.
Ему открыл отец Амедии. Он стоял на пороге, слегка запрокинув лысеющую голову, точно разглядывал неаппетитное блюдо в кафе поверх съехавших на кончик носа очков. За его спиной Доната, сестра Амедии, охнула и закрыла рот рукой. Она повернулась и взвизгнула, глядя куда-то наверх: «Амедия!» Бруно оглянулся на дочь, потом снова сердито посмотрел на юношу. Паскаль снял шляпу.
– Да? – спросил синьор Монтелупо. – Что вам угодно?
На ступенях лестницы показалась стройная, чудесная Амедия. Она качала головой, словно надеялась отговорить его от этой затеи. Но под рукой, прижатой ко рту, Паскаль разглядел улыбку.
– Синьор, – сказал юноша, – меня зовут Паскаль Турси. Я приехал из Порто-Верньоны, чтобы просить руки вашей дочери, Амедии, – он откашлялся, – и забрать своего сына.
20. Звездный свет
Наши дни
Сэндпойнт, штат Айдахо
Дебра просыпается. Она сидит в кресле-качалке на заднем крыльце дома, с той стороны, где начинается лес. Сегодня прохладно, небо чистое и звезды светят как-то особенно ярко. Они даже не мерцают. Дебра любит смотреть на звезды. С переднего крыльца видно горное озеро, гости ахают, когда приезжают, но Дебре вечером там сидеть не нравится. На озере, лодках и в домах горят огни, а тут у нее тенистая поляна посреди леса. Вокруг только сосны и ели и еще звезды. Миллиарды километров, миллионы лет пути. До встречи с Алвисом она не часто смотрела на небо. Муж очень любил ездить за город, на водопады, и там, вдали от фонарей, наблюдать за звездами. Алвис ужасно расстраивался, что люди не могут и не хотят ощутить бесконечность Вселенной. Ему казалось, что им не хватает фантазии и умения не просто смотреть, но видеть.
На дорожке перед домом хрустит гравий. Наверное, поэтому она и проснулась – услышала, как подъезжает джип Пата. Значит, спектакль закончился. Сколько же она проспала? Чай в кружке совсем холодный. Значит, долго. Под одеялом тепло и уютно, только вот пятка вылезла наружу и замерзла. Пат специально притащил сюда два больших обогревателя, чтобы Дебра могла спать на любимом крыльце. Она побурчала для виду, все-таки электричества на эти обогреватели уходит немало, вполне можно было бы и лета подождать. Но Пат пообещал, что «до конца жизни» будет гасить свет, выходя из комнаты, если только Дебра перестанет упираться. Спать здесь, конечно, здорово. Ей очень нравится просыпаться, когда вокруг темно и холодно, а внутри кокона, который соорудил для нее Пат, тепло и уютно. Дебра выключает обогреватели, проверяет, что не промочила кошмарную клеенку, на которой ей теперь приходится спать, застегивает кофту и, слегка покачиваясь после сна, идет внутрь. Отсюда уже слышно, как опускается дверь гаража.
Дом стоит на холме, в семидесяти метрах над озером. Деньги на строительство выручили от продажи квартиры в Сиэтле. Здание узкое и высокое, Дебра спроектировала его сама. В нем четыре этажа, на каждом – по большой комнате, и внизу еще гараж на две машины. На втором этаже обитают Пат и Лидия, на третьем располагается общая гостиная-кухня-столовая. Дебра поселилась на четвертом. Здесь ее спальня, ванная с джакузи и «будуар». Когда строили дом, она как-то не предполагала, что рак вынудит ее проводить тут все время. А потом врачи сказали, что все средства исчерпаны, и Дебра решила дать болезни идти своим чередом. Она доживет здесь последние дни, все, что ей отмерено судьбой. Если бы она заранее знала, что ее ждет, она бы построила дом пошире и пониже, без лестниц.
– Мам, мы приехали!
Пат всегда орет, когда заходит, и Дебра делает вид, будто не понимает почему. Ей хочется ответить: «Ну жива я еще, жива». Но она сдерживается. Люди обращаются с умирающими как с инопланетянами. К счастью, Дебру это не очень раздражает.
Она спускается по лестнице им навстречу:
– Как прошло? Как публика?
– Народу немного было, но все хлопали. Концовка сегодня лучше получилась, – отвечает Лидия.
– Есть хотите? – спрашивает Дебра.
Пат после спектакля всегда голодный как волк, а после этого спектакля особенно. Он совсем извелся за время репетиций. Лидия написала пьесу и показала Дебре. Вещь получилась душераздирающей. Достойный финал автобиографического цикла, который Лидия начала много лет назад, когда разводились ее родители. Без пьесы о Пате он был бы неполным. Главная беда заключалась в том, что Пата мог сыграть только сам Пат. И никто больше. Дебра и Лидия очень боялись, что он опять сорвется, если переживет все заново. Но Дебра решилась и велела Лидии показать пьесу Пату. Он взял распечатку, ушел к себе, вернулся через три часа, поцеловал Лидию и сказал, что она – гений, что пьесу надо ставить обязательно и что он сам должен сыграть главную роль. Ему будет куда труднее видеть другого актера в этой роли, чем пройти через весь кошмар еще раз самому. К тому времени Пат играл в труппе уже год. Его потребности в сцене нашелся выход. Теперь он не собой упивается, как раньше, а сосредоточенно работает над ролями, и партнерам с ним легко. Актер он талантливый, ничего не скажешь.
Дебра отправляется на кухню делать омлет. Пат выскакивает из-за колонны и целует мать в щеку. Вроде взрослый давно, а ведет себя как мальчишка.
– Тед и Изола передавали тебе привет.
– Как у них дела? – Дебра выливает яйца на сковородку.
– Они теперь в консерваторы подались. Придурки.
Дебра режет сыр для омлета, и Пат таскает куски прямо из-под ножа.
– Надеюсь, ты так им и сказал. Они мне до чертиков надоели. Постоянно шлют чеки на содержание театра.
– Они сказали, что мечтают поставить «Дико современную Милли». Ну, помнишь, мюзикл такой? Тед хочет в нем играть. Говорит, там и для меня роль найдется. Прикинь? Я с Тедом на одной сцене! Лучше сразу застрелиться.
– Да уж, куда тебе рядом с таким титаном. Мастерства не хватит, – улыбается Дебра.
– Просто ты меня плохо научила. Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
– Ты дилаудид пила?
– Нет. – Дебра терпеть не может обезболивающие. От них в голове туман, а ей не хочется терять ни секунды оставшегося времени. – У меня ничего не болит.
Пат щупает ей лоб:
– Что-то ты какая-то горячая.
– Пат, я какая надо. Просто ты с улицы пришел.
– Ты тоже.
– В твоей духовке и поджариться недолго.
Пат тянет разделочную доску к себе:
– Давай я сам закончу. Я умею делать омлет.
– С каких это пор?
– Да ладно тебе! Ну… или Лидию заставлю. У нее эти женские штучки хорошо получаются.
Дебра делает вид, что замахивается на него ножом.
– «Из всех ударов самый злой». – Пат отскакивает.
Ну надо же, ее сын, оказывается, Шекспира читал.
Какой образованный. Приятно!
– Знаешь, я когда-то по «Юлию Цезарю» спектакль в школе ставила. – Она тут же читает свой любимый отрывок: – «Трус и до смерти часто умирает; но лишь однажды умирает храбрый».
Пат садится на кухонный столик.
– Эта реплика будет побольнее ножа.
К ним поднимается Лидия, вытирая влажные волосы полотенцем. Она тоже рассказывает Дебре про Теда и Изолу, говорит, что те справлялись о ее самочувствии.
Понятно, зачем дети это повторяют. Потому что боятся спросить сами.
Пока жива, спасибо. Дебра многое могла бы им сказать, но нельзя. Помирать, оказывается, ужасно трудное дело. Сплошные реверансы и хорошие манеры. Местная богема постоянно рекомендует ей гомеопатию, магниты, травы и всякие притирки из лошадиного помета. Некоторые даже книги ей дарят. Из серии «помоги себе сам». Или трактаты о преодолении горя и страданий, целые тома о том, как надо правильно умирать. Мне уже никто и ничто не поможет, хочется ответить Дебре, ни ваши книги, ни даже я сама. И потом, зачем умирающим читать про то, как справиться с горем? Такие книжки нужны тем, кто остается. А главу «Как правильно умирать» она давно выучила без всяких книжек. Люди без конца пристают к Пату с вопросами насчет ее самочувствия. У нее самой тоже спрашивают, со значением так, с нажимом. Но вот слышать в ответ, что она постоянно устает, что мочевой пузырь подтекает и вообще все жизненно важные органы скоро уйдут в отказ, они не хотят. Полагается отвечать, что в душе у нее царят мир и спокойствие, что она прожила прекрасную долгую жизнь, что она рада возвращению Пата. Так Дебра им и отвечает. И главное, все так и есть. Большую часть времени она и правда спокойна и счастлива, и жизнь у нее была прекрасная, и Пат вернулся. В ящике ее стола лежат телефоны хосписа, компании, сдающей в аренду медицинские койки и капельницы с морфием. Иногда Дебра просыпается и думает, что ничего такого страшного и нету, вот так вот спать себе и спать. У Пата с Лидией вроде наладилось, и попечительский совет согласился назначить Лидию художественным руководителем театра. Долгов у нее нет, и денег в банке достаточно, чтобы все налоги на дом и прочую дребедень оплатить, так что Пат теперь до конца жизни может ковыряться в саду по утрам – он это обожает. Вечно от подрезает чего-то там, подкрашивает, пропалывает, деревья подпирает. Все что угодно, лишь бы руки занять. Иногда, глядя на Пата и Лидию, Дебра кажется себе лососихой. Икру наметала, пора всплывать кверху брюхом. Но иногда эти песни про душевный покой ее просто бесят. Покой, это надо же! Как может человек любить жизнь и вдруг сказать: «Все, достаточно»? И дня не проходит, чтобы она не затосковала о потерянном времени и упущенных возможностях.
