На следующий день в тот же самый час он снова стоял у окна; несколько минут неистового напряжения — и женщина вновь стояла напротив. «И вновь одной лишь силой духа удерживал я ее; я знал, сколь необходимы мне эти узы: вся моя жизнь заключалась в этом взгляде». На третий день — то же. В течение недель, месяцев он продолжал обмениваться взглядом с незнакомой ему женщиной, изредка пропуская день или два. Хоуп ощущал, что создавшаяся между ними связь сулит ему нечто важное. И через год, будто бы требовалось именно двенадцать месяцев, чтобы проверить силу этой безмолвной связи, стали приходить первые подарки. И наконец несколько слов, написанных четким, крупным почерком. Именно тогда в ясном и светлом взоре женщины он ощутил присутствие духа и помощь. «На которые я ответил столь же кратко. Но важны были не слова — оковы чувств, но наши взгляды».
Незыблемые узы, шесть с лишним лет подряд.
На протяжении двух тысяч трехсот сорока восьми дней я, стоя у зарешеченного окна, ощущал себя чем-то большим, нежели просто человеком. Сознание мое вмещало не только меня самого, но ту женщину, которая удерживала меня от падения в ад. Я ни разу так и не осмелился освободить ее от моих чар, как Ньютон никогда не освободит меня самого.
Ему удалось повидаться с Мэри следующим утром один на один, без Ньютона.
— Он — адвокат из Честера, приехал, чтобы вернуть меня обратно к делам. Мне придется уехать.
— На сколько? — Мэри склонила голову; слова прозвучали гортанно, и это возбуждало его.
— Я не знаю, — сказал он и добавил правдиво и достаточно жестко: — Навсегда, если у Ньютона свои планы.
— А вы?
— Возможно, ничто больше не удерживает меня здесь.
— Мне нужно время.
— Ну, тогда меня может удержать только время, которое вам необходимо.
— Когда вы вернетесь?
Он вдруг подумал, насколько же эта девушка горда. Она произнесла свой вопрос столь натянуто и неохотно, будто ее ничто не интересовало, и все же его было трудно обмануть: чуткий слух уловил в ее тоне мольбу.
— Когда мне вернуться? Как бы вам хотелось?
— Когда вы сами того пожелаете.
Ее ответ был явной уступкой; она сама предоставляла ему полную свободу толковать его так, как ему вздумается. Слова ее были сухи и покойны, но взгляд! Он говорил совсем иное: «возвращайтесь скорее», он молил, ясно и недвусмысленно. Хоуп покинул девушку, испытывая истинное ликование от того, в какое смятение вверг ее.
Ньютон и Хоуп покинули «Рыбку». Мэри даже не вышла их провожать.
Они заглянули в «Голову королевы», но только затем, чтобы Хоуп успел оставить письмо для мисс д'Арси. Пока Хоуп попивал винцо с Джорджем Вудом, Ньютон растворился где-то среди шумных ярмарочных улиц. Уж кому, как не ему, знать, сколь нежелательна может быть демонстрация близости с благородным полковником, которого вокруге знали, казалось, буквально все. И потому, дабы не подвергать дальнейшие свои планы ни малейшей опасности, Ньютон сел в коляску только на окраине города.
В нескольких милях к югу от Эмблсайда они отобедали, а затем отправились в мастерскую Уильяма Грина, который, как ни странно, слыл и приличным художником, и прекрасным коммерсантом. В хорошую погоду он обычно занимался своими делами вне дома; когда же погода портилась, он проводил дни в мастерской, беседуя с клиентами и продавая картины. Ради самых дорогих клиентов он даже соглашался несколько нарушить привычный ход событий и отправиться с ними на прогулку, что, впрочем, ему было весьма по душе. Он, как знаток местных красот, показывал всем дивные виды и достопримечательности, а затем, уже после прогулки, за чашечкой чаю в своей мастерской обсуждал достоинства Озерного края. Его пейзажи пользовались немалым спросом, и потому он зарабатывал ими себе на безбедную жизнь, так же как городской художник нередко обеспечивает себя писанием портретов. Хоуп хотел было даже купить у него маленькую акварель, дабы окупить то беспокойство, которое они доставили мистеру Грину, однако Ньютон отговорил его.
Чем дальше на юг они удалялись, тем более беззаботным казался Ньютон. Он вдруг стал завзятым любителем достопримечательностей. Он все время заглядывал в своего Хатчинсона[41] и выискивал восхитительные виды. Проведя довольно длительное время в Баттермире, Хоуп уж считал себя почти коренным жителем этого края и старался всеми силами остудить энтузиазм Ньютона, наслаждаясь при этом чувством собственного превосходства.
И все же Хоуп грустил. Он по-прежнему оставался лишь игрушкой в руках Ньютона. По мере того как они продвигались на юг к Картмелу, Ньютон все больше расхваливал Америку с ее невероятными и неограниченными возможностями, живописал великое будущее, рассказывал об успехах, которых они добьются собственными силами. Он при малейшей возможности беззастенчиво хвастался собственным умом, одобрял план с мисс д'Арси, пытался окутать их откровенную аферу покровом благообразия и забросал своего вполне учтивого, но погруженного в задумчивость товарища комплиментами. Хоуп же чувствовал, как некий план все больше овладевает его сознанием, приобретает более определенные очертания. Они подъехали к северным границам вероломного залива Моркамб, и Хоуп бросил отстраненный взгляд поверх песков, что погубили столько жизней и увлекли в море множество тел, не оставив ни единого следа.
Обо всем этом он написал в своем дневнике:
Вчера мы пешком ходили к заливу, через Пески и без сопровождения. Погода была сумасшедшая, омерзительная и ненастная.
До этого дня мы лишь раз быстро прошлись до этого заброшенного места, вдоль берега и затем быстро, слава Богу, обратно к гостинице, к благам, к горячему ромовому пуншу, приправленному специями. Защищенный от непогоды — погода снаружи никому не давала возможности высунуть нос на улицу, и все обитатели гостиницы благоденствовали в тепле— Ньютон впал в состояние покоя и легкомысленного удовольствия, таким я никогда раньше его не видел. Сейчас он полностью согласен с моим намерением некоторое время держаться подальше от Амариллис д'Арси, этому плану немало поспособствовало и письмо, пришедшее сегодня утром. В нем эта милая девушка сообщает, что она сделала распоряжения по поводу приданого и что ее друзья уже готовят ей подарки. Отвечу ей через день или два, коротко. Складывается впечатление, будто Ньютон наслаждается нашим вынужденным пребыванием в гостинице, а мне приходится ублажать его. При этом я так и не сумел отделаться от ужасной мысли, накрепко засевшей в моей голове. Я не могу отогнать ее, она проскальзывает в самую глубину моего сознания, как арабский мальчишка, воровато подкрадывающийся в сумерках к чужому добру. Иногда мне кажется, будто я замечаю легкую, скользящую улыбку на лице Ньютона, словно он знает или же догадывается о моих замыслах и терзающих меня картинах.
Убийства здесь всегда происходят в Песках. Когда мы отправились на берег залива, Ньютона, казалось, кто-то предупредил об этом, что лишь подстегнуло его любопытство. Я же находился в состоянии крайнего возбуждения. Прямо передо мной, через Пески, находилось то самое место, откуда, как мне думалось, началось мое последнее приключение. Человек рядом со мной был единственым связующим звеном между мною и моим прошлым. А позади меня среди холмов, от которых мы уходили все дальше и дальше, осталась моя любовь, открывавшая путь к умиротворению и свободе.
Я помнил о приливах, помнил рассказ Энн Тайсон о волне, с ужасной силой загоняющей воду обратно в речные устья. И прекрасно сознавал: совсем немногое отделяет меня от воплощения в жизнь моей мечты, от завершения всей этой истории, от освобождения, от возможности начать все заново. Физически я гораздо сильней Ньютона. Я заведу его подальше и, когда начнется прилив, оглушу ударом по голове. Ньютона унесет в море.
Такова была моя цель, когда около десяти часов утра мы отправились на прогулку. По синему небу неслись серовато-белые, похожие на размотавшиеся бинты облака, рыбаки разбрелись по обнажившимся отмелям. Собиратели моллюсков в тот день промышляли на северном берегу, и потому я направился на юг. Мокрый песок под ногами тверд и в то же время податлив, точно протоптанная тропинка через луга.
Прогулка по отлогому берегу залива — все равно что путешествие на край света или на Луну: вскоре вокруг не осталось никого, рыбаки превратились в крохотные движущиеся точки на далеком горизонте, но наше одиночество не походило на одиночество заключенного. Нас словно связывала невидимая нить в этом пространстве, казавшемся безбрежным и в то же время сжавшимся до расстояния вытянутой руки. Мы шли по песку в шаге друг от друга, тогда как остальному миру не было до нас никакого дела.
Я умышленно не стал разрабатывать детали своего плана. Я слишком хорошо знал свою натуру: обстоятельный план заставит меня нервничать и действовать быстро, и эта нервозность обязательно передастся Ньютону. Я понимал, что по моему сумрачному настроению он способен догадаться о моих намерениях.
