Увидев все это, Трипитака только головой покачивал да тяжело вздыхал.
«Если бы у нас в Китае, – думал он, – лепили из глины таких божеств, возжигали перед ними фимиам и возносили молитвы, мне не пришлось бы идти на Запад».
Не переставая вздыхать и продвигаясь дальше, Трипитака достиг вторых ворот и здесь увидел статуи четырех небесных стражей: Чиго, Довэнь, Цзэнчан и Гуан-му[29], которые управляли ветром и дождем в четырех странах света – на востоке, севере, западе и юге. Пройдя вторые ворота, Трипитака увидел четыре огромные сосны. Каждая из них своей пышной, зеленой кроной напоминала раскрытый зонт. Впереди виднелся храм Будды. Почтительно сложив ладони рук, Трипитака стал отбивать земные поклоны. Затем он обогнул статую Будды и, пройдя к задним дверям, увидел картину с изображением сидящей к нему спиной бодисатвы Гуаньинь, переправляющейся в Южное море. Вокруг, на стенах, была лепка, сделанная искусными мастерами. Лепка изображала море, легких рыбок, выскакивающих из воды, креветок, крабов, черепах. Пораженный представившейся ему красотой, Трипитака снова стал тяжело вздыхать, приговаривая: «Как обидно! Даже рыбы почитают Будду, почему же люди не стремятся к самоусовершенствованию?»
Его грустные размышления прервал неожиданно появившийся монах. Увидев Трипитаку и решив по его благородной осанке и необычным манерам, что перед ним не простой человек, монах подошел к Трипитаке и, почтительно кланяясь ему, спросил:
– Откуда прибыли, учитель?
– Ваш покорный слуга, – отвечал Трипитака, – прибыл из Китая и по указу Танского императора следует в Индию, чтобы поклониться Будде и получить священные книги. На пути нам попался ваш монастырь, а поскольку время сейчас позднее, мы решили попроситься к вам на ночлег.
– Вы не обижайтесь на меня, учитель, – отвечал на это монах. – Я всего лишь подметальщик и звонарь. Настоятель сейчас у себя. Пойду доложу ему о вас. Если он разрешит, я вернусь и приглашу вас. Если откажет, – не обессудьте.
– Простите, что доставил вам столько хлопот, – стал извиняться Трипитака.
Монах поспешил в келью настоятеля.
– Почтенный отец, – доложил он, – в монастырь пришел какой-то человек.
Услышав это, настоятель быстро оделся, поправил на себе головной убор пилу[30] и, накинув рясу, поспешил навстречу гостю.
– А что за человек пришел, тебе неизвестно?
– Взгляните, он стоит перед главным храмом, – отвечал служитель.
Трипитака стоял, прислонившись к воротам, с непокрытой головой, одетый в буддийскую одежду, сшитую из двадцати пяти полос разной материи. На ногах его были особые, монашеские, туфли, насквозь промокшие и покрытые грязью.
– Мало, видно, били тебя! – разгневался настоятель, обращаясь к монаху. – Ты что же, не понимаешь, что я имею священнический сан и могу встречать только сановных людей, приезжающих сюда возжечь фимиам, Зачем же ты вводишь меня в заблуждение? Ты только взгляни на его физиономию, и сам увидишь, что он не отличается особой честностью. Скорее всего это просто бродячий монах. А сейчас время позднее, вот он и решил напроситься к нам на ночлег. Да разве можем мы пустить его? Сказал бы ему, чтобы пристроился где-нибудь под верандой в передних помещениях, вместо того чтобы беспокоить меня!
С этими словами он повернулся и ушел обратно. Трипитака все это слышал, и глаза его наполнились слезами.
«Ну что я за несчастный человек! Правильно говорят люди: «Покидающие родные места подвергаются презрению», Я с малых лет покинул мир и постригся в монахи. Я никогда не поклонялся кумирам, не ел скоромного, не имел дурных мыслей. При чтении священных книг не таил в душе злобы или дурных побуждений. Я никогда не разрушал кирпича или черепицы на крышах храмов Будды и никогда не повредил позолоты на лицах священных архатов. И, несмотря на все это, я все же очень несчастный человек! Не знаю, в каком перевоплощении я согрешил перед небом и землей и за что небо посылает мне всю жизнь злых людей! Ну ладно! Можно было отказать нам в ночлеге – и дело с концом. Но зачем говорить такие оскорбительные слова и предлагать нам устраиваться где-то под верандой! Хорошо еще, что этого не слышал Сунь У-кун. Попробовал бы ты сказать все это ему, он угостил бы тебя своим посохом, осталось бы от тебя одно мокрое место! Ну, хватит! – сказал он тут. – Недаром говорит пословица: «Для людей прежде всего необходимо знание обрядов и музыки». Пойду попрошу его еще. Посмотрим, что он скажет».
С этими словами Трипитака пошел вслед за настоятелем и, остановившись в дверях кельи, увидел, что тот уже разоблачился и сидит там, шумно дыша; нельзя было понять, что он делает: то ли читает псалмы, то ли переписывает законы. Во всяком случае, стол его был завален всякого рода бумагами. Не смея войти внутрь, Танский монах остановился перед дверью и, почтительно склонившись, громко произнес:
– Почтенный настоятель! Ваш ученик приветствует вас и хочет обратиться к вам.
Монах, нисколько не скрывая, что появление непрошеного гостя не радует его, в ответ на приветствие лишь пробормотал:
– Откуда пришел?
– Ваш покорный слуга по повелению китайского императора Великих Танов следует на Запад, чтобы поклониться Будде и попросить у него священные книги – отвечал Трипитака. – Сейчас уже поздно, и мы очень просим пустить нас переночевать. Завтра с рассветом мы двинемся дальше. Будьте милостивы, господин настоятель, приютите нас.
Выслушав его, настоятель только теперь поднялся со своего места.
– Так вы и есть Танский монах Трипитака? – спросил он.
– Ваш покорный слуга перед вами, – отвечал Трипитака.
– Вы говорите, что идете в Индию за священными книгами, – сказал хозяин, – почему же вы избрали такой странный путь?
– Я совсем не знаю здешних мест, – отвечал Трипитака.
– По прямой дороге на Запад, примерно в пяти ли отсюда, – продолжал настоятель, – есть постоялый двор: там можно остановиться на ночлег и поесть. А здесь у нас нет никаких удобств.
– Уважаемый господин настоятель, – сказал Трипитака, ложив почтительно ладони рук. – В старину говорили: «Буддийские и даосские монастыри – это почтовые станции для монахов. Если увидишь горный храм, то знай, что там для тебя найдется три шэна1 риса». Что же побуждает вас отказать нам в приюте?
– Уж очень ты бойкий на язык, бродячий монах! – выйдя из себя, заорал настоятель.
– Что вы хотите этим сказать? – удивился Трипитака.
– Древние люди говорили, – ответил на это настоятель, – «когда тигр входит в город, все закрывают ворота, хотя, может быть, он никого не укусит, но дурная слава уже давно закрепилась за ним».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
