не рассказывала о голосах, чтобы лишний раз не пугать. Но правда в том, что, даже если замалчиваешь проблему, она от этого никуда не исчезнет и напомнит о себе в самый неподходящий момент. Так со мной и произошло.
Это случилось недели через полторы после отвратного уикенда. Мы вышли из сферы Мари (у нее не ладилось с новым проектом, и я последние несколько дней помогала ей набрасывать формулу материализации) и направились в кафетерий, когда я поняла, что голоса родных в моей голове перекрыли ее бойкое щебетанье. Такое бывало прежде, дважды или трижды, но длилось недолго – минуту или около того. Но на этот раз все вышло иначе. Галлюцинации набирали силу, становились настолько реальными, что мои внутренности сворачивались тугим узлом, а по коже ползли мурашки. Я что-то ответила Мари невпопад и, бросив пару слов на прощанье, как ужаленная, припустила к себе. А когда оказалась внутри, сразу же рухнула на зеленую траву и свернулась калачиком.
«Карина, милая, надо поесть, – ласково говорила мама. – Ты так совсем отощаешь».
Я зажмурилась, зажала ладонями уши, но пытка продолжалась.
«А ты нам нужна здоровая и крепкая. Ну же, съешь хоть пару ложечек. Это овсянка. Твоя любимая. С молоком и кусочками земляники…»
– Мама… – жалобно прошептала я, понимая, что она ничего не услышит. – Мама, не надо. Пожалуйста… Я так больше не могу. Не могу… Хватит!
«Хорошо, умница. Вот так…»
Голоса в голове сводили с ума, рвали мою душу на части. Я больше не считала их мостом в мой родной мир и хотела только одного – чтобы все наконец закончилось. А потом случилось то, чего никогда, за исключением покушения во время презентации, прежде не бывало. К слуховым галлюцинациям добавились зрительные, и у меня перед глазами появилась с детства знакомая серебряная ложка, которую крепко держала до боли знакомая рука.
«Вот так, еще одну… – говорила мама, а по моим щекам текли слезы. – Маленькая моя, не капризничай».
Тело стало неметь, шея и спина заныли, а четырехглавая мышца правого бедра стала подрагивать. Я вскочила на ноги, поморгала, затрясла головой – и страшный образ развеялся. Неприятные ощущения исчезли. А вот голоса остались. Нервно, испуганно обхватив себя руками, заозиралась по сторонам, ища укромный уголок, куда можно было бы забиться и отсидеться. Переждать. Но кругом была фантазийная пустота. И я поняла, что если останусь здесь в одиночестве, точно сойду с ума. Мне нужен был кто-то, кто сумел бы отвлечь от мыслей о доме, успокоить, переключить на Эдем.
Даниэль с Максом и Тимом готовился к совместной презентации. Ему было не до меня.
От Мари я удрала. У Майи был выходной. И тогда я подумала о Шоне. Хоть бы он был у себя!
Дрожа и пошатываясь, выскочила из сферы и чуть не бегом направилась к лифту. Пока ехала, снова увидела маму, сидевшую на кровати в моей комнате. Золотистые волосы были аккуратно собраны в пучок на затылке, губы ласково улыбались, но в синих глазах затаились усталость и боль. Фантазия накладывалась на реальность, и это было так жутко, словами не передать.
Я выскочила из лифта, вытирая на ходу слезы, пробежала пару метров и пошатнулась, ощутив, как правую ногу свела судорога. Чудом смогла сохранить равновесие, сделала шаг, еще и еще – и снова провалилась в выдуманный мир…
«Что такое, Карина? Ножка болит? – участливо произнесла мама и, отставив тарелку с кашей в сторону, коснулась ладонями моей голени. Я почувствовала резкий толчок. – Ну ничего, сейчас все пройдет, моя дорогая. Я тебя вылечу…»
– Куда несешься, малышка? – долетел до меня, как сквозь толщу воды, хриплый незнакомый голос.
Я прикусила щеку – и комната растворилась, оставив белоснежный коридор Пантеона и светловолосого мужчину с усами и аккуратной бородкой в клетчатом костюме-тройке. Берд! Он нависал надо мной, придерживая одной рукой за талию, другой за плечо. Его ноздри подрагивали, глаза наливались кровью…
– Ты пахнешь страхом, – прорычал он, с шумом втянув воздух в паре сантиметров от моей щеки.
Я отшатнулась и, спотыкаясь, понеслась к площадке для стыковки. Дрожащими пальцами набрала на панели номер капсулы Шона.
– Привет, это я. Пустишь к себе? – пробормотала, когда кончились гудки.
– Сейчас, – кратко сказал он и отключился.
Я вздохнула с облегчением. Пока сфера летела к площадке, вытерла слезы, прикрыла глаза кудряшками и даже смогла изобразить улыбку. Мне не хотелось, чтобы Шон видел меня такой. Испуганной, жалкой и сломленной. Но рядом с ним я чувствовала себя в безопасности и надеялась, что в его присутствии галлюцинации отступят.
– Какие люди! – произнес Шон, отъехав от стола и развернув ко мне свое черное кожаное кресло на колесиках. – Ну и что же привело тебя сюда? Неужели поиски вдохновения? – добавил он, усмехнувшись и окинув меня голодным взглядом.
Я на него не смотрела. Не могла заставить себя смотреть. Но улыбнулась. Так было нужно.
– Не беспокойся, воровать идеи не буду, – пошутила, окидывая взглядом его кабинет.
Белый и абсолютно пустой. Заводские настройки. Это было так неожиданно, что даже голоса в голове поутихли.
– Такие, как ты, никогда не возьмут чужого, – серьезно сказал Шон, наблюдая за мной.
Я неуверенно его обошла, заинтересовавшись пустыми стенами. У Даниэля была космосфера. Мари в своей капсуле воссоздала королевские покои Версаля, только в золотых рамах висели ее портреты. Макс с Тимом, которые были помешаны на комиксах, наколдовали два одинаковых тронных зала Асгарда и, когда заглядывали друг к другу, материализовали радужный мост. А у лучшего писателя Либрума не было ничего, кроме компьютера и стола с креслом.
– Надо же… А у тебя тут спартанская обстановка, – усмехнулась я и небрежно махнула рукой, указав на пустующее пространство. – Когда господин Штольцберг сказал, что кто-то в Пантеоне создает у себя в кабинете города и целые страны, я подумала о тебе.
Шон поднялся с кресла, медленно подошел и остановился за моей спиной.
– Так раньше и было. Пока я не понял, что это отвлекает от работы, – сухо произнес он и рванул с места в карьер: – У тебя что-то случилось, Карина?
Внутренне сжалась. Но собралась и безмятежно ответила:
– С чего ты взял? Все в порядке. Просто решила зайти к тебе в гости. Раз тебя ко мне не заманить.
«Я позову твоего отца…» – долетел до меня голос мамы, и я вздрогнула.
– Карина… – Шон подошел ближе. – В чем дело?
«Ну что, Кара, займемся спортом?» – бодро обратился ко мне отец, и от звука его низкого хриплого голоса сердце пропустило удар.
Господи, как тяжело! Почему это со мной происходит?!
– Карина!
Я резко обернулась. Мой болезненный, жалобный взгляд встретился с хмурыми, внимательными глазами Шона.
– Галлюцинации… – шепнула чуть слышно и улыбнулась уголками губ. Хотела, чтобы вышло иронично. Но получилось грустно и как-то по-детски, что ли.
Шон недовольно стиснул губы, а потом заговорил снова:
– Карина, я же просил тебя не думать о доме. Все равно ты не сможешь туда вернуться.
– Я знаю, знаю! Но эти галлюцинации… – «Раз-два, три-четыре…» – У меня не получается их контролировать.
«Раз-два, три-четыре. Раз-два, три-четыре. Ты у меня настоящая спортсменка, Кара!»
Голос отца в голове зазвучал громче, я ощутила прежнюю боль, и тут апатия, страх, сомнения, безнадежность, тоска – все то, что я подавляла, что заперла где-то глубоко в себе, чтобы скрыть от других, вырвалось наружу, накрыло меня свинцовой волной, и это стало последней каплей.
– Такого не должно быть, я спрашивала! Я слышу маму, Милу, отца… Теперь даже вижу и чувствую их! И они такие настоящие, что мне становится жутко. Фантазия накладывается на реальность, сливается с ней, и я перестаю что-либо понимать. Я сейчас говорю с тобой, и одновременно мама меня кормит с ложечки, а папа вместе со мной делает зарядку. Может, это фрагменты детских воспоминаний, а может, очередная выдумка – я не знаю! Но это невыносимо! Я хочу, очень хочу все это остановить! Только ничего не выходит… Шон, что со мной не так? – выпалила я на одном дыхании и посмотрела на него с надеждой.
Шон побледнел. В голубых глазах появилось какое-то странное выражение… Но он спросил на удивление спокойно и твердо:
– Такое бывало раньше? До презентации шатра?
Я задумалась, припоминая. В ушах зазвучала песня Эдит Пиаф. «Нет, я ни о чем не жалею». Я ее любила. Папа ее
