— И ты повернула — сказала она. — Ты повернула и поплыла вдоль лески чтобы узнать мир на другом её конце.
— Правильно, — согласилась Рин. — Я оттолкнула миску, встала, попрощалась с фермером, его семьёй и ушла. А с тобой было так же?
— Нет, не совсем Но что-то похожее. Так что же ты обнаружила, когда тебя вытащили на поверхность воды?
— Я обнаружила, что нахожусь неподалёку от этого места. Неподалёку от Лайанхоума. Я была где-то за холмами и не могла его видеть, но даже если б смогла, всё равно не понимала, куда пришла и зачем. Просто я была здесь и всё. Но теперь я уже крепко сидела на крючке и не могла сорваться. Я пробиралась через бурьян и вереск, будто меня влекла сюда некая сила. Когда я вошла в деревню, я была страшна как растерзанное животное, которое едва может ходить. Дети с криком разбегались от меня, — Рин ухмыльнулась. — Взрослые, впрочем, тоже.
Сайор живо представила себе эту картину: еле живая женщина хромает по пыльной дороге к центру Лайанхоума, и яркая кровь течёт из её открытых ран.
Она не ответила на ухмылку Рин.
— Но ведь ты здорова сейчас, — заметила она.
— Да. Конечно же, чудес на свете не бывает, но, к счастью, со мной произошло именно чудо.
Сайор резко села.
— Что ты имеешь в виду? — прошептала она.
Рин сделала успокаивающий жест рукой.
— Всему своё время, — сказала она. — Так вот, я очутилась здесь скорее мёртвая, чем живая; и притом я мечтала умереть. Место это, казалось, было населено привидениями. И люди наблюдали за мной из-за каждого угла. Я чувствовала также, что садок рыбака поблизости. Я повернулась и хотела убежать. О как я желала убежать отсюда! Но выхода не было. Рыболов тащил меня по пыльной утоптанной дороге до маленького дома, стоящего на одной из боковых улиц, ведущих в сторону холмов. К этому времени я уже ползла: я видела лишь землю, камни и разорванную плоть своих еле шевелящихся рук. Они двигались одна за другой, снова и снова. Затем что-то подсказало мне взглянуть вверх и я взглянула.
Там, на расстоянии вытянутой руки, была серая стена из плохо пригнанных досок. Я с трудом встала на колени и, вглядевшись, заметила старую дверь, еле висевшую на своих петлях. Сначала мне показалось, что на досках глубоко выжжен знак табу, но он исчез прямо на глазах. Я подползла ближе, толкнула дверь, и она распахнулась, пропуская меня внутрь. Потом было какое-то помутнение, провал, а потом помню: я сижу на одном из неудобных стульев, сделанных дедом Лайана, и оглядываю комнату.
Сайор снова легла на траву. Если женщина-воин не любит, чтобы её торопили, не было смысла настаивать. Глядя в небо, Сайор слушала, как Рин рассказывала о грязи в доме, о пылинках в лучах солнечного света, о том, как боль покидала её тело, когда она сидела там. Несколько половиков давно истлели, оставив после себя на полу странный узорчатый след. А кривое зеркало на стене было чернее самой стены.
Сайор вновь прислушалась к её словам.
— Я была рядом с садком рыбака, — говорила Рин. — Но я ещё не попала в него. Я чувствовала руки, поднимающие меня; он держал меня осторожно, но крепко — я хорошо понимала, что не в силах вырваться из этой хватки, как бы я ни старалась. И я подчинилась. Я поднялась со стула и пошла к лестнице, которая вела на второй этаж. Ступеньки были очень старыми и гнилыми, но я не обращала внимания на свою безопасность: я уже умерла один раз и не боялась повторения смерти. Мне не стоило даже беспокоиться. Грубые деревянные ступеньки отчаянно скрипели, но держали мой вес. Вероятно, я хотела увидеть что-то новое и необычное, но передо мной оказался точно такой же покрытый пылью пол. Справа от меня была стена, а в ней дверь. Слева от меня простиралась покрытая пылью пустыня, из которой торчали лишь спинки кроватей и начало второй лестницы. Причём, если та лестница, по которой я поднималась, выглядела опасной, то вторая была просто самоубийственной.
Рин хохотнула, и Сайор улыбнулась в ответ. Ей понравился этот смех. Рин изгоняла свои старые воспоминания, которые так долго преследовали её.
— Ну и что было дальше? — спросила Сайор.
— Так вот, — продолжала Рин, — я прошла по комнате ко второй лестнице — у меня до сих пор занозы от неё — и начала подниматься.
Голос Рин изменился.
— Это было очень больно — больнее всего, о чём я могу припомнить. Я чувствовала себя так, будто оставляла внутренности на полу позади. Я даже хотела оглянуться, чтобы посмотреть на них, но это было слишком глупо. Рыболов всё ещё держал меня и тащил в свой садок.
И я начала карабкаться снова. У этой лестницы было только три пролёта, упасть казалось не так уж и больно. Вообще боль — обычное дело, с нею можно справиться. Хуже был страх, который пронизывал меня насквозь. Я сначала не замечала его, но потом он усилился так, что я чуть не повернула назад. Может, и рыба это чувствует в самом конце. Страх — это, наверное, не совсем подходящее слово. Точнее будет ужас.
Каким словом не называй, я чувствовала, что обязана влезть на этот чердак, причём не для себя, а для всего Альбиона; в то же время я сознавала — так же ясно, как сознаю сейчас, что лежу на траве: что, забравшись на этот чердак, я начну всё заново. Я буду ответственна за людей, умирающих от голода, от мечей и огня. И в этот раз всё будет гораздо хуже; хуже, чем тогда, когда нас вёл Лайан.
В этом месте рассказа Сайор громко засмеялась.
— Рин, — сказала наконец она. — Но ведь ты воин. Ты не должна бояться крови. Знаешь, когда я поняла, что ношу ребёнка Лайана, для меня сразу же стало очевидным: наступает новое лихолетье. Но ведь нам не привыкать, Рин!
— Нет, — мрачно возразила Рин. — К смерти невозможно привыкнуть. — И продолжила, помолчав: — На чердаке было маленькое окошко, в которое проходило необычайно много света. И, видимо, дождь постоянно заливал через это окошко. Удивительно, что пол подо мной не провалился. Казалось, там не было ничего, кроме куч мусора в углах под сводами крыши. Но я всё-таки заметила кое-что: прямо посередине было расчищено небольшое пространство, где кто-то свалил грудой куски коры. Рыболов. Я поняла, что это рыболов, как только увидела их. Казалось, прошло полжизни, прежде чем я решилась взять один из кусков кончиками пальцев. После этого я просто лежала и ждала смерти.
Лежала и ждала.
Некоторое время я даже чувствовала агонию. Я громко кричала — всё исчезло вокруг, кроме боли. Когда я вновь пришла в себя, то лежала, обхватив кучу коры, как будто это был мой ребёнок. Я была очень осторожна с этой корой, боялась, что она рассыплется в прах. Я чувствовала, как мои раны заживают. Я наблюдала, как обрывки кожи на локтях срастаются друг с другом, а затем разглаживаются и под ровной кожей наливаются мышцы. Мои плечи, которые болели очень давно, вдруг стали чесаться так, что я чуть не засмеялась — как будто кто-то меня щекотал. Затем я почувствовала, что боль отступила и сменилась ощущением силы, какой у меня никогда раньше не было. И так продолжалось довольно долго.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
