— Это мы уже слышали, — говорил он, и переубедить его было невозможно.
Вопрос: Где и когда, дорогой Алексей Иванович, Вы узнали о вероломной фашистской агрессии и какими оказались для Вас первые дни Великой Отечественной войны?
Ответ: 21 июня 1941 г., в субботу, я возвращался с работы на дачу несколько ранее обычного — в 2 часа ночи. В канун выходного дня семья всегда просит приехать пораньше. Мечтал выехать пораньше — в первом часу ночи, но в последний момент появилось что–то неотложное, потребовавшее задержаться. В машине мысленно перебирал, что же все–таки недоделано, наметил сделать несколько телефонных звонков утром из дома. По воскресным дням обычно приезжал в наркомат после обеда. Завтрак и обед, если была возможность, проводил с семьей. Таков был план и на этот раз, на 22 июня.
Приехав, не спеша помылся, поужинал и около 4 часов лег спать, рассчитывая, что впереди полных шесть часов сна. Но прошло только два часа и в 6 часов утра по правительственному телефону позвонил В. М. Молотов: «Товарищ Шахурин, началась война. Фашистские войска совершили вероломное нападение на наши западные границы. Немецкая авиация бомбит приграничные аэродромы и города. Срочно приезжайте в наркомат». Позвонив дежурному по наркомату и передав сказанное мне В. М. Молотовым, попросил немедленно вызвать в наркомат всех заместителей, начальников главков и управлений, секретаря парткома, предупредив, что буду в наркомате через 30 минут. Позвонил своему первому заместителю П. В. Дементьеву. Рассказав Петру Васильевичу о телефонном звонке, попросил поднять весь руководящий состав наркомата, проводивший в доме отдыха выходной день, и на любом виде транспорта всем срочно прибыть в наркомат.
В Москве необычное для этого часа, тем более для воскресного дня, оживление. Много легковых машин снуют во всех направлениях.
У подъезда наркомата встретил подтянутый по–военному, вооруженный кольтом в деревянной кобуре — именной подарок за отличную службу — комендант с докладом о переходе охраны наркомата на военный режим работы. Дежурный секретарь доложйл: «Звонил Николай Алексеевич Вознесенский, просил Вас позвонить по приезде в наркомат».
— Все ли собрались, кого просил Вас известить?
— Да, почти все. Минут через 10 приедут остальные.
— Минут через 10–15 пригласите всех ко мне.
Позвонил Вознесенскому. Он спросил, известны ли мне последние данные. Рассказываю, о чем сообщил Молотов. Вознесенский дополняет более поздними сведениями о налетах фашистской авиации и предлагает приехать к нему в 9 часов на совещание по разработке мобилизационных мероприятий.
Позвонил начальнику ВВС Павлу Федоровичу Жигареву. У него сведения те же и забот не меньше. Собрал у себя весь руководящий состав наркомата. Рассказал, о чем сообщили мне Молотов и Вознесенский. Предстояла тяжелая, кровопролитная война с фашизмом. Настал момент, когда авиационные работники, коллективы заводов, конструкторских бюро, научно–исследовательских институтов должны показать все свои возможности, всю свою преданность Родине, партии, проявить ее в нарастающем выпуске боевых самолетов. Просил всех продумать, что нужно немедленно сделать по каждому главку, заводу для увеличения выпуска боевой техники. Учитывая, что на совещании у председателя Госплана СССР, которое состоится в 9 часов, выявится ряд дополнительных мер, необходимых к немедленному выполнению, решили после совещания собраться снова и тогда заслушать предложения по каждому главку. Заместители наркома, начальники главков немедленно вызвали необходимых сотрудников и начали действовать.
Приехал в Госплан. Вознесенский, в обычных–то условиях человек серьезный, сейчас был особенно сосредоточен, да и все мы за эти несколько часов очень изменились. Зная, что война неизбежна, ожидая ее, каждый в глубине души по–своему откладывал сроки ее наступления, рассчитывая к этому времени сделать что–то еще самое необходимое. Нам, например, надо было еще хотя бы пол года мирного времени, чтобы успеть насытить новыми самолетами армию, а ВВС успели бы обучить летчиков. А сколько надо было еще времени
Н. А. Вознесенскому, заместителю Председателя Совнаркома, председателю Госплана СССР, сказать даже трудно. Исходя только из нужд авиационной промышленности, нужны были более развитая алюминиевая промышленность и производство качественных сталей, высокооктановых бензинов, электротехнических изделий и многое другое. Ему, конечно, требовался еще более длительный срок.
Вознесенский, открыв совещание, прежде всего подчеркнул, что война предстоит тяжелая, нужна максимальная мобилизация наших ресурсов. Перед наркомами обороной промышленности поставил задачи: срочно в течение одних суток разработать план максимального производства вооружения для армии, исходя из того, что мобилизационные планы промышленности должны были быть уже заранее подготовлены; изыскать заменители остродефицитных материалов и материалов и изделий, получаемых из–за границы.
В наркомате мы собрались снова. Доложив о поставленных перед наркоматом и промышленностью задачах, мы решили немедленно сдублировать все уникальные заводы, несмотря на то что авиационная промышленность к тому времени была уже достаточно сильно специализирована. Нужно было наметить места дислокации заводов- филиалов, переговорить с ведущими заводами, поставить перед ними задачи организации завода–филиала, выделения необходимых кадров, оборудования и материалов.
Непрерывно шли звонки с заводов с вопросами, предложениями. Надо отметить, что у авиационной промышленности была очень хорошая диспетчерская связь с заводами. Заводы сами выдвигали предложения о переходе на более высокий график выпуска самолетов, моторов и другой авиационной техники. Мы одновременно предупреждали директоров и главных инженеров заводов, чтобы они подтягивали заделы по заготовительным цехам. Выпуск должен был идти все время по нарастающей, что обеспечивалось увеличением заделов заготовительных цехов. Просили продумать предложения по сокращению цикла производства самолетных и моторных агрегатов: крыла, фюзеляжа, о возможностях замены остродефицитных материалов.
Вопросов в первый же день войны возникло так много, что их решить нельзя было даже за несколько обычных дней, но они все решались. В первый же день возникли и такие вопросы, как эвакуация из Белоруссии заводов — поставщиков авиационной фанеры и дельта–древесины, используемых при производстве истребителей.
Партия и правительство разрабатывали программу разгрома врага, создавались новые органы. 30 июня был образован Государственный Комитет Обороны (ГКО) во главе с И. В. Сталиным. Советский народ направил все силы на разгром коварных фашистских орд, вторгшихся на нашу территорию.
Начались дни, месяцы и, как потом оказалось, и годы работы авиационной промышленности в условиях Великой Отечественной войны.
На третий день войны, 24 июня, на заседании Политбюро ЦК с обсуждением вопросов танковой промышленности было заслушано и мое сообщение. Политбюро приняло решение о переброске оборудования авиазаводов в глубокий тыл и об ускорении строительства предприятий авиационной промышленности в восточных районах. 27 июня Политбюро приняло план размещения эвакуируемых авиационных заводов.
СНК СССР 27 июля 1941 г. вынес решение по авиационной промышленности. Увеличились ассигнования на строительство и реконструкцию заводов. В Военно–хозяйственном плане на IV квартал 1941 г. и на 1942 г. намечалась программа развития нашей промышленности. Боевая задача работников авиационной промышленности состояла в том, чтобы изо дня в день наращивать выпуск самолетов. К концу июня 1941 г. авиационная промышленность выпускала уже более 50 новых боевых самолетов в день. За все первое полугодие было выпущено 6 тыс. самолетов, из них — 3950 боевых. В июле выпуск за месяц равнялся 1807 самолетам, в сентябре было выпущено 2329 самолетов, а всего за второе полугодие 1941 г. — 9,8 тыс. самолетов, из них — 8 тыс. боевых. За весь 1941 г. было произведено около 15,8 тыс. самолетов всех типов. Выпуск все время шел по нарастающей, с ежесуточным отчетом перед Государственным Комитетом Обороны о работе заводов по утвержденному ГКО графику. В последней декаде сентября выпуск боевых самолетов достиг ста в день.
Когда начались налеты вражеской авиации на Москву, меня стали вызывать на станцию метро «Кировская». Сюда во время воздушной тревоги перебирались члены Политбюро. Вначале я думал, что меня вызывают для докладов. Вопросы почти всегда находились. Но иногда никаких вопросов не возникало, и я понял, что меня просто переводят в безопасное место, так как в наркомате убежища не было.
В один из таких приездов Сталин, обращаясь к А. А. Андрееву и показывая на меня, заметил:
