Люблю холод, в нем полное спокойствие. Анабиоз. Все замирает, давая обратный отсчет. Гипс из мышц растекается жжением. Делаю короткий вздох и возвращаюсь.
Ева не фарфоровая кукла. Хочет знать всю правду, имеет полное право. Я такой как есть, словами чувства не умею выражать. А по — другому она не поймет.
План вызревает на ходу. Покажу ей видео, а дальше пусть сама решает. Отсекаю все попытки, затеять разборки. Не время отношения выяснять. Отбиваю грубо и жестко, что б не металась, а сосредоточилась на основном. Ева переодевается, я настраиваю ноут. Стараюсь не брать во внимание, как ее подколачивает от злости и тревожности. Тактильно поддерживаю. Показываю, что я ее не оставлю. Надеюсь примет, после того что случилось. А может мне какой херью по мозгам нахлестало, и ей вообще до фонаря мои нервотрепки.
Подходит, не поднимая взгляд. Сходу ее цепляю и прижимаю. Предупреждаю, какой урон нанесет видео ее внутреннему миру. Уверен, его сметет в хлам.
Смотрим. Я перевожу все десять минут в процессе. Игнорирую все бьющие через край эмоции. Технично воспроизвожу текст и наблюдаю.
Я мать вашу вижу, как мой ангел падает на землю.
Всем окаменевшим нутром чувствую, как она ломается в себе. Молчит, стискивая края тонкой футболки, не отрывая глаз от ноутбука. Что сейчас можно сказать? Что мы все хотели ее защитить?
Сотников — в безграничной любви к ней, не смотря на желание, урвать жирный кусок от доходов лучшего друга. Я — по той причине, что мечтаю видеть ее в розовых очках, ценой лжи и манипуляций. Все это нихуя не оправдывает. Ни одного из нас. Мы конченые мудаки. Каждый, самолично выстелил ей дорогу в ад благими намерениями.
— Ев, поговори со мной, — сжимаю ее дрожащие плечики и разворачиваю к себе. Глажу волосы, придавливая к груди. Молюсь как умею, чтобы от этого стало легче, — Дыши, родная, слышишь… дыши и все пройдет.
— Как давно ты об этом знаешь? — муторной тошнотой бьет по позвоночнику от безжизненности в ее голосе.
— Это неважно.
Держу настолько сильно, что ощущаю каждый сустав под своими пальцами. Знаю, если скажу, что действовал за ее спиной, она просто сбежит. Гоню на паршивых эмоциях.
— Не целуй меня. не целуй… ты больше не имеешь права, — вскрикивает и отбивается, — Не хочу … остановись.
Слушаю, но не слышу. Порывисто впиваюсь в каком — то отчаянном безумии. Как прорвало.
— Верь мне, Ева. только верь, — перекрывает меня, до темноты в глазах.
— Вы мне все врали… и ты… и они… все… прекрати, Дамир, пожалуйста, — всхлипывает, царапается.
Я как заведенный. Ласкаю губы, слизываю слезы. Ева затихает, потом начинает отвечать. Словно в эпицентр торнадо заносит. Нас в этой воронке прочно завязывает. Дикие молнии хлещут между телами. Тут никакой похоти. Хватаю ее боль и внутренний перелом, чтобы как-то облегчить. Только я свой шанс упустил. Ева в какой-то момент подвисает, потом отстраняется. Уже не удерживаю.
— Ев, я не… — пытаюсь оправдаться.
— Не надо, ничего не хочу слышать.
Конкретно начинаю беспокоиться от пустоты в ее глазах. Это не стопор. Это блядь тьма.
— Твой отец в Москве. Хочешь, отвезу тебя прямо сейчас?
— Да. наверно надо с ним поговорить. Знаешь, так странно. Я ничего не помню. Мне всю жизнь снились сны. Пожар меня выбрасывают в окно. А их я совсем не помню. Ни Стива, ни маму, ни Арину, ни брата. Представляешь? Никого из них. Как так может быть? — говорит негромко и как задушено.
— Бельчонок, все наладится. Дай себе время, — хватаю ее за плечи, сближая наши лица.
— Наладится, говоришь? Они почти все мертвы. Что может наладиться?.. А!Я знаю, мне надо сдаться коллекционеру и встретится с ними в другой жизни. Ты это имел в виду? — каждое слово как сокрушающий удар. Мне до жути не нравится, как все медленней течет ее дыхание. Она словно умирает внутри.
— Ев, не утрируй. У тебя есть семья. Сотниковы не перестали быть твоими родителями…
— Нет, конечно. Ты прав, но почему они разлучили нас с Рин-рин. Мы могли столько лет быть вместе, и этого кошмара бы не случилось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Они хотели, хоть одной из вас дать шанс на нормальную жизнь.
— У них не вышло. Мы обе пропали, — отталкивается, начинает бродить по комнате, натягивает теплые вещи. Собирает рюкзак. Я, молча смотрю, и не знаю что с ней делать. Как не пытаюсь, не могу вытолкнуть и звука.
Ева равнодушно проезжается глазами по комнате, потом произносит:
— Хочу папу увидеть… и… я с ним уеду в Питер. Не могу больше. Достало. Пусть чертов коллекционер ищет себе другую жертву, а я сдаюсь.
Этот факт врывается в сознание. Я ее только что потерял.
глава 46
Ева нарушает молчание только после того, как мы отъезжаем от дома.
— Расскажи мне про Стивена. Какой он? Чем занимается?
Добавляю температуру, видя, как она подрагивает и не отрывает взгляд от бокового стекла. Делаю паузу, а потом начинаю с начала. Как приехал. Как мы познакомились. Максимально честно выкладываю все, что о нем знаю. Сглаживаю углы в рассказе, о попутно возникающих разборках с конкурентами. Большой кеш честным трудом не заработаешь.
— Я думала у вас сплошной криминал, — всем видом транслирует, что ожидала чего — то покруче, чем продажа люксовых авто и комплектующих примочек. Угоном мы не занимаемся. Это умение осталось еще после местного автосервиса, где по ночам разбирали ворованные тачки на запчасти.
— Разочарована что я простой разведчик? — усмехаюсь, она неопределенно пожимает плечами. Долго ничего не отвечает и взгляд долго не отводит. Потеряно отворачиваюсь от глубины посыла.
— Мне все равно кто ты, — выговаривает дрожащими губами.
— Ев, когда ты уедешь, я не перестану искать ублюдка. Найду и избавлюсь, а потом приеду за тобой…к тебе, — беру за руку, подкрепляю, крепко сжимая ее ладошку. Ответа не жду. Ей нужно время, чтобы все переосмыслить.
Снова молчим. Выбиваю барабанную дробь по рулю, пока стоим на светофоре. Датчик бензобака начинает мигать красным, перестраиваюсь на соседнюю полосу и ухожу на приличный круг, чтобы затянуть поездку.
— Зачем мы сюда свернули?
Гнобит неприятное ощущение, что она хочет поскорее избавиться от моего общества. В сплетении растекается жжение, будто залпом опустошил бутылку односолодового виски.
— Надо заправиться.
Мутные капли мокрого снега делают мироощущение еще паршивей. Лобовое скоро треснет от того, как упорно я в него пялюсь.
— Спрашивай, все что хочешь. Я отвечу, — делаю шаг навстречу, ну и пытаюсь растормошить застывающую Белочку.
— А как жили твои родители?
— Хуево, — одним словом описываю быт в понятии Вавиловых.
— А подробней. Отец что, бил вашу маму? — выдает максимально встревожено свою версию и попадает в яблочко.
И с чего у нее такие выводы, или ткнула наугад, но отвечаю как есть.
— До тех пор, пока не начал получать сдачи от меня.
— А почему она не развелась? можно было обратиться за поддержкой, существует куча всяких программ для женщин подвергшихся домашнему насилию, — вовлекаясь тараторит уже оживленней и с сопереживанием. В очередной раз убеждаюсь, что откровенничая с ней, сбрасываю с шеи закостеневшее ярмо.
Кроме Евы и Уорда эту тему никто раньше не трогал. Давно вынес для себя урок. Всем посрать на то, какой ты человек. Ролекс на руке. Ферра под жопой, вот тогда ты имеешь право на голос. И меня абсолютно не смущает, откуда я вылез и как карабкался наверх. А ее убежденность, что все люди — братья и сестры, пиздец как смешит.
— Ев, рассуди приземлено. Это не лента инсты. Она пахала на трех работах, пока этот гондон гонял в автоматы. А не уходила, потому что любовь, — последнее слово будто отверткой накалывает язык, поэтому проговариваю очень быстро, — Знаешь, по принципу. Чем сильней бьет — тем сильней любит. Вот она из таких, будет терпеть всю жизнь, но не бросит.
