— Даю тебе слово, Роберт, — торжественно произнес Нармонов, — ракеты будут уничтожены к первому марта — даже если мне придется взрывать их собственными руками.
— Этого мне достаточно, Андрей.
Договор о сокращении вооружений, заключенный еще предыдущей администрацией, предусматривал ликвидацию половины межконтинентальных баллистических ракет к следующей весне. Предполагалось уничтожить все американские «Минетмены-11», и Соединенные Штаты четко выполняли свои обязательства. Как это делалось в соответствии с договором о ракетах средней дальности, все баллистические ракеты, подлежащие ликвидации, демонтировались и разбирались на основные части, которые затем либо дробили, либо уничтожали другим способом в присутствии свидетелей. Средства массовой информации освещали уничтожение первых ракет, потом новизна исчезла и об этом перестали говорить. Стартовые установки тоже выводили из строя — под наблюдением экспертов снималось электронное оборудование, а те из них, что были укрыты в грунте, американская сторона пускала в продажу — четыре таких шахты действительно закупили фермеры, чтобы превратить в силосные башни. Японский концерн, у которого были крупные капиталовложения в Северной Дакоте, приобрел командный бункер для использования в качестве винного погреба при охотничьем домике, где каждую осень отдыхали руководители компании.
Американские эксперты, работающие в России, сообщили, что русские стараются изо всех сил, однако завод, специально построенный для демонтажа их ракет, был плохо спроектирован, отчего русские отставали от намеченных сроков на тридцать процентов. У ворот завода на трейлерах стояло больше сотни ракет, а их стартовые установки уже уничтожили подрывными зарядами. И хотя в каждом случае приборы системы наведения извлекались из ракеты и сжигались в присутствии американских экспертов, у разведывательных служб все еще оставались сомнения — некоторые специалисты считали, что все это обман и ракеты можно устанавливать в вертикальное положение и запускать с подвижных трейлеров. Среди специалистов-разведчиков подозрительность по отношению к русским укоренилась настолько, что от нее было трудно избавиться. Разумеется, русские специалисты также не совсем доверяли американцам, подумал Фаулер.
— Этот договор представляет собой крупный шаг вперед, Роберт. — Нармонов пригубил бокал. Теперь, когда они были наедине, подумал русский президент с лукавой улыбкой, можно отбросить условности и расслабиться, как подобает джентльменам. — Тебя и твою команду следует поздравить.
— Твоя помощь, Андрей, имела неоценимое значение, — любезно ответил Фаулер. Это было не правдой, и оба понимали, что слова американского президента лишь дань вежливости. Однако на самом деле это было правдой, хотя ни тот ни другой не знали этого.
— Ликвидирован еще один очаг напряженности. Какими мы были слепцами!
— Ты прав, друг мой, но это уже в прошлом. Как у твоих людей дела с Германией?
— Военные недовольны, сам понимаешь…
— И мои тоже, — мягко прервал его Фаулер. — Они походят на собак — приносят пользу, без сомнения, но им следует напоминать, кто их хозяин. Подобно собакам, военные склонны забывать об этом.
Нармонов кивнул, выслушав перевод слов президента. Поразительно, подумал он, насколько высокомерен этот Фаулер! И какими точными оказались оценки спецслужб! Он настолько высокомерен, что и ко мне относится свысока. Ничего не поделаешь, американский президент может себе это позволить — он опирается на прочную политическую основу. Отсюда полная уверенность, тогда как ему, Нармонову, приходится каждый день бороться против прежней системы. Подумать только, Фаулер осмеливается смотреть на военных, как на собак, которых время от времени нужно призывать к порядку! Разве он не понимает, мрачно подумал советский президент, что у собак есть острые зубы? Какие странные эти американцы. В течение всех лет коммунистического правления в России они беспокоились по поводу политической мощи Красной Армии, хотя на самом деле этой мощи уже не существовало после того, как Сталин уничтожил Тухачевского. Однако теперь они игнорировали все слухи подобного рода, тогда как ослабление железной хватки марксизма-ленинизма позволило военным мыслить самостоятельно, за что еще несколько лет назад можно было поплатиться жизнью. Но стоит ли сейчас лишать американского президента его иллюзий?
— Скажи мне, Роберт, как возникла идея заключения такого договора? — спросил Нармонов. Он был знаком с подлинной ситуацией и хотел проверить, насколько умело может лгать американец.
— Как часто случается с подобными идеями, она носилась в воздухе, — небрежно ответил Фаулер. — Движущей силой был бедняга Чарлз Олден. Когда в Израиле произошло это ужасное событие, он тут же приступил к осуществлению разработанного плана и, как видишь, все закончилось успешно.
Нармонов кивнул, отметив про себя, что Фаулер — искусный лжец. Он ловко обошел суть вопроса и дал правдивый, но уклончивый ответ. Хрущев был совершенно прав. Политические деятели во всем мире мало отличаются друг от друга. Нужно запомнить это качество Фаулера. Ему не хочется делить заслуги с другими, и он может солгать при разговоре с равным себе, даже по такому незначительному вопросу. Нармонов чувствовал какое-то смутное разочарование. Ничего другого он и не ожидал, но Фаулер мог по крайней мере продемонстрировать благородство и гуманность. В конце концов, он ничего от этого не терял. А вместе с тем показал, что американский президент так же мелочен, как любой местный аппаратчик. «Скажи мне, Роберт, — мысленно спросил Нармонов с бесстрастным лицом, которое могло бы очень пригодиться за карточным столом в Лас-Вегасе, — что ты за человек?»
— Уже поздно, мой друг, — заметил он вслух. — Итак, завтра после обеда?
Фаулер встал.
— Да, встретимся после обеда, Андрей.
Боб Фаулер проводил русского президента до выхода и затем вернулся в свои апартаменты. Там он достал из кармана написанный от руки перечень вопросов, чтобы убедиться, что ничего не упустил.
— Ну как?
— Вопрос с уничтожением ракет он объяснил точно так, как и считают наши инспекторы. Это должно удовлетворить ребят из разведуправления министерства обороны. — На лице его мелькнула недовольная гримаса — он знал, что подобного объяснения там будет недостаточно. — Думаю, он беспокоится о позиции своих военных.
Доктор Эллиот опустилась в кресло.
— Что еще?
Президент налил ей бокал вина и сел рядом со своим советником по национальной безопасности.
— Обычный обмен любезностями. Он — очень загнанный человек, все время беспокоится. Но мы знаем это, правда?
Элизабет подняла бокал и взболтнула вино, затем понюхала. Ей не нравились итальянские вина, но это было хорошим.
— Меня не оставляет мысль, Роберт…
— О чем, Элизабет?
— Этот несчастный случай с Чарли… было бы неплохо предпринять что-то. Несправедливо, чтобы он исчез с политической арены просто так. Ведь именно он подготовил этот договор, верно?
— Да, пожалуй, — согласился Фаулер, поднося ко рту заново наполненный бокал. — Ты права, Элизабет. Он вложил в этот договор немало сил.
— Мне кажется, следует сделать так, чтобы об этом узнали — без лишнего шума, разумеется. По меньшей мере…
— Да, нужно, чтобы в истории сохранилась о нем память не только как о профессоре, от которого забеременела студентка. Это благородно с твоей стороны, Элизабет. — Фаулер коснулся ее бокала своим. — Поговори с прессой. Ты намерена предать гласности подробности договора завтра перед обедом?
— Часов в девять.
— Тогда после брифинга отведи в сторону нескольких журналистов и расскажи им о том, как возникла мысль о заключении подобного договора. Может быть, Чарли будет спокойнее после этого.
— Хорошо, господин президент, — кивнула Элизабет. Значит, не так трудно изгнать этого дьявола, верно? В чем еще нужно убедить президента?
— Важный день завтра.
— Самый важный, Боб, самый важный. — Она откинулась на спинку кресла и развязала шарф. — Мне такое даже не снилось.
— А вот я надеялся на нечто подобное, — заметил Фаулер с огоньком в глазах. И тут же на мгновение почувствовал угрызения совести. Ведь он рассчитывал встретить этот день с кем-то другим. Но это судьба. Да, судьба. В каком странном мире мы живем! Однако события, происходящие в нем, нам не подвластны, верно? И судьба пожелала, чтобы он оказался в этот момент здесь с Элизабет. Ведь он сам ничего не предпринимал, значит, решил Фаулер, в этом нет его вины. Да и разве можно обвинять его в чем-то? Он превратил мир в нечто более безопасное, надежное и спокойное. Может ли быть связан такой исторический шаг с чувством вины?
Элизабет закрыла глаза — рука президента ласкала ее шею. В самых безудержных мечтах она не рассчитывала на такое.
