— Почему? — кричала я на нее, ярость смешалась с ноющим чувством предательства, которое резало меня так глубоко, что я не была уверена, что когда-нибудь перестану истекать кровью. — Ты сказала, что мы семья. Семья любит друг друга. Почему ты так со мной поступила?
Я была слишком далеко, чтобы даже заботиться о том, что она никак не могла мне ответить. Она вообще ничего не могла сказать, когда моя рука так крепко сжимала ее горло, и Данте все равно перекрывал ей кислород.
Я тряслась, дрожала, теряла чертов разум и не знала, смогу ли я когда-нибудь снова за него ухватиться.
Рука Данте легла мне на плечо, и он мягко притянул меня обратно, бормоча на фаэтанском слова, которые я не могла понять, но которые успокаивали мою душу.
Каким-то образом мне удалось отпустить ее, и она упала на пол у моих ног, без сознания или мертвая, я не знала и не заботилась об этом.
Данте опустился на колени и прижал руку к ее шее, проверяя пульс, прежде чем вылечить ее ровно настолько, чтобы остановить ее смерть, не приводя в сознание снова.
Я хотела спросить его, почему он не собирается просто дать ей умереть, но когда он повернулся, чтобы посмотреть на меня, слепая ярость в его глазах заставила меня замолчать. Он был весь в крови Петри, его белая рубашка окрасилась в красный цвет, и то, как он смотрел на меня, дало мне понять, что он убил его, даже не проверяя.
Данте достал из кармана свой Атлас и отправил сообщение, после чего подхватил меня, поднял на руки и усадил в офисное кресло Сэл, а я свернулась калачиком у него на коленях.
Я прижалась к нему, мое сердце болело так сильно, что я даже не знала, как это выразить, пытаясь осмыслить то, что только что произошло.
Данте держал меня так крепко, что я не могла вырваться, потому что не было никакой возможности не развалиться на части. Он прижался лицом к моим волосам, прижался губами к моему уху и начал что-то бормотать мне на фаэтанском. Я не понимала, что он говорит, но мне казалось, что он говорит прямо в мое сердце.
Я не знаю, сколько мы так просидели, но дверь внезапно распахнулась, и я вздрогнула: вошли четверо мужчин и женщина.
Они склонили головы перед Данте, и он встал, усадив меня одну в кресло и оставив меня полулежать на теплом месте, которое он освободил.
— Я хочу знать все, что она знает о Гарете Темпе, Элис Каллисто и их матери, — прорычал Данте, и женщина шагнула вперед, пробормотав «да, Альфа», прежде чем опуститься перед Сэл.
Я наблюдала, как ее глаза медленно слипались, и она перешла в форму Циклопа, а затем протянула руку, чтобы исцелить Сэл и разбудить ее.
Сэл вскрикнула от страха, а затем ее глаза остекленели, и она потерялась в допросе женщины-Циклопа.
Пока мы ждали, мое внимание привлекли мужчины, которые все время бросали на меня заинтересованные взгляды, словно пытаясь понять меня. Они расхаживали взад и вперед вокруг стола, задевая руками Данте всякий раз, когда подходили достаточно близко к его окровавленной форме, пока он стоял со скрещенными руками, ожидая услышать то, что знает Сэл. Они явно были Оборотнями, и то, как они смотрели на меня, заставляло меня съеживаться. Данте, казалось, заметил это, и из него вырвался низкий рык, заставивший их быстро отвести глаза.
Сэл, наконец, отстранилась назад, выходя из гипноза, и один из Волков сковал ее руки толстым льдом, сдерживая ее магию, чтобы она не могла даже попытаться сопротивляться.
— Говори, — потребовал Циклоп. — И не пытайся лгать.
Сэл отчаянно огляделась вокруг, страх скрасил ее выражение лица, когда она уставилась на Данте с испуганным узнаванием в глазах, а затем, наконец, посмотрела на меня.
— Неужели ее мать действительно хотела продать ее на эту работу, чтобы расплатиться с долгами? — прорычал Данте.
Сэл разомкнула губы, посмотрела на меня, а затем нахмурилась. — Она была готова, — вздохнула она.
— Значит, это была не ее идея? — спросил Данте.
— Нет, — прошипела Сэл. — Эта девушка была у меня в долгу. И ее брат тоже. Это моя благотворительность давала им крышу над головой, пока они росли, моя еда наполняла их животы, когда Таня просаживала всю свою зарплату. Использование долгов ее матери для обеспечения этого было просто моим способом привязать их ко мне покрепче. Я знала, что они мечтают о побеге. Они думали, что слишком хороши для этого места. Но стоит несколько раз поставить шлюху на колени, и она быстро поймет, что открывать рот и хорошо играть — это то, для чего она лучше всего подходит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я вскочила со своего места, ярость поглотила меня, но Данте был быстрее, он обхватил пальцами горло Сэл и поднял с земли, позволяя ей увидеть монстра в нем. Мое сердце заколотилось, и я могла лишь смотреть.
Данте бросил Сэл на стул перед столом, и она отшатнулась, ее ноги утопали в крови Петри, которая стекала на ковер. Я бросила на его избитый и сломанный труп один-единственный взгляд, полный отвращения, но я была уверена, что он легко отделался. Ярость Данте сделала его смерть быстрой.
— Подпиши это, — прорычал Данте, и один из Волков положил перед ней контракт.
Сэл попыталась протестовать, но Данте так угрожающе зарычал, что она тут же начала писать свое имя.
— Отлично, — сказал Данте, смахнув контракт со стола и убрав его в карман. Он поднял сумку Гарета, которая лежала у двери, все еще скрытая его магией, так что я заметила ее только потому, что он схватил ее.
В следующее мгновение я снова оказалась в его объятиях, прижавшись к его окровавленной коже, запах мужчины и насилия был настолько пьянящим, что я хотела вдыхать его весь день и ночь.
— Закончите здесь, не торопитесь. Элис — семья, и я хочу, чтобы сообщение было доставлено домой до того, как вы наведете порядок, — приказал Данте, не оборачиваясь к своим Волкам, и двинулся к выходу из комнаты.
— Семья? — спросил один из Волков, и рычание, вырвавшееся из уст Данте, было бы ужасающим, если бы я не чувствовала себя в его объятиях в такой неоспоримой безопасности и защите.
— Леон Найт — мой брат, независимо от того, присягнул он на верность Оскурам или нет, — прошипел он. — Его партнерша будет считаться тем же самым.
Члены его Клана мгновенно согласились с ним, в знак извинения, тихое поскуливание исходило от Волка, который осмелился усомниться в этом.
Глаза Данте встретились с моими, и я практически почувствовала боль в его душе от того, что ему пришлось прикрывать нашу связь таким образом, и я потянулась вверх, чтобы кончиками пальцев прочертить линии его челюсти.
Он вывел меня из «Сверкающего Урана», и все это время, я не сводила с него взгляда.
Когда мы подошли к машине, которую никто не посмел украсть, Данте все еще не отпускал меня. Он усадил на водительское сиденье к себе на колени и закрыл дверь, пока я прижималась к нему в тесном пространстве.
Он держался за меня, как за драгоценную вещь, которая может разбиться, если он отпустит ее, а я позволяла ему, потому что знала, что только я удерживаю его от того, чтобы полностью потерять себя в темноте прямо сейчас.
— Никто и никогда не причинит тебе вреда, пока я дышу, Элис, — поклялся он. — Мое сердце — твое, и моя сила тоже. Никогда не сомневайся в этом, как бы ни сложилась дальнейшая судьба.
Мое сердце отчаянно стучало о ребра, когда он начал наклоняться вперед, чтобы поцеловать меня, чего я так жаждала. Но он прижался к моему лбу вместо губ, и я почувствовала, что снова разбиваюсь вдребезги.
— A morte e ritorno, Элис, — Данте пересадил меня на мое сиденье и направил машину прочь от последних остатков моей прежней жизни, пока я пыталась ухватиться за что-то надёжное после всего того, что я только что узнала.
— До смерти и обратно, Данте, — согласилась я, возвращая его слова, когда потянулась, чтобы взять его за руку, и он позволил мне. — Всегда.
18. Райдер
Я сидел один за завтраком, тыча ложкой в овсянку, которая была сухой и лишенной всякого вкуса. В кармане у меня лежала шоколадка, которую я взял в буфете по хрен знает какой причине, и я все думал о том, чтобы достать ее и разломать поверх своей еды. Мне все равно не нужен был дерьмовый шоколад в моей еде. В нем не было ни одного полезного питательного вещества. Еда была топливом. Но потом появилась Элис и все испортила. Привила мне вкус к гребаному сахару.
