она разразилась жутким смехом. Он издал низкий стон.
— Послушай, Виола! — проговорил он. — Ты слишком нелюбезна со мной. Ты не должна была этого говорить. — Его голос задрожал от слез. — По крайней мере, позволь мне объясниться, хоть я и не в силах. Но ты ведь любишь меня, любишь? И пожалеешь меня, что бы я ни сказал?
К этому времени она полностью справилась с собой. Она была бледна и спокойна. Вместо ответа она ласковым жестом положила руку ему на голову.
— Ты наверняка презираешь меня. Быть может, ты поймешь логику моего трусливого поступка. Я просто не осмеливался сказать об этом. Но перед лицом последнего дня я собрал, наконец, все свое мужество, чтобы сказать то, что собираюсь сказать… Но о чем же? И как мне это сказать?.. Дело в том… что… я… сошел с ума!
— Вивиан, — произнесла она с ласковой улыбкой — но не смогла закончить фразу.
— Помнишь ли ты, — продолжал он сиплым шепотом, — как мы зашли, очень давно — да, как же давно это было — зашли в ту комнату дяди Джозефа, — помнишь, мы еще называли ее комнатой Синей Бороды? То, что нам не разрешали заходить туда, еще пуще разожгло наше любопытство; и тебе каким-то образом удалось раздобыть ключ, и когда мы вошли, помнишь ли, как я упал в обморок, а ты нет? А когда нас обнаружили, то еще хорошенько выпороли?
Все это он произнес без всякого выражения. Между ними повисло молчание. Она пристально смотрела на него, затем произнесла своим мягким нежным голосом:
— Вивиан, но ты ведь не придаешь всему этому значение? Дядя Джозеф тогда сказал, что твой обморок его совсем не удивил и что у меня более выносливая конституция. — Затем ласково и раздельно: — Постарайся быть более собранным, дорогой. Что, в самом деле, ты имеешь в виду под сумасшествием? Я знаю, тебя всегда звали эксцентричным. Но ведь оба мы таковы, и пусть я не специалист, но когда кто-то выразился о тебе в этом роде, тетя Эсилинда, человек на редкость здравомыслящий, сказала: «В действительности я мало встречала людей с таким ясным рассудком, как у Вивиана».
Он продолжал тем же голосом, что и прежде:
— Однако мое безумие заключается не в моей эксцентричности. Когда на меня находит, я осознаю все — осознаю так, что это меня пугает. Безумие просто охватывает меня. Что я тогда делаю, мне неизвестно. Нет! — вскрикнул он отчаянно. — Я знаю — слишком хорошо знаю! Возможно, ты поймешь — сейчас все кажется мне рассказом о другом человеке: совершенно другом — будто яркий сон, задержавшийся в памяти.
Она мертвенно побледнела. Гладя его волосы, спросила:
— Вивиан, дорогой, конечно же, я знаю, как ты возбудим. Помнишь, когда с тобой случались те нервные припадки, только я могла успокоить тебя, а когда ты бредил, только меня ты терпел в комнате. — Она наклонилась и поцеловала его в голову. — Конечно, я…
И он сказал, очень ласково:
— Дорогая, я знаю, что ты скажешь. — Затем с ноткой ужасающей муки: — Но ты не знаешь! — И снова без выражения: — Я могу повредить даже тебе!
Первый раз он взглянул прямо ей в лицо, прямо в глаза: и этот взгляд выразил больше, чем слова. Они прижались друг к другу в одном долгом, страстном объятии. Оба молчали.
И так же молча он вышел.
Когда он ушел, она без всяких эмоций подошла к столу, вынула из ящика стопку почтовых открыток и написала на одной:
«Вследствие непредусмотренной случайности брак лорда Вандрейка и леди Виолы Варгас в последнюю минуту откладывается. Гостям приносятся извинения…»
— Так нельзя, — пробормотала она вполголоса обыденным тоном. — Впрочем, и так сойдет.
И она продолжила заполнять открытки одну за другой.
Вошла леди Эсилинда.
— Мое дорогое дитя, — вскричала она, — я знала, что девушки пишут письма накануне своей свадьбы, но не в таких же количествах.
— Взгляните на это, — ответила Виола, вручая той одну открытку, еще не вложенную в конверт.
— Что это значит?
Прямая, ужасно бледная, она ответила просто и самым суровым тоном, на какой только была способна:
— Не нужно вопросов!
И добавила:
— Раз уж вы воротились, не сочтите за труд дописать остальные — я немного устала.
Глава третья. ВЫДЕРЖКИ ИЗ ГАЗЕТ
Из светского журнала:
«К сожалению, вынуждены сообщить, что здоровье лорда Вандрейка ухудшилось настолько, что ему было предписано выехать за границу, либо на Мадейру, либо в Египет».
Из «Морнинг Ньюс» (передовая статья):
«Еще одно пугающее преступление из ряда тех, что недавно потрясли Лондон. Мы не находим слов об этом рассказать. Эти преступления запомнятся — и весьма надолго — своей изощренной жестокостью и отсутствием каких бы то ни было мотивов: что же до злоумышленника, то о нем остается только догадываться. Запомнятся и по большой дискуссии, развернувшейся в нашей газете, касательно личности преступника: одни считают, что он — туг[96], другие выдвигают иные теории.
Теорий этих столько, что мы не станем их все приводить. Но как уже говорилось, беспричинная жестокость и отсутствие мотивов сбивают следствие с толку. Кроме того, преступнику, по видимости, с легкостью удалось скрыться. Возможно, поблизости не было полиции. Но, учитывая обстоятельства, с трудом вериться, чтобы ему удалось скрыться с такой легкостью.
Сводка последнего преступления, еще более ужасающего по сравнению с другими, дана в соседней колонке. Мы лишь хотим сделать несколько примечаний. Кажется, оправдываются самые безумные предположения наших суеверных читателей. Взглянем же на факты. Услышав крик, полицейский является на место преступления и видит убегающую фигуру. Убегающий одним прыжком перемахивает через стену, а когда полицейский пробует последовать за ним, перепрыгивает обратно и хватает того за горло. Полицейский был доставлен в больницу и сейчас находится в безнадежном состоянии, мы бы сказали, нервического возбуждения. Он беспрестанно дрожит и повторяет, что видел вспышку зеленого пламени, брызнувшего из глаз представшей перед ним фигуры. Но в целом показания его связны. В самом деле, другой полицейский заметил ту же фигуру, ибо этот район находился под особым наблюдением. И это практически все. Было нечто почти разумное в последнем полученном нами письме от некоего Ф.Б., писавшего о сатанинском вмешательстве. Нам нечего сказать, и мы не претендуем на суждение; просто у
