да придворных пугать.
Я поперхнулся чаем.
— Не слишком радужная перспектива.
Марья Алексевна развела руками.
— А что делать, Костя, что делать. В этом мире от нашего желания мало что зависит.
Мы немного помолчали, каждый раздумывая о своём, и Марья Алексевна сменила тему.
— Спасибо, что попросил Настасью переслать мне письма. Если бы не ты, мы бы с ней никогда не помирились. А теперь хоть поговорить есть с кем, повспоминать старые времена.
— Марья Алексевна, простите за бестактный вопрос, из-за чего вы с ней поссорились?
Княгиня грустно улыбнулась.
— Из-за дяди твоего и поругались. Он, знаешь, какой был? Ух! Красавец, обходительный, галантный, щёголь, каких мало. Как взглянет, как ус покрутит, аж коленки слабеют. Не он за девицами бегал, а они за ним. Хоть фрейлины, хоть девки дворовые.
Взгляд княгини затуманился, будто она вспоминала что-то.
— Это сейчас я старая, на Бабу-Ягу похожа, а в молодости была хороша, очень хороша. Да и дядя твой мне знаки внимания оказывал. Одно плохо — он с собой в Петербург привёз Настасью, чтобы дом держала. Так она тоже красоткой была и в спальню к Василию Фёдоровичу бегала. А мне, уж извини, он целиком нужен был. Вот и не поделили мы его.
Она вздохнула.
— Ладно, дело прошлое, уже быльём заросло.
Марья Алексевна хлебнула чай, скривилась, отставила чашку и вытащила фляжку. Отвинтила крышку, понюхала и довольно зажмурилась.
— Желаешь? — предложила она мне.
— Нет, благодарю.
— Как знаешь. А мне не помешает крохотный глоточек, может, хоть к утру подремлю.
На некоторое время повисла пауза. Глоточек у княгини оказался такой, что впору императорским гвардейцам завидовать. А уж они в этом деле толк знают.
Закусывать Марья Алексевна не стала — достала надушенный кружевной платок, прижала на секунду к носу и шумно вдохнула.
— Когда попадёшь ко двору… — сказала она чуть хриплым голосом.
— Марья Алексевна, я не собираюсь ехать в Петербург. Мне в моём поместье хорошо.
— Не перебивай. Поедешь, никуда не денешься. Твой Талант многих в столице интересует, очень многих. Дядю твоего помнят, уж поверь мне, и тебя постараются к делу пристроить.
Она усмехнулась.
— Мне иногда кажется, что Василий Фёдорович специально себе ссылку устроил, чтобы от него отстали. Так что доверься моему опыту, ещё годик погуляешь, порадуешься вольной жизни, а там и вспомнят о тебе. И не делай такое лицо — не казнить будут, а наоборот, услуг твоих требовать.
Княгиня пожевала губами, будто обдумывая речь, и продолжила:
— Я не знаю ваших секретов некромантских и знать не хочу, но если Василий Фёдорович наставления давал — исполни всё в точности. Он пустых поучений не любил, так что говорил с умыслом. Понял?
— Ага.
— Дальше слушай. Ежели тебя императрица видеть захочет, а она захочет, не сомневайся. Любопытная она, как кошка, сколько не говорила ей. Так вот, попадёшь к ней, она ругать тебя будет.
— За что?
— Был бы человек, а за что найдётся. Так ты внимания не обращай, держись смело, прямо на неё смотри, с честью и достоинством. Говори, будто гвардеец: громко, без всяких там. Любит она такое, особенно когда “матушкой-императрицей” называют. Не виляй, не мямли, только раздражишь её этим.
— Понял, сделаю.
— И ещё, — княгиня подалась вперёд, — говори, что дядя бумаги свои сжёг до твоего приезда. Мол, ни векселей, ни архива не осталось, даже с должников не смог денег получить. А если про меня разговор зайдёт, назови старой дурой. Скажи, что я из ума выжила, любовника молодого из крепостных завела. Даже лучше трёх, да. Ещё скажи, что память у меня отшибло, не узнаю никого.
— Марья Алексевна, да что же это я про вас гадости говорить буду?!
— Уж сделай милость, скажи. Не хочу я, чтобы она обо мне даже думала. А то или из ссылки вернёт, или, наоборот, велит в Сибирь ехать.
Она замолчала, немного посидела в тишине и дёрнула специальный шнур на стене, требуя кучера остановиться.
— Иди, Костя, устала я. Что-то глаза слипаться стали, может, посплю чуток.
Я кивнул, встал и поклонился.
— Доброй ночи, Марья Алексевна.
Уже выйдя из её кареты, я обернулся.
— Если надо, всё сделаю, как просили.
— Спасибо, Костя.
Она закрыла дверь, и я пошёл в свой экипаж.
* * *
Утром третьего дня наш “поезд” добрался до Москвы. Кучер княгини дорогу знал и правил без раздумья — улочки, переулки, неожиданные повороты. Пожалуй, я бы не рискнул самостоятельно искать дорогу обратно.
В конце пути нас ждал особняк за высоким кованым забором. Большой домина с колоннами и статуями львов перед входом. Нашим экипажам без вопросов открыли ворота, мы подкатились к парадному входу и принялись выгружаться.
Нет, пожалуй, со львами я поторопился. Статуи только издали их напоминали, а если рассматривать вблизи, то сразу становилось ясно — лепили фигуры с обычных кошек, только увеличенных раз в пять.
— Марья, дорогая, как я рада тебя видеть!
По ступенькам к нам спускалась дама. Пышный белый парик с завитыми локонами, белое, густо напудренное лицо, мушка на щеке. Было видно — женщина далеко не молода, пожалуй, даже постарше Марьи Алексевны.
— Наконец-то ты собралась ко мне в гости!
— Весёлкина Изольда Петровна, — шепнула мне княгиня и пошла даме навстречу.
— Изоля! Божественно выглядишь!
Они с княгиней троекратно расцеловались, дама повернулась в сторону нас с Бобровым и Кижом. Затем поднесла к глазам лорнет, несколько секунд рассматривала высокомерным взглядом и произнесла:
— Дорогая, это неприлично приезжать в гости со своими любовниками. Я бы одолжила тебе парочку своих, даже лучше, чем эти.
Марья Алексевна рассмеялась.
— Что ты! Какие глупости. Это мой протеже. Костя, подойди сюда!
Я быстро оказался рядом с хозяйкой особняка и поклонился.
— Константин Урусов, очень способный молодой человек.
Она посмотрела на меня через лорнет, хмыкнула и подала руку для поцелуя.
— Он племянник Василия Фёдоровича.
— Ах вот оно что! — дама улыбнулась. — Тогда понятно, что ты за него хлопочешь.
— Разрешите представить моих сопровождающих. Бобров…
Изольда Петровна меня перебила:
— А, это ты, Петя! Не женился? Ну и правильно, погуляй, пока молодой. Как соберёшься, приходи, я тебе мигом невесту подберу.
— Киж Дмитрий Иванович.
Мёртвого поручика дама удостоила долгого взгляда через лорнет, лёгкой полуулыбки и протянутой руки.
— Очень рад, сударыня! — он
