страшным ударом по Британской империи на азиатском театре военных действий. За год до этого британские дешифровщики перехватили послание Гитлера, адресованное японскому министру иностранных дел Ёсукэ Мацуоке. Германский лидер настаивал, чтобы японцы атаковали Сингапур и заняли Малайю. Он был убежден, что это станет тяжелейшим ударом, от которого Великобритания не сможет оправиться. Черчилль благодушно верил, что Сингапур взять нельзя. Британская военно-морская база была сильна и готова к обороне. Леса со стороны суши были непроходимы. Как эти «япошки» смогут пройти через них? Он заявил, что Сингапур представляет собой «Гибралтар Дальнего Востока», – несколько абсурдная аналогия, учитывая, что лишь нейтралитет Франко по отношению к англичанам и американцам предотвратил падение Гибралтара. В итоге военно-морские верфи были захвачены японцами. Как мог Черчилль верить в то, что база, в которой практически не было боевых кораблей (большинство из них находились на Ближнем Востоке), сможет успешно обороняться? А вскоре «япошки» прошли и через леса. 15 февраля 1942 г. британская армия капитулировала, и 90 тысяч солдат оказались в плену. Вину за это Черчилль возложил на командиров на местах, но за недооценку Японии был ответственен лично он. Это поражение стало началом конца Британской империи – независимо от того, какая судьба ожидала Японию.
9
Война в Европе: от Мюнхена до Сталинграда
Сталинградской страды
Золотые плоды:
Мир, довольство, высокая честь,
И за каждым окном
Шелестит ветерком
Нам о радости будущей весть.
АННА АХМАТОВА. В МАЕ (1945)
После фашистских триумфов в Италии, Германии и Испании на Европу медленно опустилась долгая ночь. Но правящим классам демократических европейских стран повсюду мерещился ложный рассвет. Самообман стал характерной чертой времени. В дневниковой записи от 6 июля 1938 г. консервативный автор Гарольд Николсон заметил:
Чемберлен (у которого ум и манеры платяной щетки) пытается добиться всего лишь временного мира ценой конечного поражения… Мы утратили свою силу воли, поскольку наша воля разобщена. Представители правящих классов думают лишь о собственных состояниях, что означает ненависть к красным. Этим создается совершенно искусственная, но при этом самая прочная в настоящий момент связь между нами и Гитлером. Наши классовые интересы – с обеих сторон – противоречат нашим национальным интересам. Я отправляюсь спать в подавленном настроении.
Вероятно, больше всего его угнетало то, что несколькими месяцами ранее Черчилль сам отказался поставить крест на идее о заключении сделки с Гитлером. На конференции Консервативной партии в Скарборо в октябре 1937 г. Черчилль громогласно заявлял о своей полной поддержке внешней политики правительства Чемберлена. В прошлом между ними имелись разногласия по вопросам перевооружения, но разногласия эти удалось разрешить в дружеской атмосфере, и поэтому Черчилль призывал: «Давайте на самом деле поддержим внешнюю политику нашего правительства, которая пользуется доверием, пониманием и приязнью миролюбивых и законопослушных стран во всех частях мира». Неделю спустя он сообщил читателям Evening Standard: «Война НЕ является неизбежной».
За исключением политиков, никто из наблюдавших за состоянием британской промышленности и подумать не мог о том, что боевые действия с Германией начнутся всего через несколько лет. Тесные торговые связи и валютные соглашения продолжали действовать в полную силу. Во время одной из застольных бесед, состоявшейся в 1938 г. после вторжения в Чехословакию, Гитлер якобы сказал, что, «если он поговорит напрямую, по-немецки, с порядочным и прямолинейным англичанином, то ему будет совсем не сложно найти удовлетворительное разрешение существующих вопросов»{122}. Германский посол в Лондоне Герберт Дирксен, практически не таясь, навел справки и предложил список людей, которых можно было бы привлечь для встречи с Гитлером. Список включал Ричарда О. Батлера. Из этой конкретной инициативы толком ничего не вышло, но, несмотря на это, политика умиротворения в экономической сфере продолжалась вплоть до лета 1939 г.{123}
Сочетание невежества – неспособности понять природу фашизма – и яростной классовой ненависти к Советскому Союзу было типичной чертой мировоззрения многих консерваторов, а также немалого числа руководителей и сторонников лейбористского движения. В последнем случае присутствовал дополнительный фактор – душераздирающая коллективная память о Первой мировой войне. Страшный опыт коснулся многих семей рабочего класса. Во многих из них продолжали жить искалеченные и психически травмированные ветераны.
Ужасы той войны лежали в основе британского пацифизма, выражавшегося в практической деятельности организации «Союз клятв мира» и общем враждебном отношении к идее перевооружения, не говоря о новой войне. Политики в либеральном и лейбористском лагере хорошо знали об этом. Многие сквозь пальцы смотрели на чемберленовскую политику умиротворения фашистского диктатора, пока аншлюс Австрии и оккупация Чехословакии не произвели некоторое отрезвление. Общественная поддержка попыток премьер-министра договориться с Гитлером начала таять лишь к концу лета 1939 г. Чемберлена воспринимали как человека, пытавшегося предотвратить новую войну, а кто-то все еще продолжал обманываться постоянными призывами к «миру» со стороны Гитлера. Внутри Консервативной партии Чемберлен продолжал пользоваться огромной популярностью даже после своей отставки в 1940 г., когда на его место пришел Черчилль.
Но вскоре стало ясно, что в Германии перевооружение идет полным ходом. Гитлер, подобно своим поклонникам в Японии, также находился в поисках заднего двора для своей будущей империи. Германские политические теоретики, симпатизировавшие новому национализму, не стеснялись говорить об этом публично. Доктрина Монро стала универсальной моделью: если Южная Америка была задним двором, территорией под строгим надзором и полным экономическим контролем Соединенных Штатов и их корпораций – специально для того, чтобы держать европейских соперников на расстоянии, о чем в одностороннем порядке было объявлено президентом Монро в 1823 г., – то почему бы в таком случае немцам не захватить Европу? И с чего бы это японцам следовало ограничивать свою имперскую деятельность в Китае и Юго-Восточной Азии? Каждой державе – по своему собственному заднему двору.
После Мюнхенского соглашения 1938 г. между Германией и Великобританией, которым предусматривались дальнейшие уступки Гитлеру (включая Чехословакию), раскол в британском парламенте продолжился. Разница между сторонниками политики умиротворения и Черчиллем заключалась в том, о чем уже писал Николсон. Чемберлен, Галифакс и поддерживавшие их бизнесмены полагали, что классовые интересы тех, кто правил Великобританией, а также тех, от чьего имени они правили, будут соблюдены наилучшим образом, если заключить сделку с немецким выскочкой. Черчилль чуть раньше других понял, что в сфере перевооружения Великобритании следует держаться вровень с Германией – если и не в качестве подготовки к войне, то по меньшей мере для того, чтобы выглядеть сложным противником на переговорах.
К 1939 г. он уже понимал, что ставкой в игре на самом деле является существование Британской империи и британский суверенитет. По этой причине он был склонен предложить пряник, но так, чтобы собеседнику хорошо был виден кнут. Немцы уже дали понять, что хотят вернуть свои старые колонии, и англичане в принципе не возражали, если это было частью более обширного урегулирования. Обе стороны предпочли бы сперва дождаться поражения Советского Союза, что было в обоюдных интересах, как их представляли себе и в фашистских диктатурах, и в капиталистических демократиях, то есть во Франции и Великобритании.
Этому не суждено было сбыться. Немцы верно оценили, что преждевременная атака на большевистскую крепость – до того, как будет обеспечен надежный тыл, – может дать обратный эффект. В 1936 г. СССР по военной мощи сильно превосходил Германию. Вопреки распространенному мифу, вермахт никогда не обладал превосходством над Красной армией вдоль линии их соприкосновения. Напротив, превосходство советских войск было подавляющим: семь к одному по танкам – 24 600 находившихся в боевой готовности машин против 3500 немецких – и четыре к одному по самолетам.
Во время проведения советских военных игр в 1936 г. командовать войсками «немецкой стороны» был поставлен маршал Тухачевский. Джон Эриксон, ведущий историк Красной армии, пишет, что стратегия и тактика Тухачевского с поразительной точностью предсказали ход немецкого нападения в июне 1941 г. Тухачевский продемонстрировал, как «внезапным ударом» атакующие в первой волне могут обойти Красную армию с флангов. Эриксон рассказывает о том, что произошло вслед за этим:
В этот момент вмешался
