Зеленые глаза смотрели серьезно, и мне вдруг показалось, что взгляд мне хорошо знаком. Взгляд мертвого солдатика из моих снов — недобрый, ироничный, выжидающий…. Неровный оскал, желтые кривые зубы. «Давай!»
На меня смотрел Мир. Мой Мир.
— …Филибер! Дети в школу собирайтесь!..
Лазаре воскресе! Василий Михайлович Чернецов зовет на службу. Лично — в подобных случаях начальник 1-й Партизанской тонко учитывал обстоятельства.
— …Брейтесь, мойтесь, похмеляйтесь!.. Ольга Станиславовна, доброе утро!..
Встать, дотронуться губами до ее уха, сдернуть с табурета первое, что попадется из одежды, провести рукой по щеке, вспомнить, где лежит «кондратовская» бритва. Подъем — построение, сорок секунд, время пошло…
Вскочила, подхватила простыню, попыталась наскоро завернуться. Руки легли на ткань кителя…
— И целоваться мне тоже можно. С тобой, Филибер! Ты… Ты не ответил!
Взгляд любимой женщины… Взгляд убитого солдата…
— Я отвечу.
Губы коснулись губ.
* * *
— Шлем не забудь. Он — на сидении… Ну вид у тебя, Филибер! Погоны… Погоны когда наденешь? Хоть бы побрился…
— А еще полковник! — покорно кивнул я. — У меня бритва в кармане, доедем до какого-нибудь ручья…
На этот раз роли поменялись. Ушастый Кибальчиш не без удовольствия расположился в седле моей любимой модели 18-J, мне же досталась коляска вместе с пулеметом. Неэквивалентно!
— Не побреешься, я тебя сам, полковник, поброю, — Чернецов тронул газ, сверкнул крепкими зубами. — Будешь, кубыть кур после ощипа…
Поехали-и-и-и!..
Степь днем совсем не та, что ночью. Поэзию — птичек с букашками — можно смело игнорировать, а вот пулемет следовало проверить. Мало ли кто встретится? Фронт был совсем близко. Собственно, не фронт — мы шли от станицы к станице, выбивая особо упорных «краснюков». Подтёлковцы из местных, в бой обычно не вступали — бока берегли, а вот с рабочими отрядами и прочими революционными сифилитиками приходилось возиться. Моряки дрались отчаянно, но у нас была конница, броневики и, конечно, мотоциклы. Доктрина Мэхэма в ее донском варианте. Степократия.
«Люьюс»… Два диска… Живем!
— Машину отдадим! — донеслось сквозь треск мотора. — Сам знаешь — приказ!
В таком шуме не поспоришь, и я вновь согласно кивнул. Все правильно, вчера я просто дразнил излишне возомнившего о себе сотника Принца. Мы с Чернецовым как раз и настояли на том, чтобы все, вплоть до начдивов и штабных генералов, отдали авто и мотоциклы, кроме положенных по штату. Дело даже не в самих машинах, а в бензине. Хивинский твердо заявил, что запасов осталось ровно на один настоящий бой.
А боя не избежать. В Сальские степи мы Подтёлкова не пустили, в Верхних округах полыхало восстание, но Новочеркасск придется брать. С кровью — и, вероятно, немалой. У «красных» четыре бронепоезда, десятки артиллерийских стволов, аэропланы, по слухам — даже химические снаряды…
— Ручей!..
— Что? — не расслышал я, но тут же все понял. «Harley-Davidson» вильнул в сторону и помчался прямо по молодой траве. Что там впереди? Ну, конечно, ручей! Бритва где? В кармане бритва, в кожаном чехольчике, там же и обмылок. Не забыл — словно чувствовал.
100-кубиковый двигатель рыкнул… умолк.
— Брейся, разложенец!
Словарный запас Кибальчиша пополнялся с ужасающей скоростью. «Мойтесь, похмеляйтесь» он украл у меня. А «разложенцем» кто поделился?
— Давай, давай!
Для пущего комфорта следовало захватить примус — или термос с горячей водой, но делать нечего. «Кондратовская» сталь бреет даже по сухому.
Зеркальце забыл. Вот притча!..
* * *
— Думаю, Филибер, нас не зря в штаб кличут. Заметь — только нас и Богаевского, который Африкан. Евгений Харитонович своих собирает — тех, кто с первых дней начинал. Видел, сколько в последние дни набежало? Генерал на генерале, прямо страшно! Где все они целый месяц прятались, хотел бы я знать? Ты брейся, Филибер, потом гадость скажешь, сам понимаю, что в… в Караганде. А теперь слетелись, заклекотали!.. Про корпуса слыхал? Каждому генералу, значит, по корпусу, по штабу, по дюжине поваров… Вот и хочет наш Походный со своими потолковать, приватно. Думаю, наступать собираемся. Об этом сейчас только и орут — наступать, наступать! Богаевский, который Митрофан, запретил в генералы производить до освобождения Новочеркасска, а там уже такая очередь! Я и сам за наступление, ты меня, Филибер, знаешь, только на рожон переть нет охоты. У Подтёлкова сил, считай, втрое, да еще Автономов на Кубани. Про Корнилова слыхал, конечно? Накрылся Traveling Band! Автономов на юге, Подтёлков на западе… Значит, надо бить, пока не соединились, к горлу нашему не потянулись… Готово? Дай погляжу… Ох, Филибер, не служил ты у меня в сотне, я бы тебя, земгусара, каждый день цукал… Годится, поехали!.. Да, еще… Слушок прошел… Не слушок даже, мы с Митрофаном Богаевским говорили. По секрету, но тебе можно. Давят на Круг, сильно давят. Требуют, чтобы Дон независимость провозгласил. Ага, от России, от Кременной Москвы. Помощь обещают, признание, от большевиков защиту. Догадываешься, кто? Точно, они — немцы. Господа тев-то-ны. Айн унд цванциг фир унд фирциг… Не сами, конечно. Есть такой Краснов Петр Николаевич, бывший командир корпуса…
* * *
— …Да-с, бывший командир Третьего корпуса, того самого, Келлеровского. В газеты пописывал, книжки-с издавал. В ноябре прошлого года атаковал господина Ленина в конном строю с известным результатом… Господа, это я для алжирских союзников, ради полноты картины. Вы-то Краснова, Петра нашего Николаевича, знаете.
— Спасибо, Евгений Харитонович, — улыбаюсь я. — Алжирские Зуавы о господине Краснове тоже… слыхали.
Опустевшее, разоренное станичное правление. Портреты со стен содраны, дверь висит на одной петле, из всего, что было, спасся лишь фикус на подоконнике. Погуляли господа подтёлковцы, потешились! «Узкий круг»: Походный атаман за столом; на единственном стуле, верхом — Африкан Богаевский, начдив 2-й Партизанской, на лавке — 1-я Партизанская, мы с Чернецовым. Начдива-3, полковника Сидорина, не позвали Ни к чему — дивизия из новочеркасских юнкеров и кадетов, личная гвардия Попова. Недолго проскучал наш Алексеев без собственного войска. А еще плакался!..
Все прочие соберутся вечером — официально, с надутием щек и шевелением усищ. А мы пока рядком, ладком…
— Ныне пребывает в станице Константиновской 1-го округа, доднесь сидел тихо, но в последнее время развоевался. Жить учит. Как я понимаю, очень не прочь учить и дальше, причем на официальном уровне…
Мы с Чернецовым переглядываемся, затем, не сговариваясь, смотрим на Африкана Петровича. Тот замечает, дергает плечами, блещет старорежимными погонами.
— Господа, если это намек… В случае выборов Атамана все будет зависеть от представительства на Круге. Константиновцы — они голосистые, соседей тоже могут сговорить. Так что если без личного — кандидат проходной. Более чем.
Этим и хорош Африкан Петрович — понятливостью и объективностью. Если без личного.
— Пока его германские… э-э-э… симпатии воспринимаются дико. Однако немцы подходят к Харькову, большевистские войска бегут. Демаркационной линией по Брестскому миру считается Северский Донец, но по верным данным немцы пойдут и дальше — то есть вступят в пределы Области Войска Донского. Вот тогда и появятся желающие подписать собственный сепаратный мир. А кайзеру понадобится…
— Гауляйтер, — не выдерживаю я.
— Гау-ляйтер, — Богаевский без всяких эмоций препарирует незнакомое слово. — Областеначальник. Как всегда точно, Николай Федорович. Есть у вас вкус к словам!
Смотрю в сторону, на повидавший все и вся фикус. Смолчать порой трудно, вот и выдаю на гора терминологию иных эпох. Правда, не столь и далеких.
— Надо брать Новочеркасск, — негромко роняет Чернецов. — Нам — брать. А там и с… гауляйтером разберемся.
— Кто хозяин, тот и голоса на Кругу считает, — невозмутимо соглашается Попов. — Брать-то надо, Василий Михайлович, только силищи у Подтёлкова ой сколько! Расклад стратегический прост: восток Донской области, до «железки» наш, а вот на запад, за линию дороги, ходу пока нет. Там — три четверти населения, города, почти все запасы.
Никто не спорит, все именно так и есть. В моей, уже состоявшейся Истории столицу Войска Донского брали дважды и удержали только благодаря прорвавшемуся с запада отряду Дроздовского. Но «дрозды» еще далеко, «красные» же армии Ворошилова и Автономова рядом, в Донбассе и на Кубани. А в наших «дивизиях» по две-три тысячи штыков и шашек. По степи бродят ватаги повстанцев, но они — пока не войско. И не скоро им станут.
В «моем» Мире все было еще хуже. Маленькому отряду Попова пришлось весь февраль блуждать по Сальским степям, отстреливаясь, огрызаясь, штурмуя «красные» станицы, считая каждый патрон. Не слишком славным он был, Степной поход. Мы оказались сильнее, мы не пустили Подтёлкова в степи, контратакуя и уничтожая карательные отряды. Не мы бежали — от нас удирали, теряя сапоги и пушки. Но за линию «железки» ходу по-прежнему нет.
