чтобы Джейн не умерла в возрасте сорока одного года, чтобы посмотреть, что бы она делала с оживлением торговли после 1817 года, постепенным ростом промышленности и приходом буржуазии к осознанной политической власти. Конечно, верхушка буржуазии в Лондоне и старинных районах обладала реальной властью гораздо раньше, как, например, во время Гражданской войны в Англии. Просто после наполеоновских войн пробудилось их самосознание как национального класса, отличающегося от простолюдинов в целом.²⁵
Остен, то есть, писала в буржуазном жанре, но в целом не заморачивалась с торговцами. Внутри крошечного класса, который она рассматривает, антиторговый снобизм - обычное явление, даже среди главных героев, когда они впадают в этическое заблуждение. Но этот снобизм регулярно высмеивается. Слушайте бесплатно косвенный стиль в
Мистер Гардинер был разумным, джентльменским [примечание: просто джентльменским] человеком, значительно превосходящим свою сестру как по характеру, так и по образованию. Незерфилдским дамам было бы очень трудно поверить, что человек, живущий торговлей, да еще вблизи собственных складов, мог быть так хорошо воспитан и приятен".²⁶
Литературный критик Мэрилин Батлер утверждала, что Остен, как и Джонсон, была консервативной фигурой, анти-Якобином: "Решающее действие ее романов само по себе выражает консервативную сторону в активной войне идей"²⁷ Но это была не совсем наша идеологическая война начала XXI века. То, что мы, вместе с французами того времени, назвали бы "левыми", вряд ли существовало в Британии вплоть до начала XIX века - в Британии был такой ужас перед революционной толпой, а затем перед Бонапартом, что настоящую левизну было трудно поддерживать. За несколько десятилетий до этого, во время Гордонских бунтов 1780 г., верхние и средние слои общества, виги и тори, были основательно напуганы.
Другие консерваторы старшего поколения, такие как поэт Уильям Коупер, которым Остин восхищалась вместе со многими своими современниками, не были антикапиталистами в современном левом понимании. Тем не менее консерваторы, как и Адам Смит, беспокоились об опасности буржуазных излишеств. И даже радикалов беспокоил избыток низшего класса в городе, мафии. В XVIII веке большинство партий, за исключением доктора Джонсона, были классически антигородскими, то есть буколически враждебными любому массовому человечеству, в духе античной пасторальной поэзии и современного радикального экологизма. Так, Каупер в 1785 г. писал:
И мещане, люди безупречные, возможно.
Во всех своих частных функциях, однажды объединенных,
Стань отвратительным телом, пригодным лишь для того, чтобы
Для растворения, вредного для главного.
Отсюда купцы, неподкупные в грехах
Против благотворительности домашнего быта,
Инкорпорейтед, кажется, сразу теряет
Их природа; и, отказываясь от всякого отношения
За милосердие и общие права человека,
Строить заводы кровью, вести торговлю
На острие меча, окрасив белый халат
Из невинного коммерческого правосудия красного цвета.²⁸
Цитируя этот отрывок, литературовед Маркман Эллис считает, что "в своей современной форме торговля стала жестокой и развращающей в своем стремлении к прибыли любой ценой"²⁹ Помимо экономической нелогичности ("прибыль любой ценой"), его прочтение кажется обратной проекцией враждебности к торговле среди левых клерикалов после 1848 г. и особенно на кафедрах английского языка после 1968 года. Этого нет в отрывке Каупера, где речь идет о зле "человека, связанного и сросшегося с человеком", будь то в аристократических, буржуазных или пролетарских целях. Ведь буржуазия состоит из "людей, безупречных, пожалуй, / Во всех своих частных функциях", купцы "неподкупны в грехе / Против благотворительности домашней", а коммерческое правосудие начинается как "невинное" - все это было бы крайне маловероятно в описаниях, написанных клерикалом, проинструктированным Марксом. Джейн Остин не стала бы, как Эллис, выводить из Каупера мораль о том, что "в расчетливом духе торговли... непреходящие добродетели английского джентльмена сузились, ожесточились и испортились"³⁰ Это риторика конца XIX века, консервативная ностальгия по господству джентльменов, подогретая левыми предрассудками против торговли, что не соответствует политике Остин.
Иными словами, Остен не была буржуазной писательницей, но и антикапиталистической она была не более, чем человек, которого она называла "мой дорогой доктор Джонсон".³¹ В ее более глупых персонажах то, что превращает добродетель благоразумия в жадность, - это отсутствие уравновешивающих ее добродетелей справедливости, любви, веры или воздержания.³² Правда, у Остен нельзя найти никакого торжества предпринимательства или тяги к новым людям - вообще никакого, по крайней мере если не переносить такое отношение на те фрагменты Сэндитона, которые мы имеем. Но она не была и противницей расчета или торговли, а лишь предпочитала в качестве места действия южную деревушку с ее городскими ответвлениями - Батом, Лондоном и Портсмутом. В Лондоне она часто бывала в большом доме брата Генри, когда тот занимался банковским делом. Генри выступал в качестве ее литературного агента до и после ее смерти. Джейн не считала его бизнес зазорным.
W. Х. Ауден принимает экономизм Остин так же, как Эллис, и пишет в своем "Письме лорду Байрону" в 1936 году:
Вы [Байрон] не можете шокировать ее больше, чем она меня;
Рядом с ней Джойс кажется невинной, как трава.
Мне очень неприятно видеть, как
Английская дева из среднего класса
Опишите амурное воздействие "латуни" [т.е. денег],
Раскрыть так откровенно и так трезво
Экономическая основа общества.³³
Это неверное толкование.
Глава 18. Ни одна женщина, кроме блокчейна, не пишет ни для чего, кроме денег
Экономика - это наука о благоразумии. А холодное благоразумие - характерная добродетель буржуазии. Джейн Остин и в жизни, и в художественной литературе была в некотором смысле экономистом, приверженцем здравого смысла. Но благоразумие - не единственная человеческая добродетель, даже среди буржуазии, - так говорили Адам Смит, Сэмюэл Джонсон, Джейн Остин и я. Джейн - представительница буржуазной эпохи, и она не нападает на "эгоистическую природу коммерческого императива", как выражается Эллис в своей слишком современной и слишком левой манере (или, что то же самое, в своей слишком раннесредневековой и слишком монашеской манере).¹ Ее глупые героини, конечно, эгоистичны, именно это слово она использует в "Чувстве и чувствительности" для описания Люси Стил. Однако Остин понимала, что этическое самолюбие - благоразумие - действительно является добродетелью, если оно уравновешено другими добродетелями. Оно переходит в эгоизм, в грех жадности, только когда не уравновешено благоразумием.
И Остен, занимаясь литературным ремеслом, конечно же, не беспокоилась о том, что ее доходы были жадными. Пусть они были ничтожны по меркам Байрона, Скотта или Марии Эджворт, но они были достаточно велики, чтобы сделать ее маленьким литературным капиталистом, каким был Джонсон десятилетиями ранее в более крупном масштабе. Часто отмечают, что буржуазность Остин проявляется в ее разумном интересе к зарабатыванию денег и их разумному расходованию. Литературовед Эдвард Коупленд озаглавил все три
