Я кивнул. Маркиз затушил окурок сигары, и мы отправились в особняк, где все шло своим чередом. Женский хор уступил место оркестру, и публика почтительно внимала незнакомой мелодии.
– Что играют? – спросил я, не стесняясь продемонстрировать собственное невежество.
Маркиз пожал плечами.
– Это из балета, который на следующей неделе представят в Париже. Рубер упоминал название, да я запамятовал. Что-то из славянской мифологии. Никак не запомню фамилию композитора…
Джордж заметил супругу, которая разговаривала с поразительной красоты женщиной, смуглой и черноволосой, и предложил:
– Идемте, представлю вас Белинде Тачини.
Я кивнул, но по дороге незаметно отстал. Супруга архитектора была, без всякого сомнения, дамой во всех отношениях приятной, а вот общество матери Лилианы повергало меня в панику. Уж даже не знаю почему.
Фланируя по залу, я выискивал глазами Альберта и вскоре нашел его в окружении любителей поэзии. Пробиться через них представлялось делом безнадежным, и я отправился дальше, но руку вдруг стиснули сильные пальцы.
– Ты подумал о моем предложении? – прошептала невесть откуда взявшаяся Елизавета-Мария.
– Отпусти! – беззвучно потребовал я, не желая выяснять отношения на публике.
– Оно еще в силе, – напомнила суккуб, разжала пальцы и зашагала к поэту. Легкий стук тросточки в один миг привлек всеобщее внимание, и стройной фигуре в черном платье и шляпке с густой вуалью моментально освободили дорогу.
Я вытер пот с лица и поспешил прочь. Попавшийся навстречу Емельян Никифорович помахал рукой, привлекая внимание, но я сделал вид, будто не заметил его, и ускользнул в одну из дальних комнат, где франтоватого вида господин средних лет в бархатной маске с прорезями для глаз вещал какие-то благоглупости. Как ни странно, среди многочисленных слушателей оказалась и Лилиана. Я приблизился и встал позади нее.
– Общеизвестно, что мир более глубок и многогранен, нежели это представляется последователям механистических воззрений. Они сами ограничивают себя, отсекая неизведанное, как в темные века люди сторонились естественных наук. Кто-то полагает мистицизм чем-то постыдным и недозволенным, но посудите сами: один из величайших ученых современности, Джеймс Максвелл, был связан с квинтэссенцией потустороннего – падшим! Мистицизм не вступает в противоречие с научным познанием, а лишь дополняет его!
– Идем! – выдохнул я на ушко Лили, поскольку подобные разглагольствования обычно заканчивались полицейской облавой.
– Подожди, Лео! – шикнула она. – Мне интересно!
– Существование души есть доказанный факт! – продолжил лектор. – Так почему же ересью считается попытка связаться с душой умершего и получить ответы на свои вопросы? Многие великие люди полагают спиритизм действием сродни телефонному звонку, но не в мифический потусторонний мир, а в ноосферу или, если угодно, в нирвану!
Публика при этих словах загудела, и мне совсем не понравилось, с каким интересом прислушивается к бредням Лилиана. Беседа с духами? Не вопрос, но какое отношение к этому имеет столоверчение? Беседа с духами – это нарисованные кровью пентаграммы, жертвоприношения, черная магия. Уж я это знал наверняка, довелось как-то присутствовать при аресте малефика…
– Сам Артур Конан Дойль, человек острого ума, поддерживает эти воззрения! – с гордостью объявил лектор, и тут мое терпение лопнуло.
Я поднял руку, привлекая внимание самозваного медиума, и с усмешкой поинтересовался:
– Уважаемый, как же так получается, что в случае ареста все медиумы оказываются либо мошенниками, либо малефиками?
– Вот! – тут же указал на меня лектор. – Всему виной – подобные вам скептики! Многие поколения моей семьи обладали даром общения с миром духов, но связь эта до конца не изведана, она сродни магнетизму. И подобно тому, как маленький кусочек металла может расстроить работу магнитного прибора, сильное психическое противодействие способно разрушить духовный контакт! Достаточно одного скептика, чтобы заблокировать способности медиума, а полицейские известны своей ограниченностью и невысоким интеллектом!
После этой гневной тирады послышался смех, и я почувствовал настоятельную потребность остаться с франтом один на один. Проклятье! Да у меня просто руки чесались начистить ему физиономию!
К счастью, дав отпор, адепт спиритизма сразу потерял ко мне всякий интерес и вновь вернулся к любимой теме:
– Мы с вами находимся в удивительном месте! Месте, где соединяются наука и мистика. Здесь встретил смерть великий Максвелл, отсюда проще всего будет установить с ним контакт! И я вызываю добровольцев присоединиться к этому удивительному эксперименту. Есть желающие?
Над слушателями взлетел лес рук. Лектор потер подбородок и призадумался.
– Придется кидать жребий, – решил он, заметил затесавшегося в ряды слушателей мима и взмахнул рукой. – Эй, любезный! Надо отобрать десять человек, поможете? Вы же горазды на всякие фокусы!
Невероятный Орландо оскорбился и направился на выход, но адепт спиритизма неплохо разбирался в людях.
– Даю десять франков! – объявил он.
Мим немедленно вернулся. Лектор протянул банкноту, и та сразу исчезла в затянутой белой перчаткой ладони. Вместо нее возникла колода карт. Фокусник развел их веером, и стало видно, что это сплошь крести и пики. Еще одно движение – и черную ленту разбавили редкие пятна красного.
После этого Орландо сложил карты в колоду и предложил зрителям испытать удачу. Первые два смельчака вытянули черную масть, третьему повезло больше, и он отошел к лектору с бубновым тузом.
Я в этом балагане принимать участие не собирался, но лишь до тех пор, пока Лилиане не досталась червовая дама. Наугад потянул карту, та оказалась пиковым валетом.
– Не расстраивайся, – утешила меня Лили и присоединилась к группе избранных.
Отобрав десять человек, лектор повел их в подвал.
– Там нам не будут мешать музыка и свет, – пояснил он.
Отпускать Лилиану с этим прохвостом не хотелось, и, подобно многим другим неудачникам, я зашагал вслед за избранными. Но не из любопытства, вовсе нет.
У меня был план. Грядущее участие в противозаконном ритуале взволновало публику до дрожи в поджилках, и я буквально слышал легкий звон до предела натянутых нервов. И не преминул этим обстоятельством воспользоваться.
– Завидую вам, – доверительно склонился я к обильно потевшему толстячку, когда тот на миг замер у темного провала лестницы вниз, – но оказаться в полной темноте… брр… у меня просто мурашки по коже.
