– Пленных ты допрашивал? – немного успокоился Хмельницкий, когда они уединились в шалаше сотника, соединенном переходом с другим, еще более просторным шалашом, в котором, по традиции, должны были находиться те, кто вызвался идти на очередное задание.
– Они говорят правду. Идти против нас походом Потоцкий не решится. Слишком уж все они там, в польском штабе, напуганы разгромом под Желтыми Водами. К тому же гибель молодого графа…
– Неправда, гибель молодого графа не может остановить коронного гетмана Потоцкого. Если только он все еще остается тем Потоцким, которого я когда-то знал.
– Война меняет характеры полководцев точно так же, как характеры полководцев меняют характер самой войны.
Услышав это, Хмельницкий посмотрел на Урбача с искренним уважением. Были мгновения, когда он порывался спросить, кого из полководцев сотник цитирует, но воздержался. Он знал, что Урбач возит с собой книги на древнерусском, польском и французском языках, а также писанные на латыни. Но знал также и то, что в отличие от многих ученых и начитанных почти никогда не прибегал к цитатам. Человек, способный оплодотворить своей мыслью любой житейский афоризм, он просто стеснялся пользоваться чужими плодами. И то, что сейчас на самодельном столике Урбача лежала книга Мишеля Сюргаде «Тайны иезуитского ордена», в которой были изложены – Хмельницкий уже просматривал ее – основы разведки, секретной дипломатии и политического террора этого ордена, еще ни о чем не говорило.
– Мне уже приходилось слышать о твоей тайной сотне, которую полковник Ганжа содержит в большом секрете, пряча даже от меня.
– Видно, плохо прячет, если разговоры дошли до вас, господин командующий, – Урбач решил обращаться к нему так же, как обращались Карадаг-бей и прусский офицер Рунштадт. – Если мы хотим чего-то достичь в тайных сражениях во дворцах правителей Варшавы, Москвы, Стамбула, Бахчисарая, нам придется язык вырывать у каждого, кто об этой нашей школе и сотне говорит, и отрезать уши всякому, кто это выслушивает.
– Так что это у тебя за иезуитская школа такая? – кивнул Хмельницкий в сторону проходивших мимо входа казаков-палачей, мирно беседовавших с недавним мучеником Галаганом.
Прежде чем что-либо ответить, Урбач подошел к небольшому сундучку и извлек из него парик, который трудно было отличить от натурального скальпа: выложил на стол несколько видов усов, бород и бородок, какую-то странную деревянную трубочку, с помощью которой, как он объяснил, легко подслушивать, находясь даже через толстую стену от беседовавших. Кинжалы с тайниками в рукоятях, в которых помещались небольшие записки. Золоченую серьгу, в створке которой содержался яд…
– Это пока что все, что удалось собрать. Но ведь я только недавно начал заниматься этим.
– Сам, без моего приказа, – упрекнул его Хмельницкий.
– Без. Но думаю о том же, о чем думаете вы, командующий, – о судьбе будущей украинской державы. Каждый должен заниматься тем, чем ему велено заниматься свыше. Вы будете командовать полками и громить врага на полях сражений. Я же буду устраивать эти поля сражения во дворцах королей. Засылать туда своих агентов; иметь свои «языки» и «уши» везде, где только можно. Знать обо всем, что говорится об Украине и что замышляется против нее. И делать так, чтобы правителями вражеских стран было задумано то, что задумано здесь нами.
– Далеко метишь.
– Не следует обольщаться, господин командующий. Как только к нам придут первые большие победы, такие, как под Желтыми Водами, вслед за ними придут интриги. К вам подошлют как минимум двадцать убийц. Вас будут подкупать и совращать через послов и женщин. Вам станут подсыпать яд любовницы и кумовья. Польский король за вашей спиной будет сговариваться с турецким султаном. Крымскому хану будут обещаны сотни тысяч невольников из Украины, в придачу с вашими собственными имениями, только бы он отступился от вас. Москва захочет делить наши земли с Польшей, а великий князь литовский уже сегодня посматривает на исконно украинские края, такие, как Волынь и Полесье. Я могу уйти. Вы можете прогнать или казнить меня. Однако на мое место неминуемо должен будет прийти точно такой же Урбач, чтобы начать все сначала, возможно, не настолько умело, как это получается у меня.
Сотник еще долго говорил о том, как налажены подобные службы при дворцах Франции, Испании, Польши. О том, что срочно нужно наладить свою разведку и контрразведку [37] . Что нужно подбирать надежных людей не только среди своих, но и в стане врага, превращая их во врагов наших врагов.
* * *
Хмельницкий выслушал его, не перебивая, давая возможность выговориться. Гетман, конечно, знал куда больше о школе «ангелов смерти», нежели кто-либо мог предположить. Однако и Урбач тоже знал, что Хмельницкий внимательно следит за становлением его секретной школы, и если до поры до времени не вмешивался и не мешал, значит, поддерживал. Но оба понимали, что рано или поздно им нужно встретиться, выяснить позиции друг друга и решить, как быть дальше.
– Сколько эмиссаров ты послал в украинские воеводства Польши после Желтых Вод?
– Сорок семь. Ими стали те, что недавно прибыл к нам, кому легко можно вернуться в свои города и селения. Причем среди них – немало шляхтичей, учеников школ различных братств, поскольку таким удобнее проникать во дворцы графов, имения старост и подстарост. Легче скрывать, что они связаны с армией Хмельницкого.
– Мудро. Чувствую, тебя сам Бог послал. Хотя вначале подозревал, что и самого тебя подослали поляки. Очень подозревал, – Хмельницкий внимательно смерил Урбача вопросительным взглядом и не спешил продолжить разговор.
– Вы были недалеки от правды. Меня действительно подослали поляки.
Хмельницкий отшатнулся и замер.
– Не зная, правда, что, в свою очередь, им подсунул меня полковник Сирко.
– Подожди, подожди, не сыпь словами, как горохом. Кто именно тебя подослал ко мне: Потоцкий, Кронный Карлик, Калиновский?
– Бери выше, гетман, подсылал сам король как своего личного агента.
– Неужели сам король?! – не способен был скрыть своего удивления Хмельницкий. – Не может такого быть!
Урбач понимающе улыбнулся: именно такой реакции он и ожидал.
– Нет, приемом монарх меня не удостаивал. Подготовкой моей занимался господин Вуйцеховский, он же – Коронный Карлик. После того как гетман Барабаш и полковник Ильяш предали короля и вместе со всей реестровой старшиной переметнулись на сторону Потоцкого и Калиновского…
– Они действительно настроены против короля?
– Два враждующих лагеря. Почти как мы и Стефан Потоцкий под Желтыми Водами. Но лишь после того, как король понял, что многие офицеры реестра предали его и что полковник Хмельницкий остался единственным надежным союзником в Украине, он по-настоящему начал ценить вашу верность.
Хмельницкий недовольно покряхтел. Ему не хотелось бы сейчас дискутировать по поводу верности и клятвоотступничества. Особенно когда речь идет о его отношениях с польским королем.
Однако Урбач тоже не стремился обострять разговор. Не время было обсуждать философские и морально-этические стороны отношений короля и гетмана. Особенно если сам гетман предпочитает умалчивать о них.
– Так с какой же целью ты был подослан ко мне?
– Вначале не к вам, а к коронному гетману Потоцкому. Но мне не хотелось долго задерживаться при его ставке, поэтому я оказался среди реестровиков Барабаша. Этот негодяй интересовал меня куда больше. И, если помните, господин командующий, перешел я на вашу сторону сразу с тремя десятками реестровиков, которых успел переманить.
– Но цель, каковой была цель твоей засылки в наш лагерь? – нетерпеливо подбодрил его гетман.
– Помогать вам, а значит – и королю Польши. Но это не все. Коронный Карлик и я – вот те люди, благодаря которым коронный гетман, а также король и королева, – а в последнее время Мария Гонзага все настойчивее вмешивается в дела Короны, – будут иметь прямой, недипломатический доступ к вам, командующему повстанцами. Но я сразу же предупредил, что не стану выполнять роль шпиона и что о моей миссии может знать только Коронный Карлик, и никто больше. С этим согласились. Шпионов они подыщут без меня.
– Вот оно все как закручено! – поднявшись, Хмельницкий несколько минут мрачно вышагивал по обоим соединенным шалашам. – Вот уж не ожидал! В таком случае еще один вопрос: зачем ты признался мне? Ведь за такое признание я запросто могу повесить тебя за ноги.
– Не можете, поскольку это совершенно бессмысленно. Вы казнили бы меня, если бы оказались обычным атаманом восставших, которые поднялись, чтобы панов попугать да самим погулять вволю. Но такому я бы не сознавался и вообще такому не служил бы. Вы же намерены создать новую державу, а значит, вам придется иметь дела со многими правителями. Следовательно, нужны такие полковники, как я. Нет-нет, я не оговорился, господин командующий, полковники, а не сотники.
